Дорогие ребята!

В ваших руках уникальные книги.

Это необыкновенные истории путешествий известных российских географов в Арктику и Антарктику, Сибирь и Китай, Тянь-Шань и другие далекие и неизведанные земли.

Здесь вас ждет рассказ о том, как на протяжении столетий открывались новые страны и целые континенты, как менялась карта мира, приобретая свои современные очертания.

Если вы мечтаете увидеть мир, познакомиться с обычаями населяющих его народов, узнать о маршрутах великих путешественников — эти книги для вас!

Историю географических открытий писали Фаддей Беллинсгаузен и Иван Гончаров, Витус Беринг и Николай Миклухо-Маклай, Иван Крузенштерн и Николай Пржевальский, а также многие другие члены Русского географического общества. Надеюсь, что их воспоминания и путевые заметки подвигнут вас на изучение России и географии мира.

Приятного путешествия в самые удивительные уголки Земли!

Член Попечительского Совета Русского географического общества, Председатель Совета директоров Холдинга «ЕВРОЦЕМЕНТ груп»

Филарет Ильич Гальчев

Русские долго запрягают, но быстро едут. Эта старая поговорка как нельзя лучше характеризует вклад России в историю географических открытий.

Имеющая огромную морскую границу, Российская империя долго считалась сухопутной державой. В начале XIX века пробил и ее час. Торговые и военные интересы, вопросы престижа, потребности бурно развивавшейся географической науки побуждали Россию к организации кругосветного плавания.

Два блестящих морских офицера возглавили это предприятие:

Иван Федорович Крузенштерн и Юрий Федорович Лисянский (1773—1837).

В 1803—1806 годах на шлюпах «Надежда» и «Нева» они совершили первое русское кругосветное плавание. Выйдя из Кронштадта, экспедиция посетила Данию, Англию, пересекла Атлантический и Тихий океаны, особое внимание уделила Камчатке, Курильским островам и Сахалину, доставила в Японию российское посольство. Кроме замечательных научных результатов, первое русское кругосветное плавание было увенчано великолепным и достойным памятником — составленным И. Ф. Крузенштерном двухтомным «Атласом Южного моря» и его замечательными записками об опасном путешествии, издание которых предлагается в этой книге.

И. Ф. Крузенштерн

ПЕРВОЕ РОССИЙСКОЕ ПЛАВАНИЕ ВОКРУГ СВЕТА

Книжная серия «Великие русские путешественники» издается на средства Русского географического общества в рамках целевого финансирования члена Попечительского Совета Общества, Председателя Совета директоров Холдинга «ЕВРОЦЕМЕНТ груп> Филарета Ильича Гальчева.

Разработка серии — И. Пименова Оформление переплета — Е. Вдовиченко Дизайн книги — И. Осипов

Крузенштерн И. Ф.

К 84 Первое российское плавание вокруг света / И. Ф. Крузенштерн. —

М.: Эксмо; Око» 2014.— 480 с.: ил.— (Великие русские путешествен­ники).

ISBN 978-5-699-67380-3

Записки выдающегося российского мореплавателя Ивана Федоровича Кру­зенштерна — увлекательный и подробный рассказ о первой русской кругосвет­ной экспедиции, о том, как Россия налаживала связи с тогда еще российскими Аляской и Калифорнией.

Во время плавания «Надежды» и «Невы» был собран такой огромный астрономический, географический и этнографический материал, что он не до конца изучен еще и сегодня. Успешно проведенное первое кругосветное плава­ние россиян обогатило мировую науку открытиями и исследованиями, далеко раздвинувшими пределы естествознания и географии» (Карл Бэр). Особенно любопытны описания быта и нравов аборигенов и рассказы о Камчатке и Японии. Крузенштерн и Лисянский произвели на жителей Страны восходящего солнца такое впечатление, что стали персонажами классических японских гравюр.

Заслуги И. Ф. Крузенштерна высоко оценило мировое научное сообще­ство: его труд «Путешествие вокруг света» был издан на русском, немецком, английском, французском, итальянском, голландском, шведском и датском языках. Моряк-исследователь стал членом не только Российской, но и Шведской академии наук.

Всемирно признанный мореплаватель, обладавший непререкаемым ав­торитетом в российском научном мире, стал одним из инициаторов создания в 1845 году Русского географического общества.

УДК91.517.3(036) ББК 26.89

Путешествие вокруг света

в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежде» и «Неве»

VI. Для измерения глубины приняты сажени, обыкновенно в море упот­ребляемые, из коих каждая содержит 6 английских футов.

VII. Высота барометра показана в английских дюймах и десятых и сотых частях оного.

VIII. Ртутный термометр, так называемый Реомюров, который между точками замерзания и кипящей воды имеет 80 градусов.

IX. Хотя в таблицах суточных счислений склонение компаса и стоит наряду с прочими полуденными наблюдениями, но оное было всегда вычисляемо по утренним и вечерним наблюдениям азимутов и амплитуд, и без большой погрешности может быть принято за склонение того места, которое означают широта и долгота.

X. Действием морского течения, которое в таблицах суточных счислений в особом столбце показано, называю я разность между широтою и долготою по счислению и наблюдениям. Если сия разность столь мала, что не превос­ходит 4 или 5 миль, то без всякого сомнения приписать можно оную другим случайным причинам, а не течению, особливо если, приняв сию последнюю причину, находишь, что направление течения одних суток противно на­правлению в следующие сутки; таковые случаи означены в таблице течения словом нет. Но ежели несколько дней сряду разность между счислимым и обсервованным пунктом простирается все в одну сторону, в таком случае,

хотя бы и сия разность была не более 4 миль, почел я приличнее приписать оную течению, нежели погрешностям в счислении корабельного пути.

XI. Об истинной долготе приложено в третьей части особенное изъяснение.

XII. Карты, находящиеся при сем путешествии, сочинены под моим надзиранием астрономом Горнером и лейтенантами Левенштерном и Беллин­сгаузеном. Астрономическая часть снятия берегов принадлежит однакож больше Горнеру, который не упускал также участвовать в тригонометри­ческих трудах Левенштерна и Беллинсгаузена. Все почти карты рисованы сим последним искусным офицером, который в то же время являет в себе способности хорошего гидрографа; он же составил и генеральную карту.

XIII. Виды берегов и изображения предметов, касающихся до натуральной истории, в атласе все рисованы Тилезиусом. Исторические виды также его работы, хотя Тилезиус и не был в должности живописца*. Как бы ни была принята ученая, особливо географическая, часть сего путешествия, но в художественном отношении всегда будет иметь свою цену богатым и любо­пытным атласом, приложенным к оному, и которым я обязан единственно трудам Тилезиуса**.

* Академия художеств доставила экспедиции живописца Курляндцова, который при первом нашем прибытии на Камчатку, оставя корабль, возвратился сухим путем в С.-Петербург.

** В издании сохранен стиль оригинала и, по возможности, орфография. .(Прим. ред.)

ВВЕДЕНИЕ

Всеобщие примечания о российской торговле в течение последнего столетия. — Известия о мореплавателях и открытиях россиян в северной части Великого океана. — Плавание Беринга, Чирикова, Щпанберга, Валътона, Шельтинга, Синда, Креницына, Левашева, Лаксмана, Беллингса и Сарычева. — Начало торга россиян пушным товаром . — Краткое об оном известие. — Происхождение Российско-американской компании. — Совершенное ее установление, подтвержденное правительством. — Начальный повод к предприятию сего путешествия.

Между многими славными про­исшествиями, последовавшими в России со времени Петра Великого, открытие Камчатки в 1696 и Алеутских островов в 1741 гг. занимают не последнее место. Сии страны делаются важными, как потому, что оказали, хотя, впрочем, и в позд­нее уже время, сильное содействие свое в российской торговле, так и потому, что особенно обратили на себя торговый промысел жителей России.

Хотя я и не сомневаюсь, что читателям известно повествование о российских открытиях и плаваниях в Великом северном океане, однако, невзирая на то, пола­гаю, что помещение здесь краткого об оных известия будет не излишним.

В 1716 г. уже послано было, по повелению Петра Великого, судно из Охотска в Камчатку для испытания прямого сообщения морем между первым и последнею, после чего и предпочтен навсегда путь водою трудному и продолжительному путешествию берегом. По повелению сего государя изведывали также от 1711 до

1720 г, и Курильские острова; а незадолго пред смертью, последовавшей в 1725 г., предложил он так названную первую камчатскую экспедицию, коей назначен был командор Беринг начальни­ком. От прозорливости сего великого монарха не могло скрыться, что отдаленные сии страны должны соделаться некогда полезными для государства, а потому и желал он приобрести основательные об оных сведения. Ему весьма хотелось решить притом и вопрос тогдашнего времени: соединяется ли Америка с Азией, и ежели не соединяется, то какое между ними находится расстояние, в рассуждении чего просили императора, в бытность его 1717 г. в Голландии» и о чем представляла ему Париж­ская Академия наук, коей был он сочленом. Беринг, имевший помощниками лейтенантов Чирикова и Шпанберга, совершил два плавания. Первое 1728 г. к северу от мыса Сердце-Камень, лежащего в широте 67°18', который, непра­вильно, почел он последнею оконечностью Азии; второе в следующий потом год к востоку, чтобы открыть берег Америки; но в сем успеть ему не удалось. Итак, главное намерение обоих плаваний осталось без исполнения.

Императрица Анна Иоанновна повелела потом предпринять второе путешествие, сделавшееся важным для будущей тор­говли через открытие Алеутских островов и берега Америки. Но от сей экспедиции следовало ожидать еще больших успехов, поелику оная сверх величайших издержек и разорения сибирских обитателей, долженствовавших доставлять материалы к построению судов, продолжалась около девяти лет. Беринг был начальником и сей второй экспедиции; Чириков, помощник его, командовал при сем другим судном. Сии оба мореходца отправились в предлежавший им путь 1741 г. Натуралист Штеллер сопровождал Беринга, а астроном Делиль-де-ла-Кроэр — Чирикова. Последний открыл берег Америки под широтою 56°, а первый, разлучившийся с сопутником своим во время бури, под широтою 58°28' Берингово судно на об­ратном своем пути в Камчатку разбилось у острова, называемого ныне его именем, где сей прославившийся мореходец скоро потом умер.

В 1738 и 1729 гг. отправились к Курильским и Японским островам лейтенанты Шпанберг, Валыон и Шелыинг. Они, быв разлучены бурей во время последнего своего плавании, подходили к восточному берегу Японии, Шнанбергс Шельтингом в широте от 38°4 Г до 38°25', а Налы он под 38°27' и держался берега до 33°48'.

Курильские острова осмотрел Шпанберг до острова Иессо или Матсумая и по возвращении издал об открытиях своих карту, на коей показаны 22 острова, из которых по неверном их означении, признать можно ныне только некото­рые. В 1741 и 1742 гг. плавали опять Шпанберг и Шельтинг для исследования: не под одним ли меридианом лежит Япония с Камчаткою, ибо сомневались о действительном бытии Шпанберга и Валтона у берегов Японии и полагали, что они корейский берег признали берегом Японии? Но сие второе плавание было безуспешно потому, что в шпанберговом судне оказалась течь, и он скоро назад возвратился. Сопутник его Шельтинг исследовал при сем случае устье Амура. Найденная после справедливою разность между определенными Шпанбергом и Вальтоном долготами Камчатки и Японии доказала, однако, что они во время первого своего плавания доходили действительно до берегов Японии. Со времени Шпанберга, до отправления японца Кодою в его отечество с Лаксманом, посе­щаемы были Курильские острова до Иессо многими российскими купеческими судами; но от сего не последовало ни приобретения в сведениях географических, ни распространения торговли.

В 1743 и 1744 гг. лейтенант Хметевский описал берега от Охотска и Камчатки и кругом оной*.

В 1764 г. послан был по повелению императрицы Екатерины лейтенант Синд из Охотска для открытий между Азией и Америкой. Он возвратился назад в 1768 г., открыв остров Св. Матвея* и большой остров Св. Лаврентия, названный Куком островом Клерка**. В 768 г. вышли из Нижне-Камчатска капитан Креницын и лейтенант Левашев для точнейшего исследования цепи Алеутских островов и определения оных астрономически. Сии оба начальника исполнили вверенное им препоручение в 1768 и 1769 гг. с довольным рачением и успехом. Креницын утонул, к сожалению, по возвращении своем на Камчатку.

В 1785 г. предпринята новая экспедиция, начальство над коей препоручено было англичанину Биллингсу. Сего путешествия, оконченного в 1796 г., издано недавно два описания, из коих первое на английском языке секретарем капитана Биллингса Зауером, а второе нынешним вице-адмиралом Сарычевым. Последнее содержит в себе главную цель сей экспедиции, многие любопытные описания и подробно­сти, весьма важные и полезные для мореплавания. Оно известно всем читателям, а потому и нет надобности сообщать суждения о предприятиях, которые в нем описываются. Впрочем, мне кажется, что сия экспедиция не соответствовала ожи­даниям, судя по усилиям и издержкам, употребленными для оной правительством в продолжение десяти лет. Между офицерами российского флота находились тогда многие, которые, начальствуя, могли бы совершить сию экспедицию с большим успехом и честью, нежели как то совершено сим англичанином. Все, что сделано

полезного, принадлежит Сарычеву, толико же искусному, как и трудолюбивому мореходцу. Без его неусыпных трудов в астрономическом определении мест, снятии и описании островов, берегов, портов и пр. не приобрела бы, может быть, Россия ни одной карты от начальника сей экспедиции.

Третье путешествие капитана Кука возбудило к деятельной промышленности дух английских купцов. По возвращении его судов, бывших в Макао и доста­вивших известие о великой выгоде продажи китайцами морских бобров, начали посещать английские купеческие корабли северо-западные берега Америки. Такие же последствия имели открытия Алеутских островов и северо-западного берега Америки Берингом и Чириковым для российских купцов за 40 лет прежде. Они начали плавать с сего времени туда сами собою для промысла разных зверей, а особливо морских бобров, которых променивали с величайшим прибытком. Сим образом открыта россиянами новая отрасль торговли, которая, невзирая на недостаточные к тому пособия и чрезвычайные трудности, преодоленные единс­твенно предприимчивым и терпеливым духом россиян, оказалась столь выгодна, что число отходивших судов ежегодно увеличивалось. Я умалчиваю о плавании судов сих потому, что об оных говорит Паллас в новых своих северных записках, а Кокс в описании открытий россиян с великою подробностью, и скажу только о том, что начавшиеся предприятия в 1745 г. продолжались беспрерывно с великою выгодою.

Все роды звериных мехов, а особливо прекрасных морских бобров, сделались для изнеженных китайцев необходимою потребностью. При малейшем уменьшении теплоты воздуха переменяют они свое платье и даже в Кантоне, лежащем почти под самым тропиком, носят зимою шубы. Итак, торг пушным товаром мог бы при­носить российским купцам еще гораздо большую выгоду, если бы правительство подкрепило их и спомоществовало построению судов надежнейших, которые управлялись бы искусными начальниками. До сего времени малосведение и неопыт­ность начальников судов были причиною, что из трех судов обыкновенно каждый

год погибало одно. Но и при сих обстоятельствах увеличивалось год от года число судов, отходивших на звериную ловлю, настолько, что, невзирая на последовавшее в сем промысле участие англичан, американцев и даже испанцев, отправлялось часто из российских восточных портов около 20 судов ежегодно. Таковое чрезвычайное умножение промышленников влекло за собою вредные последствия, которые бы без посредства купца Шелихова, положившего основание нынешней Американ­ской компании, в скором времени разрушили бы совсем сию выгодную торговлю. Каждое отправлявшееся на звериную ловлю судно, принадлежало особенному хозяину, который не думал щадить ни алеутов, ни зверей, приносивших ему бо­гатство, словом, они не помышляли о будущем, а старались только о поспешном наполнении судов своих, каким бы то образом ни было, и об обратном в Охотск возвращении. Морские бобры и другие звери при всеобщем таковом уничтожении долженствовали истреблены быть неминуемо в короткое время. Торговля пре­рвалась бы сама собою или, по крайней мере, остановилась бы на долгое время.

Шелихов, предвидевший необходимость в ограничении разрушительного обра­за действия промышленности, старался имеющих участие в оной соединить в одно сообщество, чтобы управлять им по пред­положенному плану. Его о сем попечения долго оставались безуспешными; но, на­конец, в 1785 г. удалось ему соединиться с братьями Голиковыми. Они общими сила­ми вооружили несколько судов, над коими предприимчивый Шелихов отправился сам к Алеутским островам и завел селение на острове Кадьяке, который, по удобному положению своему в отношении к прочим островам сего ряда и матерому берегу Аме­рики и к самой Камчатке, служит и поныне местом склада товаров Американской ком­пании. Продолжая многие годы выгодную промышленность, обогатились они чрез­мерно. Удачные успехи сего сотоварищества побудили потом и других многих купцов соединиться с Шелиховым и Голиковым и положить основание нынешней Амери­канской компании; название, принятое в самом начале сообще-ством Шелихова и Голиковых. Увеличившаяся компания, быв управляема Шелиховым, завела фактории почти на каждом из островов Алеутских, защитив оные от нападения острови­тян малыми укреплениями. Главная контора ее учреждена была в Иркутске, по удобному положению сего города к сообщению с восточной и западной Сибирью. Умножившееся довольно сообщество все еще не обращало на себя внимания со стороны правительства. Производство торга было только терпимо, а не утвержде­но. Слух о беспорядочном образе промышленности разнесся мало-помалу почти повсюду и был виною, что император Павел Первый положил расторгнуть сообщество и разрушить его торговлю. Сия воля монарха была бы, конечно, исполнена без ходатайства

Резанова, того самого, который отправился после с нами посланником в Японию. Резанов женат был на дочери Шелихова, за которою получил знатное имение, состоявшее в акциях компании, сохранение коего зависело от благосо­стояния американского торга. Его дея­тельность и многие связи переменили обстоятельства и возбудили в государе благорасположение к торговому сему сообществу настолько, что он, отвер­гнув прежние представления, утвердил в 1799 г. компанию и даровал ей мно­гие преимущества. Главное правление Американской компании переведено потом из Иркутска в Санкт-Петербург, и тогда отрасль сия торговли представи­лась в лучшем виде. Начали принимать меры, которые содействовали бы более предполагаемой пользе. Так, например, компания отправила в Америку англичанина, разумевшего кораблестроение и мореплавание; начала снабжать начальников судов своих лучшими морскими картами, описаниями путешествий, нужнейшими морскими и астрономическими инструментами и разными до мореплавания относящимися книгами. Но при таком ее состоянии озарилась она более всего в правление ныне благополучно царству­ющего императора, который вдруг по восшествии своем на престол обратил на нее особенное свое внимание. Он сам сделался акционером. Знатные особы, обо­дряемые примером его, пожелали быть также участниками. Компания, пользуясь высочайшим его и. в. покровительством и находясь под неусыпным надзором министра коммерции, графа Николая Петровича Румянцева, могла тогда уверить всех, что управляющие оною с рвением и деятельностью будут стараться о восста­новлении пренебреженной сей отрасли торговли. Директорам сперва предлежало помышлять о снабжении жизненными и другими важнейшими потребностями, с возможною безопасностью и дешевизною, своих колоний, которые начинали еще только возникать и в дикой бесхозяйственной стране могли бы от недостатка в нужнейших пособиях разрушиться. К таковым потребностям принадлежит даже и хлеб; потому что ни на Алеутских островах, ни на берегу Америки нет земле­пашества. Колонии следовало привести в лучшее оборонительное состояние от нападения островитян, чему оные весьма часто бывают подвержены; приказчикам доставить все способы к построению лучших судов и к снабжению оных хорошим такелажем, якорями и канатами, от чего главнейше зависит безопасность плавания; сверх того определить на суда искусных и опытных начальников и матросов. Но все сие не иначе могло быть с выгодою исполнено, как посредством сообщения морем колоний с Европейской Россией. До того доставлялось все нужнейшее через Якутск и Охотск сухим путем. Великое отдаление и чрезвычайные в пере­возе всякого рода вещей затруднения, к чему употреблялось ежегодно более 4000 лошадей, возвысили цены на все даже и в Охотске до крайности. Так, например, пуд ржаной муки стоил и во время дешевизны, когда в восточной Европейской

России он продавался по 40 или 50 копеек, 8 рублей; штоф горячего вина 20, а не­редко 40 или 50 рублей; в равномерном к тому содержании и другие потребности. Часто случалось, что по перевозке оных уже через великое расстояние были на дороге разграбляемы, и в Охотск доходила малая только часть. Перевоз якорей и канатов казался совсем невозможным; но необходимость в оных заставляла прибегать к средствам, наносившим нередко вредные последствия. Канаты раз­рубали на куски в 7 и 8 саженей, а по доставлении в Охотск опять соединяли и скрепляли. Якоря перевозили также кусками, которые потом сковывали вместе. Так труден и дорог был перевоз до Охотска! Но из оного на острова и в Америку был столь же мало удобен и безопасен. Крайне худое построение судов, малосведение большей части управлявших оными и опасное в таком состоянии плавание по бурному Восточному океану — были главнейшими причинами, что суда с сими нужнейшими и сделавшимися столь дорогими грузами погибали почти ежегодно. Итак, чтобы производить сию торговлю с большею выгодой, и чтобы впоследствии

оную усилить, необходимость требовала отправлять корабли из Балтийского моря около мыса Горна или мыса Доброй Надежды к северо-западному берегу Америки. В 1803 г. сделан первый опыт в таковом преднамерении.

Хотя для публики и все равно, кто бы тот ни был, который представил первое начертание к сему путешествию, однакож да позволено мне будет упомянуть здесь кратко об обстоятельствах, предшествовавших сей экспедиции.

Малая обширность деятельности российской торговли занимала многие годы мои мысли. Желание способствовать хотя б несколько тому, чтобы видеть ее в некотором усовершенствовании, было безмерно; но, с другой стороны, недостаток

моих способностей чувствовал я в полной мере. Ни знания мои, ни положение не предъявляли ничего к тому благовидного. Служив в английском флоте во время войны с 1793 до 1799 г., смотрел я неравнодушно на обширность их коммерции, наипаче же на важность ост-индской и китайской, которые привлекли особенное мое внимание. Участие россиян в торговле морем с Китаем и Индией казалось мне не невозможным. Торгующие европейские нации участвуют почти все в оной; ус­певшие же в том преимущественно достигли высочайшей степени благосостояния, находя богатства в странах, изобилующих разными естественными произведениями. Таковы были сначала португальцы, потом голландцы, а ныне англичане.

Нельзя сомневаться, чтобы и Россия не могла находить выгод своих в коммер­ции морем с Китаем и Ост-Индией, хотя и не имеет в странах сих собственных владений. Главнейшее препятствие к принятию участия в торговле с отдаленными сими странами состоит в недостатке способных людей к управлению мореходными

судами. Офицеры императорского флота мо­гут быть одни к тому употреблены; но и сии, выключая некоторых из англичан, не бывают никто в водах ост-индских.

Итак, я, находившись в английском фло­те, вознамерился побывать в Ост-Индии и Китае. Граф Воронцов, российский в Англии посланник, доставил мне в скорости к тому случай, и я отправился в 1797 г. на военном английском корабле в Ост-Индию. Пробыв там около года, пошел на купеческом судне в Кантон с тем намерением, чтобы испытать опасное плавание по Китайскому морю. До сего занимался я только мыслями об одной торговле Европейской России с Ост-Индией и Китаем, но повстречавшееся нечаянное обстоятельство представило мне случай обозреть сей предмет в другом виде, и сему-то случаю приписываю я повод к предприятию сего путешествия.

В бытность мою в Кантоне в 1798 и 1799 гг. пришло туда небольшое, в 90 или 100 тонн, английское судно от северо-западного бере­га Америки. Оно вооружено было в Макао и находилось в отбытии из Китая 5 месяцев. Груз, привезенный оным, состоял в пушных товарах, которые проданы за 60 ООО пиастров. Я знал, что соотечественники мои производят важнейший торг с Китаем звериными мехами; но оные привозятся с островов Восточного океана и американского берега, во-первых, в Охотск, а оттуда уже в Кяхту, к чему потребно времени два года, а иногда и более. Мне известно было и то, что многие из судов погибали ежегодно с богатыми грузами. По сим причинам казалось мне, что россияне несравненно с большей выгодой могли бы производить пушной товар из своих колоний в Кантон прямо. Мысль сию, хотя и не новую, признавал я столь основательной, что, невзирая на то, что торгующие мягкой рухлядью никогда о том не помышляли, вознамерился по прибытии моем

в Россию сообщить ее правительству. Для сего на обратном пути моем из Китая в Англию сделал я начертание, которое хотел подать тогдашнему президенту коммерц-коллегии Соймонову, о коего сведениях в торговле и усердии к благо­намеренным предприятиям для общественной пользы был я удостоверен. В сем начертании представил я, от каких выгод отказывается Россия, предоставляя всю непосредственную свою торговлю иностранцам. При сем привел и все возражения, которые обыкновенно против сего представляемы, и покусился опровергнуть оные; я объявил притом свое мнение и о средствах к отвращению начальных _в заведе­нии собственной мореплавательной коммерции трудностей, каковых бесспорно предстоит много, а особливо в рассуждении снабжения купеческих кораблей начальниками и матросами. Для сего представил я, чтобы к 600 молодых людей из дворян, воспитываемых всегда в Морском кадетском корпусе для флота, при­бавить сто из других состояний, которые, хотя бы и предназначены были служить на купеческих кораблях, но долженствовали бы учиться вместе с кадетами. Из сих молодых людей, по приобретении ими теоретических знаний в училище и потом опыта во время плавания на кораблях купеческих, могли бы оказываться некоторые хорошими мореходцами. Я полагал преимущественно, чтобы возло­жить на капитанов флота обязанность обращать внимание на корабельных юнг, то-есть мальчиков, и, по открытии в котором-либо оказывающихся дарований, представлять о таковом для принятия его в корпус. Сим образом можно было бы приобрести со временем людей, весьма полезных для государства. Кук, Бугенвиль, Нельсон не сделались бы никогда оными, каковыми явились в своем отечестве, если бы выбирали людей по одному только рождению.

Я описал тогда кратко российскую промышленность звериными мехами, представил все трудности, с которыми борются все предприимчивые люди, в оной упражняющиеся, презирая всякую опасность, и присовокупил к тому, сколь великие могли бы произойти для России выгоды, если бы правительство неко­торым образом подкрепило сию промышленность. На сей конец предложил я, чтобы послать из Кронштадта к Алеутским островам и к северо-западному берегу Америки два корабля, нагрузив оные всякими к построению и оснащению судов нужными припасами, и отправить при сем случае к селениям Американской компании искусных кораблестроителей, разных мастеровых и учителей море­плавания, снабдив их морскими картами, книгами и астрономическими инстру­ментами, словом, привести купцов в состояние строить там хорошие суда*, кои бы

* Затруднения в построении судов в Америке, на островах, или в Охотске, как то узнал я после опытом, столь велики, что далее и при доставлении потребных к тому материалов из Европейской России морем, нельзя не посчитать лучшим и выгоднейшим, если для производства торговли в та­мошних странах будут посылаться туда малые суда непосредственно из портов Балтийского моря. Выгода от доставления на оных товаров может довольно вознаграждать иждивения, употребленные на построение и оснастку. Такие плавания приносили бы великую пользу и тем, что могли бы образовать хороших мастеров для компанейских судов в Америке, где столь велик недостаток в искусных матро­сах, что одни несведущие промышленники употребляются на судах. Вообще непрерывное сообщение между европейскими российскими гаванями и американскими селениями компании, особливо же торговлю в Кантоне, почитаю я единым средством, могущим привести в цветущее состояние тор­говлю Российско-американской компании, если только правительство почитает за нужное удержать заведенные компанией селения при берегах северо-западной Америки и за полезное усилить свою непосредственную торговлю. Но прежде сего кажется нужно сделать некоторые перемены в самом образовании Американской компании.

управлялись искусными начальниками для того, чтобы отвозили после мягкую рухлядь в Кантон прямо, не прерывая» впрочем, торговли, заведенной российской факторией Кяхтинской, и по получении там нужных товаров возвращались бы обратно: долженствующие же приходить в Кантон корабли из Европейской Рос­сии, по взятии там китайских товаров, заходили бы на обратном своем пути или в Манилу или в Батавию, или к берегу ост-индскому для закупки таковых, кои с

надежною выгодою продаются в России. Через сие можно было бы достигнуть до того, чтобы мы не имели более надобности платить англичанам, датчанам и шведам великие суммы за ост-индские и китайские товары. При таковых мерах скоро бы пришли россияне в состояние снабжать сими товарами и немецкую землю дешевле, нежели англичане, датчане и шведы, потому что для них построение, оснастка и содержание судов стоит гораздо дороже и что они покупают товары за наличные деньги. Нельзя не полагать, что Российская ост-индская компания сделалась бы впоследствии столь важною, что малые ост-индские компании в Европе, как-то: датские, шведские и голландские, не могли бы с нею никак равняться. В сем то и состояло содержание моего начертания.

По возвращении моем, наконец, из Англии в Россию хотел я подать лично на­чертание сие президенту коммерц-коллегии Соймоиову, но позволения на приезд в Санкт-Петербург не последовало. Между тем Соймонов получил отставку, пре­емником сделался князь Гагарин, наименованный тогда министром коммерции. Хотя Соймонов и находился уже в отставке, но я, невзирая на то, все хотел еще подать ему свое начертание, ибо был уверен, что он, если одинаковых со мною о том мыслей, имеет довольно еще сил к подкреплению представляемого и чтобы довести оное до исполнения. Однако он выехал но отставке из С.-Петербурга и скоро после в Москве умер. В сие время граф Кушелев управлял морскими силами; не могши лично представить ему моего плана, сообщил я оный ему письменно, но получил ответ, который меня лишил всякой надежды произвести оный вдействие. Старания мои но (будить в частных людях желание к такому предприятию были равномерно тщетны. Может быть и удалось бы мне успеть в сем, если бы имел я позволение пробыть в Санкт-Петербурге большее время; но сего не последовало.

Наконец, взошел на престол Александр Первый, и я начал помышлять опять о сем предмете, коль скоро адмирал Мордвинов заступил место графа Кушелева, то, не

теряя времени, привел я начертание свое снова в порядок, сделав в нем некоторые перемены; ибо двухгодовое пребывание мое в России доставило мне о многом обстоятельнейшее сведение; но существенность оного осталась та же. Приготовив надлежащим образом, послал я оное в начале 1802 г. в Санкт-Петербург к адмиралу Мордвинову и вскоре получил ответ, что он находит начертание мое достойным внимания и что будет всемерно стараться произвести оное в действие. Между тем, он сообщил оное коммерц-министру, ныне государственному канцлеру гра­фу Николаю Петровичу Румянцеву, который тоже одобрил мое представление, и предложенные в оном способы к споспешествованию и распространению нашей американской торговли показались ему столь основательными, что он принял в сем деле живейшее участие; и действительно, нужно было подобное рвение, каковое оказали граф Румянцев и адмирал Мордвинов, чтобы могло быть тотчас произве­дено в действие такое предприятие, которое по одной новости своей подвержено было великому противоречию и многим препятствиям. Справедливость требует сказать здесь, что граф Николай Петрович Румянцев был главный виновник сего путешествия; ревностное его попечение об оном было неослабно с самого начала до конца. Да будет позволено мне изъявить ему чувствительную благодарность как именем моим, так и именем всех моих подчиненных за исходатайствование по возвращении нашем у императора различных милостей, оказаных его и. в. со свойственной ему щедротою всем участвовавшим в оной экспедиции*, в числе коих важнейшим почитаю я повеление его и. в. напечатать описание этого путешествия на счет кабинета.

По общему рассмотрению моего представления графом Румянцевым и Николаем Семеновичем Мордвиновым это дело представлено было государю и вследствие его повеления потребован я в июле месяце в С.-Петербург”; по прибытии моем туда объявил мне адмирал Мордвинов, что государь определил, чтобы я был сам исполнителем своего предначертания. Сие неожиданное последствие привело меня в немалое смущение. Обстоятельства мои переменились и сделали принятие сей возлагаемой на меня важной обязанности несравненно труднейшим против прежнего. Более полугода уже прошло, как я разделял счастие с любимой супругой и ожидал скоро именоваться отцом. Никакие лестные виды уже не трогали сильно меня. Я вознамерился было оставить службу, дабы наслаждаться семейственным счастием. Но от сего надлежало теперь отказаться и оставить жену в сугубой горести. Чувствования мои воспрещали принять сие лестное поручение.

* Все чиновники сей экспедиции повышены следующими чинами: командующие кораблями «Надеждою» и «Невою» награждены орденом Св. Владимира 3-й степени, получили по 3000 рублей, лейтенанты и главные медицинские чиновники по 1000 рублей, мичманы по 800 и прочие чиновники, соразмерно их жалованию, пенсионы по смерть. Иностранные ученые награждены пенсионом по 300 червонных в год, нижние чины награждены отставкою и пенсионом от 50 до 75 рублей.

** Летом 1802 г. приехал в Санкт-Петербург живший в Гамбурге англичанин, по имени Макмей- стер, и предлагал свои услуги Американской компании. Он соглашался отвести корабль с товарами в американские ее селения и, будучи кораблестроителем, хотел, чтобы препоручили ему строить суда в Америке для компании; сверх того предъявил план о заведении на Курильском острове Урупе селения, которым обязывался сам управлять многие годы и учредить там китовую ловлю. Сей проект возбуждал тогда и директорах Американской компании великое внимание.

По долговременных сто переговорах с директорами компании, не успев в своем намерении, возвра­тился он осенью обратно в Гамбург. Сей англичанин мог без сомнения сделаться для компании весьма полезным. Он казался предприимчивым, очень искусным в мореплавании и человеком хороших свойств и образа мыслей.

Но адмирал Мордвинов объявил мне, что, если не соглашусь быть сам исполнителем по своему начертанию, то оно будет вовсе оставлено. Я чувствовал обязанность к отечеству в полной мере и решил принести ему жертву. Мысль сделаться полезным, к чему стремилось всегда мое желание, меня подкрепляла; надежда совершить путешествие счастливо ободряла дух мой, и я начал всемерно заботиться о приготовлениях в путь, не испытанный до того россиянами.

Часть первая

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

Определение начальника экспедиции. — Покупка кораблей в Англии. — Назначение посольства в Японию. — Прибытие кораблей в Кронштадт. — Вооружение их. — Посещение его и. в. — Выход кораблей на рейд. — Роспись астрономических и физических инструментов. —

Имена офицеров. — Посещение министром торговли и товарищем министра морских сил перед самым отходом кораблей. — Последовавшие перемены. — Именной список всех служителей.

1802 г., августа 7-го дня, определен я был начальником над двумя кораблями, которые назначено было отправить в Камчатку и к северо-западным берегам Америки. Предполагаемо было отправить сию экспедицию в сем же году, чего однакож произвести в действие было не можно. Быв уверен, что кораблей, на таковой конец годных, не только совсем не было, но и сыскать их в России нельзя, почитал я предприятие сие невозможным, хотя для отвращения сего препятствия думал послать грузы в Гамбург и там купить корабли; но как надлежало в таком случае весьма спешить и покупкою и нагрузкою кораблей и при всем том нельзя было отправиться прежде октября или ноября, то счел я за не­обходимо нужное представить о всех вредных следствиях, какие могут произойти от позднего отправления и поспешной покупки кораблей, от благонадежности которых должен зависеть успех экспедиции, тем более, что я имел намерение итти около мыса Горна» к которому, по выходе из Гамбурга в октябре или ноябре месяцах, следовало

притти в самое худое время года. Представление сие было уважено, и отправление отложено до другого лета.

Выбор начальника другого корабля предоставлен был моей воле. Я избрал ка­питан-лейтенанта Лисянского, отличного морского офицера, служившего со мною вместе во время последней войны в английском флоте и уже бывшего в Америке и Ост-Индии, почему я и имел случай узнать его. Путешествие наше долженствовало быть продолжительно, и для благополучного окончания оного требовалось общей ревности, всегдашнего единодушия, честных и беспристрастных поступков. Про­тивное сему могло бы подвергнуть нас многим весьма неприятным, а может быть и бедственным приключениям, тем более, что вся экспедиция, хотя и состояла из людей военных, однако была не совсем военною, но частию и коммерческою. Тако­вые причины налагали на меня обязанность избрать начальником другого корабля человека беспристрастного, послушного, усердного к общей пользе. Таковым признал я капитан-лейтенанта Лисянского, имевшего как о морях, по коим нам плыть надле­жало, так и о морской астрономии в нынешнем усовершенствованном ее состоянии достаточные познания.

Счастливый исход путешествия зависел от верной на хорошие корабли надежды, почему необходимость требовала поступить при покупке оных с величайшей осто­рожностью. Для сего капитан-лейтенант Лисянский, вместе с корабельным мастером Разумовым, молодым, знающим человеком, отправлены были в сентябре месяце в Гамбург в надежде найти там удобные для сего путешествия корабли, каковых, однакож, они по прибытии в сей город отыскать не могли. Итак, не теряя времени, поспешили в Лондон, как такое место, в котором уже с достоверностью найти их уповали; но и там находили покупку сию не весьма легкой. Наконец получено в С.-Петербурге известие, что куплены ими в Лондоне два корабля, за которые заплачено 17000, да за исправление их еще 5000 фунтов стерлингов; один в 450 т, трехлетний; другой в 370 т, пятнадцатимесячный. Первому дано имя «Надежда», второму — «Нева».

В январе 1803 г. оставил я Ревель, тогдашнее место моего пребывания, и отпра­вился в Санкт-Петербург, дабы самому лично находиться для приготовления нужных вещей к путешествию. По прибытии моем в сей город узнал я о новом расположении. Его и. в. представлено было, что при сем путешествии может быть весьма удобным посольство в Японию. В 1792 г. во время царствования Екатерины Вторая таковое же посольство было предприемлемо, но некоторые обстоятельства много намерению сему повредили. Во-первых, грамота к японскому императору написана была не от самой императрицы» но от сибирского ее наместника. Во-вторых, российское с посольством судно пришло тогда не прямо в Нагасаки, единственное место, определенное для кораблей иностранных, но остановилось в гавани острова Иессо. Сии два обстоятельства крайне огорчили высокомерного японского монарха. Сверх того, и выбор лица, которому препоручено было исполнение сего важного предприятия, оказался неудачным. Лаксман был человек мало способный к уловкам, могшим приобресть доверенность от державы завистливой и подозрительной. Но, невзирая на то, японцы приняли его хорошо, и он привез с собою письменное позволение, состоявшее в том, что один российский корабль может ежегодно приходить для торговли в Нагасаки, но толь­ко в одно сие место и притом в безоружном состоянии; в противном случае корабль и люди будут удержаны как пленные. Десять лет прошло; но Россия не воспользовалась таким позволением. Ныне, когда особенно стали помышлять о распространении тор­говли, казалось, наступило удобное время испытать, не можно ли вступить в торговый союз с Японией. Для произведения сего в дей­ствие назначили посланником действительно­го статского советника Резанова. Собрание, бывшее по сему предмету*, рассуждало, что отправляемое на сих судах посольство задер­жит возвращение оных целым годом долее, а чрез сие торговые выгоды понести могут немаловажный ущерб.

Государь, дабы не причинить коммерции сего убытка, принял один корабль на свое полное содержание с предоставлением притом

компании права нагрузить оный товарами настолько, сколько удобность позво­лять будет. Сие благоволение монарха достаточно вознаградило предполагаемые Американскою компанией убытки. Выше сказано, что одному кораблю только

* Собрание сие составлял и министр коммерции граф Румянцев, товарищ министра морских сил Чичагов, сделавшийся за несколько месяцев перед тем преемником адмирала Мордвинова, Резанов и директоры Американской компании.

позволено приходить в Нагасаки. Итак, положено кораблям разлучиться у острова Сандвича, откуда «Надежда» долженствовала итти прямо в Японию; по совершению же дел посолъственных — на зи- мование или в Камчатку, или к острову Кадьяку; «Нева» же прямо к берегам Америки, а оттуда на зимование к Кадьяку. Следующим потом летом оба корабля, соответственно первому предположению, нагрузясь товарами, должны были отправиться в Кантон, а из оного в Россию.

По распоряжении всего, таким образом, ут­вержден был Резанов в звании чрезвычайно­го к японскому двору посланника и пожалован камергером и орденом Св. Анны 1-й степени. Американская компания уполномочила его в учреждении лучшего управления селениями на островах и на берегу Америки и вообще к заве­дению, что к выгодам компании способствовать может. Для императора Японии и его вельмож готовились богатые подарки. Между тем, дабы более надеяться на хороший прием в Нагасаки, послали в Иркутск за теми японцами, которые, по претерпении кораблекрушения в 1793 г. у остро­вов Алеутских, находились там с 1797 г.; к сему приглашены были из них только не принявшие христианской веры и желавшие возвратиться в свое отечество. Также, дабы придать посольству более блеска, позволено было посланнику взять с собою несколько молодых благовоспитанных особ в качестве кавалеров посольства. По удовольствовании свитою, состоящею из молодых путешественников, любопытствующих видеть свет и отправляющихся на казенном содержании, оставалось пожелать и таких долговременно упражнявшихся в науках людей, которые могли бы в путешествии сем собрать более полезных примечаний. Сего ради представил я графу Румян­цеву, чтобы пригласить к сему путешествию искусного астронома, который тем более нужен, что Южное полушарие редко посещаемо было астрономами и что там к усовершенствованию как сей науки, так и физики могут открыться важные предметы. Сей министр, оказывающий всегда усердие к пользе и славе отечества, обрадовал меня скорым своим на то согласием и взялся немедленно доложить о том государю, которого отеческое попечение не позволяло уже мне в исполнении моего желания сомневаться. Скоро потом граф Румянцев написал к славному астроному Зеебергской обсерватории, от коего по кратком времени получил ответ, что ученик его астроном Горпер, уроженец швейцарский, решился предпринять с нами путешествие. Да позволено будет мне изъявить здесь благодарность до­стойному наставнику сего астронома, бывшего мне таким спутником, которого дружеством я могу хвалиться. Прошедшею осенью еще приглашен также был к сему путешествию естествоиспытатель, доктор Тилезиус из Лейпцига. Сверх того, назначили двух живописцев Академии художеств, из которых один, по недостатку на корабле места, должен был остаться.

В 5-й день июня 1803 г. прибыли купленные корабли из Англии в Кронштадт; я немедленно поспешил туда из С.-Петербурга для осмотрения оных и нашел оба как в рассуждении построения, так и внутреннего расположения их в хорошей исправности. Посланник Резанов желал находиться на моем корабле, и как он имел при себе немалую свиту, то и надлежало мне избрать для себя корабль «На­дежду», превосходивший «Неву» величиною. По точнейшем осмотрении корабля моего, нашел я нужным переменить на нем две мачты и весь такелаж, что стоило нам многих трудов и времени. Без ревностного содействия и пособия капитан- командора Мясоедова, бывшего тогда капитаном над портом, и помощника его, капитана Быченского, долго не мог бы я окончить сей работы. Обязанность требует изъявить им здесь мою брагодарность.

Июля 6-го дня отдал я приказ вывести корабли на Кронштадтский рейд, в чаянии через несколько дней отправиться в путь; но прежде отшествия нашего имели мы счастие увидеть в Кронштадте государя императора, прибывшего туда с намерением обозреть те корабли, которые в первый раз понесут российский флаг около света. Такое происшествие, последовавшее через целое столетие от начала преобразования России, предоставлено было царствованию Александра I. Его величество изволил со шлюпки сойти прямо на корабли наши. Он обозрел все с величайшим вниманием и был доволен добротою как кораблей, так и разных

вещей, привезенных для путешествия из Англии; благоволил разговаривать с кора­бельными начальниками и с удовольствием смотрел несколько времени на работу, которая тогда на кораблях производилась. Я особенно почитаю себя счастливым, что имел удобный случай принести государю императору всеподданнейшую мою

благодарность за оказанные мне милости; ибо незадолго пред сим благоволил он * пожаловать жене моей на 12 лет с одной деревни доходы, составляющие ежегодно около 1500 рублей, чтобы, по собственному его величества изречению, обезопасить благосостояние жены моей во время продолжительного и неизвестности под­верженного отсутствия ея мужа. Сие неожиданное благодеяние было столь для меня лестно, что я чувствовал цену оного более, нежели когда бы то пожаловано было собственно мне.

Капитан-лейтенант Лисянский, купивший, как выше сказано, корабли в Лондо­не, привез с собой оттуда и все необходимо нужные для путешествия английские вещи. Между ними находились: знатный запас лучших противоцынготных средств, как-то: похлебочный, солодовый и еловый экстракт, сушеные дрожжи и горчица; сверх того лучшие лекарства, купленные по доставленной ему в Англию росписи, сделанной корабля моего доктором Эспенбергом*.

Не совсем почитаю я излишним сказать здесь нечто вообще о приготовлении кораблей наших к походу. Оно было первое такого рода России, а потому многое заслуживает быть известным, хотя и не для каждого читателя будет то равно стоющим внимания. Выбор всех для корабля моего офицеров и матросов был предоставлен мне совершенно; и так избраны мною: первым, лейтенант и кавалер Ратманов. Он служил в сем чине 13 лет, из коих 10 сам был начальником военного судна, и в последнюю войну против французов, за отличную храбрость и деятельность, награжден был орденом Св. Анны 2-й степени. Вторым, лейтенант Ромберг, служив­ший в 1801 г. под начальством моим на фрегате «Нарве», где и имел я случай узнать его достоинство. Третьим, лейтенант Головачев; сего назначил я, не знав его вовсе, а единственно потому, что похваляем был всеми. Он был офицер весьма искусный, и я во все путешествие в выборе его не раскаивался, даже до того несчастного с ним приключения, которое последовало на возвратном пути нашем в бытность на острове Св. Елены. Четвертым, лейтенант Левенштерн, находившийся прежде шесть лет в Англии и Средиземном море под начальством адмиралов Ханыкова, Ушако­ва и Карцова. Он, по окончании войны, желая получить сведения о мореходстве чужих держав, вышел незадолго перед сим в отставку и отправился во Францию для вступления там в службу, откуда, услышав о моем путешествии, поспешил обратно в Россию и в Берлине нашел уже отправленное от меня к нему приглаше­ние. Мичман Беллинсгаузен, которого избрал я, не знав его прежде лично, так же как и лейтенанта Головачева, но отзыв других о хороших его знаниях и искусстве, в разных до мореплавания относящихся предметах, был тому причиною. Врачом для корабля моего избрал я доктора медицины Эспенберга, человека в науке своей весьма искусного, опытного и бывшего уже с давнего времени моим приятелем**. Известный Коцебу, желая, чтобы оба его сына, воспитавшиеся в Первом шляхет- ном кадетском корпусе, могли воспользоваться сим путешествием и чтобы они находились на моем корабле, просил о том высочайшего соизволения, в котором и не было ему отказано. Как ни прискорбно было Коцебу разлучиться со своими сыновьями столь молодых лет, но следствия разлуки с избытком вознаградили сие его пожертвование, ибо путешествие сие было для них весьма полезно; они

* Пропущено перечисление астрономических и физических приборов, взятых в экс­педицию. {Прим. ред.)

** Для другого же корабля избрал я врачом Лабанда, рекомендованного мне в Санкт-Петер­бурге, так как человек весьма хороших познаний и похвальных нравственных качеств, которые во время нашего путешествия самим опытом были оправданы.

возвратились благополучно к своим родителям, обогатив ум свой новыми познаниями.

Команда корабля моего состояла из 52 человек, между коими находилось

30 матросов, молодых, здоровых, явив­шихся ко мне охотою еще при начале предположенной экспедиции.

Пред самым отходом кораблей нашел, однако, я нужным двух из них оставить, потому что у одного оказались призна­ки цынготной болезни, другой же, за 4 месяца перед тем женившийся, сокру­шаясь о предстоящей с женой разлукой, впал в глубокую задумчивость. Хотя и обеспечил я жену сего последнего, выдав ей наперед полное его годовое жалование, в 120 рублях состоявшее, и хотя он действительно был здоров, однако, невзирая на то, не хотел я взять с собою человека, в коем приметно было уныние, ибо думал, что спокойный и ве­селый дух в таком путешествии столько же нужен, как и здоровье, а потому и не следовало делать принуждения.

Каждый из матросов снабжен был достаточно бельем и платьем, выписан­ными большей частью из Англии; для каждого из них приказал я заготовить тюфяки, подушки, простыни и одея­ла; сверх того, для большей благонад­ежности, еще запасное белье и платье.

Корабельная провизия была вообще

самая лучшая. Приготовленные в С.-Петербуге белые сухари не повредились через целых два года. Солонина взята была мною с.-петербургская и гамбургская; первая оказалась отменной доброты, так что чрез все время путешествия не повредилась нисколько. Поелику это был первый опыт*, что мясо, посоленное российской со­лью, через три года пребывания во всех климатах, осталось неповрежденным, то признательность требует, чтобы имя приготовлявшего оное было известно. Это был Обломков, санкт-петербургский купец третьей гильдии.

Масла взял я малое количество, для того что оно между поворотными кругами обыкновенно портится и делается для здоровья вредным; вместо оного запасся довольно сахаром и чаем, как лучшим противоцынготным средством. Всего более к сохранению здоровья людей надеялся я на действие кислой капусты и клюквенного сока. Итак, казалось, что все приведено в надежную исправность, но к немалой заботе усмотрел я еще при нагрузке, а особливо в походе, что бочки были ненадежны; отчего и произошло, что многое испортилось прежде времени; особенно сожалел я о потере большей части кислой капусты, которой почти две трети принужден был бросить в море. Большую часть сухарей, по недостатку на

корабле места, должны были переложить в мешки, хотя и опасались, что оные в таком состоянии подпадут скорейшей порче. Главнейшее затруднение в при­готовлении моего корабля состояло в наблюдении сугубой выгоды; хотя корабль и принадлежал императору, однако он позволил Американской компании, как выше упомянуто, нагрузить его по возможности своими товарами, о количестве коих, равно и о назначенных в Японию подарках, не мог я прежде получить точ­ного сведения; особливо же о последних оставался до самого конечного времени в неизвестности. Мы находились уже на рейде, но и тогда привозили еще из С.-Петербурга многие вещи. Не имея для погрузки оных места, пришел я в немалое затруднение. Обстоятельства принудили меня при сем случае взять такие меры, которые впоследствии могли быть неприятны, а именно я должен был оставить девятимесячную провизию солонины, сухарей и немалое количество такелажа; невзирая на то, корабль был так наполнен, что не только служители помещались с теснотою, опасною для здоровья, но даже и самый корабль во время крепкого ветра мог от излишнего груза потерпеть бедствие. Если бы груз и провизия, также и назначенные в Японию подарки, доставлены были в Кронштадт благовременнее, тогда бы можно было легко расчислить, сколько чего с удобством поместится; но сверх позднего отправления, еще и беспрестанные западные ветры причиняли в привозе вещей из С.-Петербурга немалую остановку. Находясь па рейде целые три недели, могли бы мы иметь довольно времени перегрузить корабль, но еже­дневное ожидание посланника учинить того не позволяло; притом предоставлял я себе сделать сие в Копенгагене, где и без того надо было перегружаться, потому что надлежало взять нам 80 оксотов французской водки и поместить на корабле нашем. Во время стоянии па Кронштадтском рейде часто посещали нас многие из C.-Петербурга; причем окапываемо было великое удивление, что мы с таким тяжелым и, следственно, опасным грузом дерзаем пускаться в столь далекое путешествие. По донесению моему графу Румянцеву о весьма ненадежном нашем положении,

прибыл он августа 2-го числа, вместе с товарищем министра морских сил на мой корабль, чтобы изыскать средства к отвращению помянутого неудобства. Они рассудили, что облегчение корабля должно сделать в Копенгагене, снятием с него такого груза, какой покажется излишним. В рассуждении же тесноты на оном положено, что из числа 25 офицеров пятерых отменить, из числа тех, кои в свите посланника находились волонтерами. Хотя рвение господ сих было так велико, что они охотно соглашались отказаться от всех удобностей и быть наравне с матросами, однако я не мог принять сего как потому, что почитал крайне жестоким исключение благородных воспитанных юношей из своего общества, так и потому, что служи­тели и без того стеснены были чрезмерно, и я охотно желал бы для доставления им лучшего покоя несколько из них оставить, если бы число оных не было мало. После такого распоряжения министров мог я почитать себя совершенно готовым к отходу; почему отдав капитан-лейтенанту Лисянскому сигналы и предписания, как поступать в походе и в каких местах и случаях разлучений опять соединяться, ожидал только благополучного ветра.

Я поставлю обязанностью поместить здесь не только имена офицеров, но и служителей, которые все добровольно первое сие столь далекое путешествие предприняли. Русские мореплаватели никогда так далеко не ходили: самое дальнейшее их плавание по Атлантиче­скому океану не простиралось никогда до поворотного круга. Ныне же предстояло им от шестидесятого градуса северной перейти в тот же градус южной широ­ты, обойти дышащий бурями Кап-горн, претерпеть палящий зной равноден­ственной линии. Все сие, равно как и долговременное от отечества удаление и многотрудное около света странство­вание, казалось бы, долженствовало произвести в них более страха, нежели в других народах, которым плавания сии, по причине частого оных повторения, сделались обыкновенными; однако, не­взирая на то, любопытство их и желание увидеть отдаленные страны было так велико, что если бы принять всех охот­ников, явившихся ко мне с просьбами о назначении их в сие путешествие, то мог бы и укомплектовать многие и большие корабли отборными матросами Россий­ского флота.

Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, но я, зная пре­имущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился. На обоих кораблях, кроме Горнера, Тилезиуса, Лангсдорфа и Лабанда, в путешествии нашем ни одного иностранца не было.

Находившиеся на корабле «Надежда»:

Капитан-лейтенант, начальник экспедиции Иван Крузенштерн.

Старший лейтенант, произведенный во время путешествия в капитан- лейтенанты, и кавалер Макар Ратманов.

Лейтенанты: Федор Ромберх, Петр Головачев, Ермолай Левенштерн. Мичман, произведенный во время путешествия в лейтенанты, барон Фаддей Беллинсгаузен.

Штурман Филипп Каменщиков.

Подштурман Василий Сполохов.

Доктор медицины Карл Эспенберг.

Помощник его Иван Сидгам.

Астроном Горнер.

Естествоиспытатели:

Тилезиус, Лангсдорф (сей оставил корабль «Надежду» 25 июня 1805 г. в Камчатке и перешел на судно Американской компании «Марию», для предпринятия путешествия к северо-западному берегу Америки). Артиллерии сержант, пожалованный во время путешествия в офицеры, Алексей Раевский.

Кадеты сухопутного кадетского корпуса: Отто Коцебу, Мориц Коцебу.

Клерк Григорий Чугаев.

Парусник Павел Семенов.

Плотничный десятник Тарас Гледианов.

Плотник Кирилл Щекин.

Конопатный десятник Евсевий Паутов.

Конопатчик Иван Вершинин.

Купор Петр Яковлев.

Бомбардиры: Никита Жегалин, Артемий Карпов.

Слесарь Михаил Звягин.

Подшкипер Василий Задорин.

Квартирмейстеры: Иван Курганов, Евдоким Михайлов, Михаил Иванов, Алексей Федотов.

Боцман Карп Петров.

Матросы:

Егор Черных,

Иван Елизаров,

Федосей Леонтьев,

Иван Яковлев,

Егор Мартюков,

Василий Фокин,

Филипп Биченков,

Феодор Филиппов,

Матвей Пигулин,

Перфилий Иванов,

Филипп Харитонов, Даниил Филиппов, Николай Степанов,

Нефед Истреков, Мартимиян Мартимиянов, Иван Михайлов 2-й, Алексей Красильников, Григорий Конобеев, Спиридон Ларионов, Эммануил Голкеев,

Куприян Семенов, Иван Михайлов 1-й, Дмитрий Иванов, Клим Григорьев, Иван Логинов,

Резеп Баязитов, Сергей Иванов, Ефим Степанов, Егор Григорьев, Иван Щитов.

Денщики: Степан Матвеев, Иван Андреев.

Посланник, камергер Николай Петрович Резанов.

Принадлежащие к свите посланника: свиты его и. величество майор Ермолай Фридерици, гвардии поручик граф Федор Толстой, надворный советник Федор Фос, живописец Степан Курляндцев, доктор медицины и ботаники Бринкин, приказчик Американской компании Федор Шемелин.

Находившиеся на корабле «Нева»:

Капитан-лейтенант и кавалер Юрий Лисянский.

Лейтенанты Павел Арбузов, Петр Повалишин.

Мичманы Федор Коведяев, Василий Бер.

Штурман Даниил Калинин.

Доктор медицины Мориц Лабанд.

Служителей 45 человек.

Принадлежащие к свите посланника: приказчик Американской компании Коробицын.

Августа 4-го по новому стилю, везде мною употребляемому; настал ветер вос­точный. Немедленно сделал я сигнал сниматься с якоря; но не прошло и двух часов, как ветер опять переменился из восточного в западный свежий, продолжавшийся до 7 августа, день, в который нам предопределено было оставить Кронштадт.

Глава II ПЛАВАНИЕ ИЗ РОССИИ В АНГЛИЮ

«Надежда» и «Нева» отходят из Кронштадта. — Прибытие оных на Копенгагенский рейд. — Продолжительное пребывание в Копенгагене. — Копенгагенская обсерватория. — Датский архив карт. — Командор Левенорн. — Устройство новых маяков на берегах датских. — Копенгагенское адмиралтейство. — Выход «Надежды» и «Невы» из Копенгагена. — Шторм в Скагерраке. — Разлучение кораблей. — Отъезд посланника в Лондон на английском фрегате. — Прибытие «Надежды» в Фальмут. — Соединение с «Невою». — Возвращение посланника из Лондона. —

Отход из Фальмута.

Августа 7-го пополуночи в 9 часов пе­ременился ветер от SW к StO и в 10 находились мы уже под парусами. В сие время прибыл на корабль адмирал Ханыков пожелать нам счастия и проводил нас до брантвахты, стоявшей на якорях в 4 милях от Кронштадта.

День был самый прекрасный и теплый, термометр показывал 17 градусов; но, невзирая на то, надобно было ожидать худой погоды, ибо морской барометр опус­тился в несколько часов на 4 линии, а именно от 29,90 на 29,50. В 10 часов сделался свежий ветер от SW, который принудил нас лавировать целую ночь; на другой день ветер усилился и дул при пасмурной погоде от SW и W так, что ход наш был очень неуспешен, и мы, находясь в виду острова Гогланда, не могли обойти его. 10-го числа ветер утих, и погода сделалась опять прекрасная.

В 2 часа пополудни обошли мы остров Гогланд. Наконец, к немалому нашему ободрению, ветер отошел к SO. В 12 часов ночи по счислению нашему миновали мы Ревель, а в 6 часов утра Пакерорский маяк и остров Оттесгольм. В 10 часов увидели маяк на острове Даго; 14-го в 5 часов утра увидели мы остров Гогланд, плыли вдоль берегов оного на расстоянии 10 или 12 миль, любуясь приятными его видами; но удовольствие наше нарушилось печальным приключением: ибо в 8 часов утра упал нечаянно с «Невы» матрос в море. Хотя немедленно спущено было гребное судно, однако не могли уже спасти его. Он умел отменно хорошо плавать и был крепкого сложения; почему и должно полагать, что при падении получил сильный удар, отнявший у него силы держаться на поверхности моря. В 4 часа пополудни увидели мы оконечность Гогланда, называемую Гобург. В 12 часов следующего дня увидели мы с марса остров Эланд. Судя по счислению, должны мы были проходить мимо Борнгольма в 2 часа ночи при свежем от OSO ветре с пасмурной погодой, почему и почел я нужной предосторожностью на несколько часов лечь в дрейф. Мы увидели этот остров на рассвете. В половине 3-го часа открылся остров Меун. Бывший тогда довольно свежий ветер сделался столь слабым, что мы принуждены были в 9 часов вечера стать на якорь в расстоянии 21 мили от Копенгагена. На другой день поутру рано снялись с якоря и в полшестого часов вечера пришли на большой Копенгагенский рейд, где и стали на якорь.

Вскоре потом с сей батареи (крон-батареи) прибыл к нам офицер с приветствованием и с изъявлением со стороны правительства готовности к поданию нам

помощи, нужной для поспешнейшего окончания работ. Мне надобно было корабль свой совсем перегрузить, почему и просил я о позволении произвести сие в действо на малом рейде, в чем адмиралтейств-коллегия мне и не отказала. На другой день, по получении сего позволения, немедленно свезен был порох; 20 августа пошли мы туда с «Невою». Адмиралтейство дало нам для выгрузки большие лодки: итак, хотя могли мы без замедления начать свою работу, но она непредвидимыми обстоятельствами была задержана. По прошествии 10 дней, когда почти все уже готово, полученное от консула нашего из Гамбурга письмо поставило нас в необходимость с крайнею непри­ятностью работу перегрузки начать снова. Консулу препоручено было сообщить мне совет, чтобы купленную в Гамбурге солонину пересолить непременно, ибо в противном случае может оная скоро испортиться. Сие так поздно полученное уведомление нашел я столь важным, что не мог оставить оного без исполнения, невзирая даже и на то, что почти весь корабль надлежало для сего выгружать потому, что гамбургскую солонину по особенной ее доброте погрузили мы на самый низ, в намерении употреблять ее не прежде, как через два года. При пересаливании открылось, что через несколько месяцев надлежало бы бросить оную в море, для того, что некоторые бочки и тогда оказались уже испорченными. Я велел осмотреть также большую часть и с.-петер­бургской солонины, которая нашлась вообще лучше гамбургской, выключая худых бочек, замененных мною новыми. Сия предосторожность была столь необходима, что без оной, конечно, лишились бы мы целой половины сей провизии.

Долговременное пребывание наше в Копенгагене было для меня крайне непри­ятно, ибо сверх потери времени, которое почитал я драгоценным, сопрягалось с великими хлопотами, причинявшими мне много досады; но сия скука услаждаема была приятным обхождением с Бугге, директором копенгагенской обсерватории и с командором датского флота Левенорном. Дружеский их прием и поучительное

беседование с сими двумя достойными мужами, имеющими пространные сведения, соединенные с любезным нравом, облегчали много мое положение. Первый из них позволил мне с великой благоуслужливостью принести к нему на обсерваторию хронометры и благосклонно принял на себя труд поверить ход оных астрономи­ческими наблюдениями, что и выполнено им с особенною точностью. Бугге имеет отменный физический кабинет, употребляемый им ежедневно при своих лекциях, посещаемых достопочтенными копенгагенскими обоего пола особами. Библиотека его немаловажна и состоит из книг отборных. Астрономические книги собраны особо, в малой, соединенной с большою библиотекой, комнате, в которой он упраж­няется*. Копенгагенская обсерватория, как то известно, одолжена настоящим своим

В сентябре 1807 г., во время нашествия англичан, Бугге лишился своей библиотеки, из 7000 книг состоявшей, знатного собрания инструментов математических и физических карт печатных

состоянием достоинству ее директора, до которого существовала она одним только именем. Положение ее отменное. Она находится на так называемой круглой башне, коей высота 120 футов. Вид с оной самый прекрасный. Весь город, гавань и рейд представляются зрению. Противулежащий шведский берег виден ясно; в посредствен­ную трубу можно усмотреть каждый дом в Мальме и Ландскроне. Круглая башня построена в царствование Христиана шестого, и ученик славного Тихо-Браге Христиан

и рисованных, всех пожитков и самого дома, в который попало 35 бомб и который весь сгорел. Вся потеря его простирается до 12000 ефимков. Университетская библиотека, состоящая из 100000 книг, и обсерватория остались целы, потому что кругообразное строение, толстота стен и своды действию бомб противостояли. О стены тамошние более 125 бомб ударилось с ужасным треском. Известие сие взято из письма Бугге к профессору Фусу, писанного 20 октября 1807 г. и хранящегося в архиве Санкт-Петербургской Академии наук.

Лонгомантан устроил на оной обсерваторию в 1656 г., следовательно, 20 годами пре­жде обсерваторий Парижской и Гринвичской. При обсерватории находятся четыре весьма изрядные покоя, занимаемые директорским помощником Сиебергом и его сыном, прилежным наблюдателем. Здесь видел я несколько хронометров, сделанных копенгагенским художником Армандом, но оные все, кроме одного, должны быть весьма худы. За несколько лет назад посылан был капитан Левенорн в Вест-Индию для испытания сих хронометров; оные оказались ненадежными и, уповательно, не могут никогда быть употребляемы.

В Дании есть чиновник, называемый обер-лоцман, имеющий также смотрение за устроением и содержанием маяков. Левенорн, находясь при сей важной должности, со времени смерти адмирала Лауса, трудится с неутомимой ревностью о доставлении мореплавателям возможности безопасности около берегов датских и норвежских. Нет ни одного почти маяка, который бы со времени управления его сею частью не был перестроен или исправлен. С 1797 г. сделано оных вновь четыре. Устроение нового маяка на острове Христиан-Э близ Борнгольма, занимало его много в сие время. Близость нового же маяка на северной оконечности острова Борнгольма, освещаемого угольями, требовала явно приметного особенного освещения маяка на Христиан-Э; почему и решился он произвести то параболическими отражателями (рефлекторами), обращаемыми вокруг машиною. Левенорн показал мне строение как оной, так и отражателей. Сих последних было девять; они сделаны из зеленой меди, полированы песчаным камнем и двукратно на огне вызолочены. Боковые из коих, числом шесть, имеют четыре фута в поперечнике; средние же три несколько поуже. Зеркальные их поверхности вогнуты мало; зажигательная точка (фокус) находится на расстоянии четыре с половиной фута; сверх сего собственное изобретение Левенорна при сем устроении состоит в том, что назади каждой лампады, в расстоянии четыре с половиной дюйма, приложен небольшой отражатель в поперечнике два с половиной дюйма, который через отражение от себя света, долженствовавшего утрачиваться, делает оный *

полезным. Отражатели описывают круг в шесть минут, будучи движимы боль­шою часовою машиной отменного устроения. Доктор Горнер, видевший недавно перед тем подобные машины в Англии, отдавал ей преимущество перед оными. Левенорн с 1784 г. отправлял также должность директора Архива морских карт. Прекрасные, под смотрением его изданные карты, находятся в руках каждого мореплавателя. Особенное оных достоинство есть то, что к большей части карт приобщены весьма нужные замечания. Несколько лет уже стараются описать нор­вежские берега с помощью астрономических и тригонометрических наблюдений; шесть карт теперь готовы и должны быть преимущественны, поелику к делу сему определены искуснейшие офицеры*. Архив морских карт находится на так назы­ваемом старом Хольме. Хотя строение оного не имеет в себе ничего отменного, однако он учрежден с полезным преднамерением и великою удобностью. Здесь видеть можно собрание почти всех европейских морских карт и путешествий. Левенорн предполагает сделать со временем над архивом обсерваторию, к чему местоположение дома весьма удобно. По его, как известно, представлению в 1800 г. заведена в Копенгагене комиссия для определения долгот на море, которой он и Бугге управляют. Главная цель комиссии состоит в том, чтобы сделать исчисле­ния отстояний луны от других планет. В 1804 г. должно быть издано сих датских эфемерид*" первое отделение.

Стен-Билле, капитан флота и член адмиралтейств-коллегий, был столько бла­госклонен, что позволил нам осмотреть здешнее адмиралтейство, давно уже по справедливости славящееся отменным своим учреждением и преимущественным порядком. Каждый корабль королевского флота имеет в разных, красиво пост­роенных магазинах, особенное место для разнородных своих припасов. В одном лежит такелаж, в другом — якорные карты, в третьем — паруса, в четвертом — вся артиллерия; для рангоута (т. е. стеньг и рей) — равномерно особенные сараи, так что весь флот без малейшего замешательства, сопряженного с неминуемой потерею времени, в скорости вооружен быть может. В корабельных арсеналах господствует порядок. Запас леса для строения кораблей, который сохраняется в магазинах, был весьма знатен. Мы осмотрели новый, недавно спущенный 84-пушечный корабль, названный Христианом VII. Подлинно — один из прекраснейших кораблей, каковые мне случалось видеть. Корабль сей построен капитаном Голенбергом, которого все вообще почитают человеком особенных дарований и знаний; он построил мно­гие, сему подобные корабли, но, невзирая на то, принужден был оставить службу. В нашу бытность находился он в готовности отправиться в Вест-Индию и на ос­трове Св. Креста*** заложить корабельную верфь.

Августа 23-го пришли в Копенгаген из Китая два датских корабля; один, величи­ною 1400 т, вышел из Кантона двумя месяцами прежде другого, но подвергнувшись на пути сильной течи, повредившей великую часть груза, который составляли чай, китайка, кофе, саго, ревень и фарфор, принужден был зайти в Англию; говорили, что на нем было возмущение между матросами, которых находилось на корабле человек 160, в том числе 30 ласкаров или ост-индских матросов и 10 китайцев,

* Возвращаясь из путешествия в 1806 г., узнал я, что описание норвежских берегов кончено и карты все выгравированы.

** Важные, случившиеся после препятствия остановили сие весьма полезное для мореплавателей намерение.

*** В сем месте он умер в 1805 г.

взятых на корабль потому, что он на пути своем в Кантон, коснувшись Батавии, лишился там 40 матросов, похищенных смертью. Нечистота на корабле была чрезмерная; но она происходила некоторым образом от беспрестанного отливания воды, с чем соединялось вместе и зловонное испарение.

Приглашенные и принятые для путешествия астроном Горнер и естествои­спытатель Тилезиус должны были, по предписанию, ожидать нас в Копенгагене. Первый находился уже там, когда мы прибыли, другой же явился через неделю по приходе нашем. Через два дня после сего последнего явился и натуралист Ланг- сдорф, коего просьба о принятии в число ученых путешественников прислана была в С.-Петербург поздно; впрочем, приняли бы его также, поелику знания его в естественной истории одобрены были многими сочленами Академии наук. Лангсдорф находился сперва в Португалии, потом в Англии и, не прежде как уже по прибытии своем в Геттинген, узнал о намерении нашего путешествия. Хотя и отвечали ему, что принять его уже не можно, однако ревность сего ученого была так велика, что он, невзирая на то, приехал к нам в Копенгаген, чтобы попытаться, нельзя ли победить невозможности.

Сентября 4-го работа наша окончена, и мы приготовились к отплытию; но сильный ветер от NW удерживал нас выйти на большой рейд. В сие время граф Бернсторф, императорский посланник граф Кауниц-Ритберг и его супруга удо­стоили нас своим посещением.

Сего же дня взял я на корабль свои хронометры. Они находились на обсерва­тории с 21 августа. Бугге ежедневно проверял их по солнцу и звездам.

Сентября 7-го позволил нам ветер выйти на большой рейд, где нашли мы два российские фрегата, один 50-, а другой 38-пушечный, которые того утра пришли из Архангельска под начальством капитана Крове.

Сентября 8-го пополудни в 5 часов, по взятии пороха и по поднятии греб­ных судов, снялись мы с якоря и пошли с «Невою» в Гельсингер, куда пришли в 11 часов вечера; на рассвете хотел я продолжать свое плавание, но жестокий ветер от NW принудил нас стоять на якоре шесть дней. Сентября 15-го сделалась опять погода хорошая при WSW ветре, который хотя не совсем был для нас попутный, но я, дорожа временем и опасаясь, чтобы потеря оного после не произвела худших следствий, решил отправиться. В 6 часов утра начали мы сниматься с якоря, в 7, проходя брантвахту, салютовал я оной, потом крепости Кронбург семью выстре­лами, на что ответствовали с них равным числом. Ветер был довольно свежий и многие из наших спутников страдали от качки. Ввечеру погода сделалась лучше. В 2 часа пополуночи находились мы по счислению вне Каттегата, в сие время не

видно было ни Скагенского, ни Мальстрандского маяков. 17-го увидели мы дат­ский фрегат Тритон, отплывший несколькими часами ранее нас из Гельсингера. Он держался более к берегам норвежским и, уповательно, шел в Христиан-Занд. Погода продолжалась два дня пасмурная с дождем и порывистым ветром; барометр опустился на 29,20; надобно было ожидать непременно крепкого ветра. В час по­полуночи опустился барометр ниже 28 дюймов при перемене ветра от SW к NW; сделался жестокий ветер. Корабль накренило столько, что я никогда того прежде на других кораблях не видывал. Должно было убрать все паруса и поставить штормовые стаксели; но последствием сего было то, что корабль наш принесло к берегам Ютландии, которые усмотрели мы в 4 часа пополудни в расстоянии около 20 миль. Во время шторма разлучились мы с «Невою». На рассвете не видали уже оной более. В следующую ночь ветер несколько утих, но все дул еще между W и WNW, так что, хотя и позволял нам прибавить парусов, однакож не скоро могли мы выйти из Скаггерака. 19-го в 4 часа пополудни увидели мы Линдекесс, южный мыс Норвегии, нами Дернеусом, а англичанами Несом называемый; но ветер не позволял нам обойти оного. К вечеру ветер сделался тише. В сие время открылось редкое явление, привлекшее на себя внимание наше и по общему суждению казавшееся предвестником нового шторма. От WNW до N0 в высоте 15 градусов над горизонтом со­ставилась светлая дуга с висящими отвесно под нею облачными темными столпами, из которых большая часть была светлее других.

Сие явление оставалось до 10 часов в первом своем виде, потом разделилось на две части; столпы поднялись до самого зенита и сдела­лись так тонки, что можно было видеть сквозь оные второй величины сверкающие звезды.

Через целую ночь продолжалось сильное северное сияние, которое могло быть и сего явления причиною.

20-го в полдень находился от нас южный норвежский мыс Линденесс NNW в рассто­янии около 18 миль, который принят мною пунктом отшествия. Под вечер шел сильный дождь и ветер от OSO дул весьма крепкий, но поутру последовало безветрие. В сие время находились мы на Доггер-Банке, почему и закинули мы для свежей рыбы невод, но лов был неудачен. Тогда же велел я опустить, полу­ченную мною от адмирала Чичагова, Гельсову машину для узнания разности температуры воды на поверхности и глубине известной; но как сия была 24 сажени, то и оказалась раз­ность едва приметною. Барометр показывал опять 29,16, зыбь была очень сильная от N, верные предвозвестники крепкого ветра, который, настав в 10 часов вечера, свиреп­ствовал столько же, как и сентября 18-го; но только был для нас попутный. Ввечеру

следующего дня ветер утих, и 23-го сделалась по долгом времени хорошая по­года. В сей день встретился с нами английский 50-лушечный корабль под брейд-вымпелом, на коем находился командор Сидней Смит. Он крейсировал со своей эскадрою около Текселя, но из оной не видали мы ни одного корабля. Командор прислал к нам офицера с весьма учтивым на мое имя письмом, в котором желал нам счастливого в путешествии успеха. В 5 часов пополудни увидели мы англий­ский фрегат, который, вероятно, почел корабль наш неприятельским и преследо­вал нас под всеми парусами. Он догнал нас уже в 9 часов вечера. Открылось, что капитан сего фрегата был Бересфорд, с которым за девять лет назад служили мы вместе в Америке. Сие побудило меня к нему съездить. Оба рады были мы сер­дечно нашему нечаянному свиданию. В последний шторм повредилась на фрегате мачта, что принудило его итти в Ширнес. Я объявил Бересфорду, что астроном наш должен отправиться в Лондон для покупки недостающих астрономических инструментов и что Резанов желает также воспользоваться сим случаем и побы­вать в Лондоне. Немедленно представил он мне свою готовность взять их к себе на фрегат и отвезти в Ширнес, куда предполагал он притти на другой день. Видя, что могу сберечь через то довольно времени, решился я принять предлагаемую нам услугу, невзирая даже и на то, что уже поздно было отправить сею же ночью упомянутых к нему на фрегат и что я, уклоняясь от своего курса, принужден был во всю ночь следовать за фрегатом, державшим курс свой к берегам английским. Благоуслужливость капитана Бересфорда простерлась далее. Он прислал к нам одного из своих лоцманов, коих было у него двое, с приказанием оному оставаться у нас до тех пор, пока буду я находить то нужным. Мы плыли вместе до следующего утра, в которое увидели весь английский берег при Орфорд-Нессе. Тогда приехал к нам капитан Бересфорд и взял с собою Резанова, астронома Горнера и майора Фридерици; после чего разлучились мы скоро, и каждый пошел своим курсом. При сем не упустил я случая отослать своего племянника Бистрома, кадета Морского корпуса в Лондон, с тем, чтобы отправиться ему оттуда назад в Россию. Худое

состояние его здоровья, увеличившееся чрезмерно от беспрестанного страдания обыкновенною морскою болезнью, показало ясно, что продолжение путешествия было для него вовсе невозможным.

Поелику прошедшею ночью должны были мы следовать за фрегатом, «Вирги- ниею», то и произошло, что мы находились теперь между английским берегом и опасными мелями, из коих главная называется Голоперс, и на оной нет никакого знака. Мореплаватели стараются обыкновенно проходить мористее сих мелей, между оными же не отваживаются ходить без лоцмана. Ночью ветер сделался сов­сем противный и принудил нас в следующий день лавировать между Норд и Зюйд Форландом. Пополудни настало совершенное безветрие; прилив был противный и направление имел из Английского канала. Все сие заставило нас бросить верп; но вдруг потом сделался ветер восточный, которым прошли мы наступившею ночью Дувр.

Сентября 26-го в 4 часа пополудни перешли мы меридиан Гринвичский, от коего предположил я считать долготу через все путешествие западную, потому что плавание наше было от востока к западу.

27-го в 9 часов увидели мы огонь Эддистонова маяка. В 11 часов, находясь по счислению в недельном расстоянии от Фальмута, велел я убрать паруса и лавировать под марселями до рассвета. По наступлении дня Корнвальский берег открылся вблизости перед нами. Скоро потом увидели мы берег Св. Анны, или восточную конечность Фальмутского входа, а наконец крепость Пенданис, находящуюся на западной стороне оного. В 8 часов бросили якорь на Каррегском рейде, на коем соединились с «Невою», пришедшею туда двумя днями ранее. Я послал немедленно лейтенанта Левенштерна к коменданту спросить, если я отсалютую крепости, то будет ли он отвечать нам равным числом выстрелов. Комендант отвечал, что он без сомнения сделает то для российского флага, что и исполнено было следующим утром. Стоявшему тут английскому фрегату салютовал я двумя выстрелами меньше против крепости, а именно семью, и он ответствовал равномерно.

Главное намерение, побудившее меня зайти в сию гавань, состояло в том, чтобы запастись здесь некоторым количеством ирландской солонины, ибо я опасался, что российская, датская и гамбургская солонина не выдержат и года. На каждый корабль, по недостатку места, взято было ирландской только на 6 месяцев. Здесь приказал я выконопатить корабль свой весь снова для того, что во время штормов в Северном море входила в него вода с обоих боков. Работа сия, невзирая на то, что я, кроме своих конопатчиков, нанял еще восьмерых в Фальмуте, продолжалась 6 дней. Поелику надобность необходимо требовала зайти в какую-либо англий-

скую гавань, то Фальмут предпочел я Портсмуту и Плимуту и впоследствии был тем совершенно доволен, ибо мы могли достаточно запастись здесь всем тем, что только было нужно. Сим обязал нас преимущественно тамошний купец Фокс, доставивший нам доброхотно все вещи за сходную цену. Генерал Кауел, областного войска начальник, равно и лорд Рауль, шеф милиционного полка, оказали нам столько благоприятства, что я не могу тем довольно нахвалиться. Они находились в Фальмуте с того времени, когда англичане угрожаемы были вторжением францу. зов в их отечество. Город сей, хотя не велик и некрасивого построения, однакоже представляет глазам иностранца некую, свойственную всем английским городам приятность. Впрочем, разность между Фальмутом и другими северо-восточными английскими городами, которые имел я случай видеть, довольно приметна; наипаче же виден в нем недостаток в благосостоянии людей нижнего класса, что в Англии по сравнению со всеми европейскими землями, особенно кажется необычайным. Поелику провинция Корнвальская, как известно, очень изобильна минералами для добывания которых из земли потребны почти все жители сей провинции; хле­бопашество же и скотоводство по сей причине с желаемым успехом производимы быть не могут, да и для торговли весьма мало других продуктов там имеется, то мне посему и кажется, что приносящие малую прибыль упражнения нижнего состояния людей, состоящие большей частью в разработке рудников, служат вероятною при­чиною таковой их скудости. Мне не удалось быть на полях в отдалении от города, и я делаю общее заключение только по тому, что примечено мною в Фальмуте; и так не уверен совершенно в точности сего моего суждения. Фальмутская пристань пространна и прекрасна. Большие корабли останавливаются на Каррегском рейде в расстоянии от города на одну английскую милю. Пакетботы, отправляющиеся ежемесячно в Америку, Вест-Индию и Лиссабон, останавливаются перед самым городом. Якорное стояние в обоих местах столь безопасно, что не было еще ни одного случая, чтобы какой-либо корабль или судно сорвало с якоря.

ПЛАВАНИЕ ИЗ АНГЛИИ К ОСТРОВАМ КАНАРСКИМ, А ОТТУДА В БРАЗИЛИЮ

Выход кораблей из Фапьмута. — Наблюдение чрезвычайного воздушного явления. — Приход к Тенерифу и тамошнее пребывание. — Примечания о Санта-Крусе. — Инквизиция. — Неограниченная власть генерал-губернатора на островах Канарских. — Астрономические и морские наблюдения в Санта-Крусе. — Отход «Надежды» и «Нееы» в Бразилию. — Остров Св. Антония. — Примечания о переходе через экватор. — Тщетное искание острова Ассенцао. — Мнения о существовании сего острова. — Усмотрение мыса Фрио. — Положение оного. — Крепкий ветер в близости острова Св. Екатерины. — Остановление на якорь между оным и берегом Бразилии.

Все было готово, ветер сделался попут­ный, и я с великим нетерпением ожидал Резанова, прибывшего наконец в Фальмут 5-го числа перед полуднем. В тот же день, по наступлении прилива, оставили мы рейд Каррегский, при свежем северном ветре, склонившемся через несколько часов к востоку. Ветер дул свежий, не производя большого волнения. Ночь была светлая, совершенно безоблачная, прекрасная. Все офицеры оставались на шканцах до

полуночи. Каждый помышлял и желал, чтобы сия ясная, но последняя ночь у берегов европейских была предзнаменованием благополучного путешествия. Таковая мысль и желание, происходившие не от боязни о личной опасности, более всего могли во мне оказывать свое действие. Экспедиция наша, казалось мне, возбудила внимание Европы. Счастливое или несчастливое окончание ее долженствовало или утвердить мою честь или помрачить имя мое, в чем участвовало бы некоторым образом и мое отечество. Удача в первом сего рода опыте была необходима, ибо в противном случае соотечественники мои были бы, может быть, еще на долгое время от такового предприятия воспящены, завистники же России, по всему вероятию, порадовались бы таковой неудаче. Я чувствовал в полной мере важ­ность сего поручения и доверия и, не обинуясь, признаться должен, что не охотно соглашался на сей трудный подвиг; но когда мне ответствованно было, что если откажусь я от начальства экспедиции, то предприятие оставлено будет без испол­нения, тогда ничего уже для меня не оставалось, кроме необходимой обязанности повиноваться. В то мгновение, в которое свет огня Лизардского скрылся от моего зрения, овладели мною чувствования, угнетавшие чрезмерно бодрость моего духа. Невозможно было для меня помыслить без сердечного сокрушения о любимой жене своей, нежная любовь коей была источником ее тогдашней скорби. Одна только лестная надежда, что важное предприятие совершено будет счастливо, что я некоторым образом участвовать буду в распространении славы моего отечества и мысль о вожделенном будущем свидании с милою моему сердцу и драгоценным залогом любви нашей — ободряли сокрушенный дух мой, подавали крепость и восстановляли душевное мое спокойствие.

Я направлял курс свой больше к западу, как то обыкновенно все делают, чтобы не видать мыса Финистера, где бы, может быть, встретились мы с французскими или английскими крейсерами, кои бы нас только понапрасну задержали. Свежий ветер дул от SO и О так, что мы шли в час по 8 и 9 узлов.

Октября 8-го находились мы уже под 44°24' широты и 12°8' долготы. Перемена в теплоте воздуха была для нас очень чувствительна. Термометр повысился в 24 часа на 4 градуса и показывал 14°. Каждый вечер, почти, примечали мы известное явление, происходящее от светящейся воды морской; некоторые места казались го­раздо более других блестящими, как будто бы они из одних огненных искр состояли.

Октября 10-го числа в 8 часов вечера увидели мы воздушное явление необык­новенного рода: огненный шар явился на SW с таким блеском, что весь корабль освещен был с полминуты. Он начал потом двигаться с умеренной скоростью в горизонтальном направлении к NW, где и исчез; но обилие огненной материи произвело такую полосу, которая, следуя в ту же сторону, видна была целый час еще после. Высота полосы над горизонтом составляла 15 градусов, ширина же оной около четверти градуса. Шар сей явился, по примечанию Горнера, при созвездии Стрельца, уничтожился же при Северном Венце. Такие воздушные явления, хотя и видают часто, но чтобы светлая полоса могла быть видима так долго, оное, упо- вательно, случается реже. В сие время находились мы под 37°40' широты и под 14°5' долготы.

11-го лишились мы своего попутного восточного ветра, от чего и надежда наша дойти оным до пассатных ветров, сделалась тщетной. К вечеру настало со­вершенное безветрие. Мрачные облака висели над горизонтом. Отдаленная гроза и страшная молния предвещали сильную бурю, которая и настала в час пополуночи при дожде сильном, однако продолжалась недолго. Через час опять прояснилось; свежий ветер дул от WSW, продолжав­шийся несколько дней; зыбь была от SW. 13-го сделалось безветрие. Я хотел воспользоваться сим случаем и приказал спустить гребное судно, на коем Горнер и Лангсдорф поехали для испытания в некоторой глубине теплоты воды мор­ской Гельсовою машиною*. Атмосферная теплота была 18°; на поверхности воды 19 и три четверти градуса в глубине 95 сажен, где находился термометр 18 минут, 19°. Вода морская в сей глубине найдена посредством микро­скопа совершенно чистою.

15-го во всю ночь и следующий по­том день была великая зыбь от NW при слабом ветре. В сей день видели мы около корабля множество больших морских животных, породы дельфинов, в 12 и 15 футов длиною. Некоторые плыли на SW, другие же на NO.

Приближаясь к месту, в которое зайти предположено было, приказал я дать служителям бочку пресной воды для мытья белья их. О сем маловажном обстоя­тельстве упоминаю я для того, чтобы объявить не морским людям, с какой крайней бережливостью поступают в море с водою пресною. Каждый из служителей мог

* Эта машина состояла из полого медного цилиндра около полуметра высотой. Внутрь подвешивался ртутный термометр.

пить, сколько хотел, но на другое употребление не смел никто взять ни капли без моего позволения.

19-го в половине 6-го часа пополуночи увидели мы очень ясно остров Тенериф, Пик покрыт был облаками; но спустя полчаса от оных очистился и представился нашему зрению во всем своем величии. Снегом покрытая вершина, освещаема будучи яркими солнечными лучами, придавала много красоты сему исполину. Г1о восточную и западную сторону его находятся многие горы, отчасу понижающиеся вершинами своими, так что оные с высокою вершиною Пика составляют чувстви­тельную покатость. Кажется, что природа предопределила их быть подпорами сей ужасной горе. Каждая из прилежащих гор, сама собою в отдельности, могла бы быть достойной уважения; но посредственное в соединении с великим кажется малым; и сии побочные горы едва возбуждают внимание наблюдателя. Невзирая на сие, много уменьшается ими величие горы Пика; ибо если бы она стояла одна, то высота ее несравненно больше бы удивляла наблюдателя.

После полудня приблизился к нам французский фрегат и прошел между «На­деждою» и «Невою», которая имела случай с ним переговорить. Наружный вид сего фрегата был так безобразен, что все на корабле нашем сие приметили. Сей фрегат пришел также в Санта-Крус, где узнали мы, что он принадлежал не правительству, но частному человеку, вооружившему его для поисков, и что он взял уже несколько призов, которые хотел продать в Санта-Крусе. В 5 часов вечера находились мы уже довольно близко к Пунто-де-Наго, восточной оконечности Тенерифа; но как в губе Санта-Круса должно остановиться на якорь с великою осторожностью, то и решился я лавировать всю ночь между островами Тенерифом и Канариею. Следу­ющего дня перед полуднем в 11 часов пришли мы на рейд. В сие время приехал к нам на корабль капитан над портом дон Карлос Адан, лейтенант испанского флота, и одобрил нам восточную сторону рейда как самое лучшее место для стояния на якоре. Дно сего места менее каменисто, нежели других мест всего рейда, притом лежит на оном меньше якорей потерянных, служащих часто причиною тому, что и свои потерять можно. «Нева», ставшая далее к SW, лишилась через то верпа и двух кабельтов; наши же канаты не претерпели здесь ни малейшего повреждения. Однако же необходимо нужно иметь предосторожность, чтобы содержать оных на воде посредством привязанных к ним пустых бочек.

Став на якорь, послал я лейтенанта Левенштерна к губернатору, чтобы объявить о нашем приходе и испросить позволения запастись пресною водою, вином, пло­дами и прочим, на что изъявил он свое согласие самыми учтивыми выражениями. Мне известны были многие примеры, что английские военные корабли, хотевшие салютовать здешней крепости, получали ответы неудовлетворительные; а неко­торые из них несколько и обидные. Почему и не хотел я подвергнуть российский флаг, в первый раз здесь развевавшийся, подобному оскорблению и оставил сие обстоятельство без всяких дальних о том сношений с островским губернатором.

В 4 часа пополудни прибыл к нам на корабль вице-губернатор (Тениенто дель Рей) с секретарем губернаторским для поздравления посланника и всех нас с благополучным прибытием. Спустя час потом поехал я с Лисянским на берег для засвидетельствования губернатору маркизу де-ла-Каза Кагигаль своего по­чтения. Мы нашли в нем мужа учтивого, изъявившего совершенную готовность вспомоществовать нам о всем том, в чем только будем иметь надобность. Он был столько благосклонен, что приказал даже очистить дом инквизитора для учинения в оном астрономических наших наблюдений, куда и свезены были с корабля два хронометра и один секстант с ножкою и искусственным горизонтом. Астроном Горнер не мог, однако, с особливою пользою произвести своих наблюдений, потому что слабое утверждение домовой башни мало к тому способствовало. С трудом удалось ему взять несколько точных высот для определения широты и долготы сего места. Непрерывных наблюдений для проверки хода хронометров произвести совсем невозможно было.

В день прибытия нашего пришел сюда пакетбот из Корунны, привезший губер­натору повеление, чтобы принять нас наилучшим образом. Губернатор дал нам с сего королевского повеления за скрепою своею копию, дабы мы, если придем в какие-либо испанские порты прежде сего повеления, могли быть уверены в хорошем приеме. Хотя губернатор и был готов снабдить нас всем нужным, однако я решился лучше обратиться по сему делу к тамошнему купцу Армстронгу, к товарищу коего

именем Барри, находящемуся в городе Оротове, имел я из Копенгагена письма. Армстронг доставил для обоих кораблей все нужное. Без его же помощи должны бы были мы простоять здесь долее, но и тогда не могли бы так исправно и хорошо всем запастись. Его гостеприимство заслуживает также нашу признательность. Он не только пригласил посланника Резанова жить у него в доме, но угощал всех нас ежедневно, так что сии собрания были для нас весьма приятны, а особливо в сем скучном месте. Госпожа Армстронг, урожденная француженка, женщина любезных качеств, и несколько молодых француженок из Иль-де-Франса оживотворяли все общество. Танцы, игры, забавные шутки не господствуют в собраниях пасмурных испанцев. При темных понятиях, каковые в отдаленных землях и поныне имеют о России и россиянах, немало там удивились, увидя, что сии гиперборейцы рав­няются во всем с живейшими жителями южной Европы и не уступают им ни в воспитании, ни в образе жизни. Офицеры кораблей наших представили тому сами собою явные и совершенные доказательства.

Намерение мое было пробыть здесь не более двух или трех дней, но Армстронг уверил меня, что он в доставлении нам всего нужного не прежде пяти дней успеть возможет. Почему посланник Резанов и решился съездить в Лагуну с нашими естествоиспытателями для осмотрения ботанического сада, заведенного там мар­кизом де-Нава на тот конец, чтобы развести в оном все растения земель, лежащих между тропиками, а особливо Южной Америки и, приучив оные к климату менее теплому, пересадить после в Испанию с надежнейшим успехом. Сие полезное заве­дение делает немалую честь усердию к отечественным пользам маркиза де-Нава, употребившего на то знатную часть своего собственного имения. Вначале приоб­рело оно одобрение королевское и находилось под хорошим присмотром; ныне же перестали, как сказывают, пещися о содержании оного в надлежащем порядке. Другая побудительная причина сего путешествия наших естествоиспытателей состояла в том, чтобы осмотреть находящееся недалеко от Оротовы необычайной величины так называемое Драконово дерево, имеющее на десятифутовой высоте своей от земли 36 футов в окружности.

Город Санта-Крус выстроен некрасиво, однако очень изряден. Домы велики и внутри весьма пространны. Улицы узки, но хорошо вымощены. Близ города на берегу моря находится общественный сад для прогулки, называемый Алмейда. Он заведен бывшим здесь губернатором маркизом де-Бранчифортом на счет граждан. Длина оного только 100 сажен, а потому и соответствует очень мало своему назначению. У ворот сада поставлены часовые, которыми нередко, как ска­зывают, воспрещается вход в оный, невзирая на то, что разведен и содержится на иждивении общественном. Купец Барри, хотя живет и в Оротове, должен, однако, платить для сего ежегодно около ста пиастров, как то уверял меня его товарищ. На площади города стоит очень хорошо сделанный мраморный столп, воздвигнутый в честь богоматери Канделярской. Он украшен эмблематическими фигурами ис­кусной работы. Предание гласит, что Канделярская богоматерь с крестом в руке найдена гуанчами* в пещере, каковых в здешних горах много находится. Чудо сие, которое, может быть, для завоевателей казалось необходимо нужным, чтобы гуанчей побудить к обращению в христианство, ознаменовано воздвигнутым для изъявления оного мраморным столпом. Против столпа сего находится крепость

* Гуанчи были, как известно, настоящие, коренные жители острова Тенерифы. Но теперь род их совсем перевелся.

Сант-Христоваль, при которой в прежнюю войну предприимчивый герой, лорд Нельсон, хотевший овладеть городом, лишился руки своей, а капитан Бовен и самой жизни. Память сего победоносного происшествия, в которой храбрым сим островитянам удалось принудить отважного Нельсона к отступлению, не озна­менована никаким памятником.

Всеобщая бедность народа, в высочайшей степени разврат женского пола и толпы тучных монахов, шатающихся ночью по улицам для услаждения чувств своих, суть такие отличия сего города, которые в иностранцах, не имеющих к тому привычки, возбуждают отвращение. Нигде в целом свете нельзя, может быть, найти более в содрогание приводящих предметов. Нищие обоего пола и всех возрастов, покры­тые рубищами и носящие на себе знаки всех отвратительных болезней, наполняют улицы вместе с развратными женщинами и монахами. Толпы сии увеличиваются еще сухощавыми, на уродов похожими ворами, из числа коих едва ли можно ис­ключить кого из людей нижнего состояния. Каждое гребное судно, приходившее к кораблю нашему, привозило искусных в сем ремесле людей. Всякий раз, в глазах всех матросов, было что-нибудь у нас украдено, так что, наконец, я принужден был дать приказание никого более не пускать на корабль.

Инквизиция господствует здесь равномерно, как и во всех владениях испан­ских, и притом, по уверению многих, с великою строгостью. Она имеет главное свое пребывание на острове Канарии. Для человека, свободно мыслящего, ужасно жить в таком месте, где злость инквизиции и неограниченное самовластие гу­бернатора действуют в полной силе, располагающей жизнью и смертию каждого гражданина. Тенерифский губернатор, который есть притом и вице-король всех островов Канарских, не имел такой власти до самого нашего приезда. Она при­везена ему пришедшим с нами в один день пакетботом и служит неоспоримым доказательством, что испанское правительство, вместо успехов в человеколюбивом и естественным правам соответственнейшем образе правления, более и более от того удаляется. Но чем именно побуждено было правительство к предоставлению такой власти губернаторам, того узнать мне не удалось. Положим, что власть сия в руках просвещенного и благомыслящего мужа, каков маркиз де-Кагигаль, не может быть вредною; но кто может поручиться, что она не достанется в руки к жестокости склонному, необузданному человеку. Здешний гражданин не имеет ни малейшей свободы. Никто не смеет даже побывать на корабле, стоящем на рейде, без дозволения губернаторского.

Октября 26-го дня, в 6 часов пополудни, привезено было с берега на корабль все остальное, но темнота вечера и неблагоприятствующий к отходу ветер были причиною, что я решился остаться на якоре до следующего утра. Сие сделал я тем охотнее, поелику узнал, что губернатор хотел на другой день посетить нас перед отходом. В 9 часов поутру имели мы в самом деле удовольствие видеть его у себя с немалою свитою гражданских и военных чиновников. При отъезде его на берег салютовал я девятью выстрелами, на что ответствовано было с крепости числом равномерным.

В 12 часов при весьма тихом ветре снялись мы с якоря. С нами вместе пошли отсюда два купеческих корабля: один картельный в Гибралтар, а другой испанский, пришедший того же дня из Малаги и назначенный в Рио-де-ла-Плата. Капитан последнего хотел свести на берег своих трудных больных, но губернатор сделать ему того не позволил, почему он и принужден был в таком печальном положении продолжать свое плавание. Чем более удалялись мы от Санта-Круса, тем западнее становился ветер; в вечеру дул от NO прямо с берега, но продолжался только до

другого утра, в которое дул опять с южной стороны. На другое утро находилась от нас юго-западная оконечность Тенерифа на NW, 35°. К вечеру сделался ветер за­падный и час от часу уклонялся к северу. В 6 часов следующего утра все еще видна была гора Пик со шканец. Итак, корабль наш в то время, когда виден был еще Пик, находился на широте 26°35'45", а в долготе 16°39'10" По наблюдениям известного кавалера де-Борда и астронома Пингре лежит Пик под 28°17' северной широты и 19°00' западной долготы от Парижа, или 16°40' от Гринвича, почему и должны были мы увидеть его в 6 часов утра на севере, как то действительно и случилось, и находились от него расстоянием на 101 милю.

При весьма ясной погоде можно видеть гору Пик с салинга 25-ю милями еще далее, однако сие расстояние есть уже самое дальнейшее, в каком только ее видеть можно с таковой высоты при самой ясной погоде. Высота горы Пика определена уже многими наблюдателями. По Бордову определению, на геометрическом изме­рении основывающемуся и за самое верное принимаемому, высота ее составляет 1905 тоазов, или 11430 футов.

Я держал SWtW, скоро же потом WSW, так как мне хотелось обойти острова Зеленого мыса с запада и увидеть из них только остров Св. Антония. Испанский корабль, вышедший с нами вместе из Санта-Круса, скрылся из виду на N0. По­года была хорошая и ясная при ветре от NW. В сие время приказал я отвязать канаты от якорей и, высушив, оные убрать. Служителей разделил на три вахты, невзирая на то, что по величине корабля 15 человек для всех работ не было до­статочно, но я положился на хорошую погоду и постоянность пассатных ветров, и таковое разделение оставалось во время всего нашего путешествия даже и при самых худых погодах.

6-го на рассвете увидели мы остров Св. Антония в расстоянии от 25 до 28 миль. Ветер был весьма слабый, почему и велел я держать прямо на запад, дабы нахо­диться от берега далее, потому что в близости высоких островов весьма часто бывают штили.

На сих днях ученые наши занимались многими опытами, изыскивая причину светящихся явлений в воде морской. Сии опыты, казалось, утверждали, что

морская вода светится не от движения и трения частиц оной, но что действительною виною того суть органические существа. Они брали чашку, положа в нее несколько деревянных опилок, покрывали ее белым, тонким, вдвое сложенным платком, на который тотчас лили почерпнутую из моря воду, причем оказалось, что на белом платке оставались многие точки, которые при трясении платка светились; проце­женная же вода не оказывала ни малейшего света, хотя, по причине трения ее при проходе сквозь опилки, и долженствовала бы вознаградиться потеря отделенных от нее, так сказать, атомов и дать ей тот же сильный свет. Доктор Лангсдорф, ис­пытывавший сии малые светящиеся тела посредством микроскопа и срисовавший несколько оных, открыл, что многие, превосходившие других величиною, были настоящие животные; в малых же приметил он также организацию животных. Однако опыты сии учинены им были на другой день; почему и неизвестно, живы ли оные были в то время, когда светили или находились уже в брожении? Они светились не всякий день равно­мерно, из чего заключать можно: не имеет ли влияния на свет сих животных атмосфера? Не происходит ли то, может быть, от большей или меньшей электрической силы в воздухе? Сверх того, какая бы могла быть причина, что они светятся только в то время, когда движением корабля производится трение? Если же того не происходит, то и света не бывает.

10-го ноября под 13°51 северной широты и 27°7' западной широты настал пассатный ветер от N0, уклонявшийся довольно к О и именно дул то от OtN, то от ONO. С помощью оного плыли мы сколько возможно к SO. Сие сделалось не­обходимым потому, что мы принуждены были бороться с сильным течением, увлекавшим нас назад на 20 миль ежедневно.

15-го под 6°58' северной широты и 21°30' долготы покрылось в полдень все небо облаками, в 2 часа нашел жестокий шквал с проливным дождем, так что мы принуждены были убрать все паруса; однако оный продолжался не более полу­часа. В 7 часов вечера явился другой сильный шквал, продолжавшийся более двух часов. Вся ночь была очень пасмурна, а ветер слабый. Здесь был предел пассатного ветра, которого лишились мы по претерпении сих двух шквалов и находились в полосе, в коей господствуют переменные, большею частью совсем противные ветры, частое маловетрие и штили, жестокие и частые шквалы, сопровождаемые проливными дождями; сверх того жаркий и влажный воздух, трудный к перене­сению и вредный для здоровья. Часто проходили многие дни, в которые не видали мы совсем солнца; платье и постели служителей нельзя было просушивать. Термо­метр показывал беспрестанно 22 и 23 градуса. Воздух был жаркий и чрезвычайно тяжелый. В сие время имели мы довольную причину опасаться болезней, однако к счастию не было у нас ни одного больного. К сохранению здоровья служителей употреблены были все предосторожности. От двух до четырех раз еженедельно приказывал я разводить огонь, горевший всегда 3 и 4 часа; средство бесспорно преимущественное для прогнания влажности и для очищения воздуха. Тене­рифский запас, состоявший в картофеле, лимонах и тыквах (pumpikins), был так

велик, что и до прибытия нашего к острову Св. Екатерины не мог истощиться. Вместо водки, выдаваемо было каждому служителю полбутылки лучшего вина тенерифского. Поутру и пополудни давали им очень слабый» но сладкий пунш с довольным количеством лимонного сока. Ни одной минуты солнечного сияния упускаемо не было, чтобы не просушивать и не проветривать служительского платья и постелей. Частые дожди, в продолжение коих запаслись мы на 14 дней пресной водой, доставили им случай перемыть свое белье, для чего и распущен был тент между грот- и фок-мачтами. Распущенный тент с накопившеюся водою представлял маленькое озеро, в коем около 20 человек вдруг, вымыв белье и пла­тье, купались сами и омывали друг друга. Впрочем, служители переносили зной с меньшей трудностью, нежели каковую я предполагать мог. Хотя термометр редко показывал ниже 23 градусов, однако многие из них спрашивали часто: когда же настанет великий жар? Так-то натвердили им о чрезвычайности оного. Из сего заключить надобно, что для россиян нет чрезмерной крайности. Они столько же удобно переносят холод 23 градуса, сколько и жар равностепенный.

Ноября 22-го дня увидели мы корабль, лежавший в бейдевинд к О; я думал, что он шел в Европу, почему и хотел воспользоваться сим случаем и послать в Россию письма. Я немедленно отправил офицера на сей корабль, на котором между тем поднят был американский флаг. Возвратившийся офицер объявил мне, что корабль назначен в Батавию, но, невзирая на то, капитан взял наши письма с уверительным обещанием постараться о надежной пересылке оных с мыса Доб­рой Надежды, куда зайти* ему надлежало. Долгота оного по счислению его была западнее нашей с лишком 3 градуса, что и побудило его держаться к О. Я послал ему долготу, определенную посредством наших хронометров, с уверением, что он совершенно на оную положиться может. После чего переменил он свой курс и держался вместе с нами, но в следующее утро уже едва могли мы его видеть.26-го в половине одиннадцатого часа пополуночи перешли мы через экватор под 24°20' западной долготы, по совершении тридцатидневного плавания от Санта-Круса. Обыкновенное игрище в честь Нептуна не могло быть совершено, потому что никто, кроме меня, из находившихся на корабле нашем, не проходил прежде экватора. Однако матрос Павел Курганов, имевший отменные способности и дар слова, быв украшен трезубием, играл свою роль в самом деле так хорошо, как будто бы он был уже старым, посвященным служителем морского бога и приветствовал россиян с первым прибытием в южные нептуновы области с достаточным приличием.

В сие время взял я курс к острову Тринидату; но пассатный ветер дул от SSO и SOtS. Сверх того, течение от юга и востока было столь сильно, что в седьмом градусе южной широты перешли мы через меридиан тринидатский. После сего ветер отходил к востоку и был очень свеж; почему мы и сделали довольный успех в плавании нашем к югу. Западное течение все еще продолжалось; однако было гораздо слабее, нежели вблизи к экватору.

В 7 часов вечера оставили мы мыс Фрио, лежащий тогда от нас NW 10° рассто­янием от 18 до 20 миль, и взяли курс свой прямо к острову Св. Екатерины. Погода была светлая и прекрасная, ветер северо-восточный свежий. Пролавировав всю ночь, увидели мы на рассвете следующего дня острова Альваредо и Гал. Погода была пасмурная и мрачная, почему и не могли мы видеть острова Св. Екатерины. И как я не имел подробной карты сего берега, а также и видов островов, лежащих

* Письма сии дошли исправно в назначенное свое место, в месяце мае 1804 г.

перед входом к острову Св. Екатерины, то и не мог себя в точности уверить, что виденные нами острова действительно Альваредо и Гал; почему и не отважился пройти между сими каменистыми островами, и в той надежде, что полученная высота солнцма в полдень выведет меня из сей неизвестности, стал держать к северу под немногими парусами. Продолжительная пасмурная погода с сильным дождем при свежем ветре не позволяла сделать наблюдения; итак, принуждены мы были держаться вблизи берега до тех пор, пока настала ясная погода.

Следующего дня в полдень ветер утих так, что мы могли отдать марсели: попо­лудни же, поставив брамсели, поворотили к берегу, который увидели опять 20-го на рассвете, но течением от юга увлекало нас так далеко к северу, что мы должны были лавировать целый день, дабы приблизиться к острову Галу. Под вечер уви­дели мы лодку, шедшую к кораблю нашему. Мы легли в дрейф, дабы дождаться оной. Это были португальцы, изъявившие готовность свою провести нас между островами Альваредом и Галом, на что я сам собою по увещанию Лаперуза не смел отважиться, хотя сим путь и очень много сокращается. Мы нашли проход весьма надежным. Можно итти у самых островов без всякой опасности. Глубина уменьшается постепенно до пять с половиной саженей, на которой мы 21 декабря в 5 часов вечера стали на якорь.

ГЛАВА IV

ПРЕБЫВАНИЕ У ОСТРОВА СВЯТОЙ ЕКАТЕРИНЫ

 

Прием на острове Св. Екатерины. — Установление обсерватории на острове Атомирисе. — Усмотрение повреждения мант на корабле «Неве». — Непредвидимое промедление у сего острова. — Примечание об укреплении рейда, о городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, о военнослужащих, о настоящем состоянии сего владения; о торговле и произведениях оного. —

Плоды и произрастания, нужные для мореплавателей и цена оным. — Английский капер. — Морские и астрономические наблюдения.

Едва успели мы стать на якорь, как при­ехал к нам на корабль офицер из крепости Санта-Круса поздравить с благопо­лучным прибытием; в следующее же утро имели мы удовольствие видеть у себя и самого коменданта.

Поелику я намерен был, сколько возможно, сократить здесь мое пребывание, то и отправился сего же утра в город Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, находившийся от нас в девяти с тремя четвертями милях прямо к югу. В сем городе имеет свое пребывание губернатор, почему и полагал я, что в оном все наши надобности скорее исполнены быть могут. Губернатор дон Иозеф де-Куррадо, португальский полковник, к которому явились мы с Лисянским и несколькими офицерами для засвидетельствования своего почтения, принял нас с чрезвычайной ласкою. Немедленно изъявил он готовность свою к вспомоществованию нам во всем возможном. На каждый из кораблей наших прислал он по сержанту и приказал им находиться под нашим распоряжением. Он взял у нас роспись всем для нас потребным припасам, и дал

приказание одному офицеру, как возможно скорее закупить оные в разных местах на острове и на матерой земле. Он был столько благосклонен, что заставил своих людей рубить для нас дрова; о сем просил я его особенно потому, что работа сия, по причине великих жаров крайне тягостная, могла нанести вред здоровью наших служителей. Он позволил нам учредить на малом острове Атомирисе свою обсер­ваторию, которая была нам весьма нужна, как для проверки хода хронометров, который на пути нашем от Тенерифа на всех очень переменился, так и для других полезных наблюдений, которые доктор Горнер надеялся произвести на южном полушарии неба, к чему европейские астрономы редко имеют случай.

Распорядив таким образом дела наши, возвратился я на корабль уже ночью. Посланник со свитою своею остался на берегу. Губернатор очистил для него по­ловину своего дома, свиту же поместил в своем собственном загородном доме, находящемся недалеко от города в приятнейшем месте. По прибытии моем на корабль, салютовал я на другой день крепости Санта-Круса 13 выстрелами, на которые равным числом ответствовано было. В сей же день сделал нам честь ко­мендант своим посещением с несколькими офицерами и обедал на корабле моем. Между тем послал я одного из своих офицеров на берег для отыскания удобного места к налитию водой и починке бочек. Он избрал для сего небольшое селение, называемое Сант-Михель, лежащее в прекраснейшем месте. Чистая вода проведена трубами от водопровода к мельнице для сарочинского пшена, которая однакоже редко действует. В три дня весьма легко запастись можно всем количеством воды, хотя бы оное простиралось и более 100 бочек. При сем случае встречается одно то неудобство, что место сие отстоит от корабля на 5 миль; но если иметь большой баркас, то и сие затруднение будет не слишком чувствительно. Горнер учредил свою обсерваторию еще в тот же день на показанном месте. Работа на корабле производима была с величайшей поспешностью, и я наверно полагал чрез десять дней быть в состоянии продолжать наше плавание, но неожиданное донесение Лисянского лишило меня сей приятной надежды. Он известил, что мачты грот и фок корабля «Невы» столь повредились, что он почитает необходимо нужным поставить новые. В стране, в коей нет никакой торговли, следовательно, и людей, способных к доставлению всех надобностей для приходящих кораблей, обстоя­тельство сие сопряжено было с чрезвычайными трудностями, которые без помощи

губернатора, могли бы задержать нас несколько месяцев. Поелику готовых мачт здесь вовсе нет, то губернатор немедленно послал нарочных в близнаходящиеся леса, в которых, хотя и скоро найти можно годные для мачт деревья, однако же главнейшее затруднение, по причине чрезвычайной тяжести оных, состояло в их доставлении к берегу. При весьма усердном вспомоществовании губернатора, пре­бывание наше здесь, по сему неприятному и совсем неожиданному обстоятельству, продлилось более 5 недель.

Некоторые обстоятельства требовали почти беспрестанного моего на корабле присутствия, и не было мне возможности и случая самому узнать о точном

состоянии сего селения. Впрочем, каждый путешественник, хотя бы и не имел случая лично разговаривать с живущими здесь просвещенными португальцами, сам собою удобно может приметить, что португальское правительство оставляет здешние селения в крайнем небрежении. Если оно побуждается к сему политикою, то оная бесспорно есть самая ложная; если же происходит сие от одного беспечного не­брежения, то и того еще непростительнее. Что Португалия вообще не видит своей пользы, которую могла бы иметь от владений своих в сей части света, есть такая истина, которая всеми признана и не требует более ни малейшего подтверждения. Во всей Бразилии остров Св. Екатерины с принадлежащими к нему селениями матерой земли есть, может быть, такая часть владений, на которую португальское правительство никогда не обращало особенного своего внимания, хотя оная тако­вого небрежения, по весьма выгодному своему положению, здоровому климату, плодоносной земле, почве и по дорогим произведениям, никак не заслуживает.

Остров сей, отделяемый от матерой земли проливом шириною в 200 саженей, лежит на NNO и SSW; длина оного 25 миль, ширина от трех до четырех миль. Первые об острове сем известия и первую карту, изданную с довольною точностью, до­ставил нам, по мнению моему, Фрезье.

Сравнение оной с нашею покажет мало­важное различие. После Фрезье сообщил свету некоторые известия о сем острове лорд Ансон. Лозье де Буве коснулся сего острова в 1738 г., а несчастный Лаперуз в 1785 г. В 18 лет, протекших после лаперузовой здесь бытности, не произошло, кажется, никакой существенной перемены с островом Св. Екатерины. Пространный рейд как тогда, так и ныне защищается только тремя укреплениями, из коих Пон­та Гросса находится на западной стороне острова; Санта-Крус на малом острове Атомирисе и третье, о девяти пушках, на острове Ратонесе; но из сих девяти пушек были только три в надлежащем состоянии. Крепость Санта-Крус есть важнейшая. Поелику здесь учреждена была нами обсерватория, то я и имел случай рассмотреть сию крепость обстоятельно. Замечания о недостатках ее, упоминаемые Моннерон в его письмах, суть совершенно основательны. Я насчитал в оной только 20 пушек, из коих большая часть к употреблению не годны. Гарнизон состоит не более, как из 50 человек. Если бы какая держава вздумала овладеть здешними селениями, то учинить сие было бы для нее столько же удобно, сколько и испанцам в 1771 г. и притом с гораздо меньшим ополчением.

Однако в таком случае продолжительное владение сим островом, без присо­единения к тому близлежащей матерой земли, невозможно, а сие обстоятельство и должно удерживать всякую державу от покушения на овладение оным. Город Ностра-Сенеро-дель-Дестеро укреплен еще хуже. Малая батарея о восьми пушках у пристани есть единственная его защита. Гарнизон состоит почти из 500 человек; но солдаты, несмотря на то, что из Бразилии посылается в Лиссабон ежегодно мно­жество алмазов и по 20 миллионов крузадов, уже многие годы сряду не получают жалования. Неоспоримое доказательство беспечного правительства. Но чтобы солдат не переморить голодом, то дают каждому в день по 20 рейсов или около

4 копеек*. Впрочем, солдаты одеты очень хорошо, что, без сомнения, приписать должно более попечению губернатора и полкового начальника, нежели правитель­ству, выдающему им жалование с таковою неисправностью. Шеф гарнизонного полка был при нас потомок славного Васко де Гамы. Со времени заведения войска в здешнем месте, постановлено правительством, чтобы всегда был начальником над оным один из сей славной фамилии. В 1785 г., в котором заходил сюда Лаперуз, начальствовал над войском дон Антонио де Гама.

Город имеет весьма приятное положение и состоит из нескольких сот домов, впрочем, худо выстроенных. Число жителей простирается от 2 до 3 тысяч бедных португальцев и черных невольников. Дом губернатора и солдатские казармы суть единственные отличающиеся здания.

Начальство дона Йозефа де Куррадо простирается от Рио-Грандо, лежащего под 32° широты южной и под 54° долготы западной, до селения Св. Павла**, находящегося на широте 23°33'10" и долготе 46°39'10" по наблюдениям Дорта и де-Виллас-Боас. Старания мои о получении известий о точном числе жителей сей губернии были тщетны. Впрочем, оно должно быть невелико, поелику селения находятся только по берегам, да и те подвержены частым нападениям природных американцев, что произошло и во время нашей здесь бытности. Но сии нападения происходят без кровопролития. Природные американцы довольствуются одним грабежом, а особливо стараются похитить или отнять скот у португальцев. Почва земли как на острове, так и на берегу матерой земли чрезвычайно плодоносна. Здесь родится отменный кофе и сахарный тростник. Ром хотя и уступает ямайскому, однако дела­ется гораздо лучше чрез продолжительное время, как то мы узнали собственным опытом, и может равняться с ромом, делаемым на острове Св. Креста. Но поелику иностранные корабли могут получать упомянутые произведения только за на­личные деньги, здешним же жителям не позволяется отправлять оных в Европу,

* 750 рейсов составляют испанский пиастр.

** Сан-Паулу. (Прим. ред.)

то и нет никакого способа к сбытию с рук сих произведений. Где же притеснена торговля, там не может быть и промышленности. А посему и добывают здесь оных столько, сколько нужно для собственного употребления и для нагружения двух малых судов от 70-ти до 80-ти тонн, отправляемых ежегодно в Рио-Жанейро для промена на европейские товары, потому что из сего одного только места получа­ют здешние жители свои жизненные потребности. Кофе и сахар продавались во время нашей бытности по 10 копеек фунт, а за галлон рому платили мы несколько меньше полупиастра. Само собой разумеется, что произведения сии были бы еще дешевле, ежели бы можно было покупать оные большими количествами, посред­ством торговых оборотов.

Здешняя страна изобилует многими поро­дами прекраснейших деревьев. Я собрал оных более 80 образцов разных пород, которые по красивому своему цвету и крепости могли бы составлять важнейший торг с иностранными землями; но сие вовсе запрещено правитель­ством. Принц, регент португальский, хотя и объявил, для приведения сей губернии в луч­шее состояние, остров Св. Екатерины вольною гаванью, однако же, крайне ограничив свободу торговли, а следственно и промышленность, сделал сие мнимое свое благодеяние совершен­но бесполезным. Ибо лес, как главное произ­ведение здешней земли, запрещено вывозить

вовсе; другие же произведения должно продавать только за наличные деньги. Почему и нельзя ожидать, чтобы мог когда-либо притти европейский корабль в здешнее место для того, чтобы нагрузиться товарами за наличные деньги. Я думаю, что при нынешнем состоянии острова Св. Екатерины и соседственного матерого берега, едва ли может получить полный груз и один корабль, величиною в 400 т. Из сего очевидно явствует, что жители, пользующиеся только правом вывозить свои произведения в одно место Рио-Жанейро, не имеют никаких видов к распростране­нию своей торговли, которая по сим обстоятельствам должна навсегда оставаться в беднейшем состоянии. Необходимых вещей, которые могли бы в изобилии здесь быть приготовляемы, как-то: мыло, деготь и пр., так мало, что здешние жители по прибытии нашем не иначе соглашались продавать нам жизненные припасы, как на обмен оных. Сассафрас и растение, из коего извлекают касторовое масло, находится здесь везде во множестве; однако ж доктор Эспенберг не мог достать оного и самого малого количества. Тиммерман корабля нашего, посланный мною для заготовления строевого леса, нашел в 2 милях от Сант-Михеля такие деревья, из которых можно делать мачты для самых больших кораблей. Выше уже упомя­нуто, что в городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро нет никаких купцов. Если бы под покровительством правительства поселилось здесь хотя несколько оных с посредственными капиталами, то они в короткое время могли бы не только сами приобресть знатные выгоды, но и способствовали бы много к приведению здеш­ней страны в лучшее состояние. Они скоро были бы в силах посылать несколько кораблей прямо в Португалию с богатыми грузами. Принц-регент, не объявляя гавани Св. Екатерины вольною, мог бы только предоставить здешним жителям более свободы в торговле. Объявление же порта вольным без свободной торговли есть противоречие, которого, к сожалению, лиссабонский кабинет не примечает.

- .jr. . -.i.' V :

Китовая ловля, обращенная недавно опять в монополию короны, составила бы другую весьма знатную отрасль промышленности, если бы доведена была до возможного совершенства. Пока Португалия не оставит нынешних ограниченных своих планов, до того времени не перестанет она получать доходов половиною меньше, нежели сколько требуется на содержание войск и чиновников гражданских. Все сие служит единственною причиной повсюду примечаемой здесь тягостной бедности.

Корабли, идущие к мысу Горн, или на китовую у сих берегов ловлю, не могли бы желать лучше здешней пристани в случае нужды. Она гораздо преимущественнее Рио-Жанейро, где с иностранцами, а особливо на купеческих кораблях приезжаю­щими, поступают с такою же оскорбительною предосторожностью, как и в Японии. Даже Кук и Банкс должны были сносить обиды, о коих одно только рассказывание возбуждает в каждом справедливое негодование. На острове Св. Екатерины, в близости коего не добываются алмазы, пользуются совершенною свободою. Гавань отменная, вода прекрасная и удобно получаемая, рубка дров не обложена платою, торгующий оными доставляет на корабль за 10 пиастров тысячу поленьев, из коих каждое длиною около 3 футов. Климат чрезвычайно здоров. Служители наши в продолжение семинедельного здесь пребывания все были совершенно здоровы; только при самом начале нашего прибытия некоторые из них на обоих кораблях чувствовали в животе жестокую резь, но она продолжалась только несколько часов и потом проходила вовсе. Жар, даже в самые летние месяцы, как-то в январе и пр., очень сносен. Термометр на корабле нашем не поднимался выше 22 градусов. Свежий ветер с моря, ежедневно дующий, умеряет оный довольно. Жизненные потребности и плоды всякого рода находятся в изобилии и очень дешевы. Мы покупали быка, весом в 10 пудов, по 8, свинью в 5 пудов по 10 пиастров; за 5 кур платили по пиастру. Апельсины и лимоны перед отходом нашим не все еще созрели, однако мы могли получить оных несколько тысяч за самую малость. Арбузов и тыкв множество. Напротив того, в рыбе был недостаток, происходящий от жаркого времени года, неудобного к ловле, которая, выключая летние месяцы, по уверению жителей, ловится в великом изобилии. Для рыбной ловли не употребляют здесь никаких других судов, кроме лодок, сделанных из одного цельного дерева. Я видел некоторые из них в 30 футов длиною и в 3 шириною. Лодки сии, по несоразмер­ной длине своей с шириною, чрезвычайно ходки, но во время волнения нельзя пускаться на них в море.

По прибытии нашем нашли мы здесь один английский капер с двумя француз­скими призовыми судами, которые назначены были для китовой ловли. Корабель­щики, американские уроженцы, добровольно отдали, как то все здесь, да и самый губернатор, полагали, вверенные им суда англичанину, овладевшему ими, вопреки всех народных прав, под пушками крепости Санта-Круса. Поступок сей казался нам столь постыдным, что мы не верили тому до присланного вице-королевского повеления, чтобы взять помянутых американцев под стражу и выдать их после французскому правительству. Английский корсар имел все качества морского раз­бойника. Он в верном чаянии скорого открытия войны между Испанией и Англией взял на хищническом своем поезде купеческое судно, принадлежавшее первой державе, и не только привел сей приз к острову Св. Екатерины, где тайно распро­дал нагруженные на оном товары, но и вооружил его 16 пушками, употреблял на португальском рейде вместо брандвахты, для осматривания приходящих кораблей. Начальник сего англо-португальского брандвахтенного судна простирал наглость свою так далеко, что послал даже к португальскому, пришедшему сюда военному бригу о 18 пушках свою шлюпку, для сделания обыкновенных при таких посещени­ях

вопросов командиру, удивившемуся немало, что у самых пушек португальской крепости таким образом с ним поступают. Сей бриг послан был вице-королем для овладения всею эскадрою английских каперов. Испанскому вооруженному судну, бывшему брандвахтою, удалось уйти, также и одному французскому призу, капер же с другим призовым судном подпали власти губернатора.

ГЛАВА V

ПЛАВАНИЕ ОТ БРАЗИЛИИ ДО ВХОДА В ВЕЛИКИЙ ОКЕАН

 

«Надежда» и «Нева» оставляют остров Св. Екатерины. —

Новые предписания, данные командовавшему «Невою». — Свойства японцев, бывших на корабле. — Сильное течение при Рио-де-па-Плата. — Усмотрение берега штатов. — Обход мыса Сан-Жуана и долгота оного. —

Приход на меридиан мыса Горна.

В 22-й день января доставлена была для «Невы» фок-мачта, а в 25-й для нее же и грот-мачта. Матросы обоих кораб­лей работали денно и нощно, дабы привести «Неву» в состояние к продолжению дальнейшего плавания.

31 января донес мне капитан-лейтенант Лисянский, что он 2 февраля может быть готов к отходу. 1 февраля велел я поднять один якорь, привезти на корабль с берега обсерваторию и послал шлюпку за посланником, находившимся во все сие время в доме губернатора, который принял его с величайшей учтивостью и оказал ему всевозможные знаки гостеприимства. 2 февраля прибыл посланник на корабль, сопровождаем будучи губернатором и несколькими его офицерами. Как скоро показались их шлюпки, то вдруг началась пальба из всех крепостных пушек. Сему учтивству, относившемуся к лицу посланника, отвечал я взаимно, приказав сделать 11 пушечных выстрелов при губернаторском с корабля отъезде.

Долговременное пребывание наше у острова Св. Екатерины принудило нас по­терять столько времени и опоздать столько, что надобно было опасаться весьма сильных бурь при обходе мыса Горна. Прежде полагал я обойти сей мыс в январе месяце, но теперь не можно сему последовать ранее марта, почему и было необ­ходимо поспешать, сколько возможно, избегая всякой остановки даже и тогда, если корабли разлучатся; Перед отходом нашим из Кронштадта назначил я места для соединения: порт Сан-Жульен и Вальпарайсо у берегов Чили, но теперь при­нужден был сделать перемену, а потому и дал я капитан-лейтенанту Лисянскому следующее предписание: чтобы он, в случае первой разлуки, крейсировал во первые три дня около мыса Сан-Жуана восточной оконечности берега Штатов; если же через все то время не усмотрит корабля «Надежды», то продолжал бы плавание в порт Зачатия, где и ожидал бы меня 15 дней; в случае же разлуки нашей» по ту сторону мыса Сан-Жуана, если 12 апреля будет находиться он севернее 45° и за­паднее 85°, тогда должен итти к порту Анны-Марии у острова Нукагива, одного из островов Вашингтоновых, и ожидать меня там 10 дней. Но когда «Неве» не удастся быть 12 апреля в широте 45° и долготе 85°, чего при долговременном и трудном плавании ожидать было можно, тогда капитан-лейтенанту Лисянскому надлежало итти в порт Зачатия, откуда, запасаясь там как можно скорее водою и свежими съестными припасами, отправиться к островам Сандвича и на сем пути

коснуться островов Вашингтоновых с тем, чтобы в порте Анны-Марии разведать о корабле «Надежде». Я предпочел порт Анны-Марии порту Мадре-де-Диос на острове Таоватте (названном Менданом островом Св. Христины), для того, что оный, по известиям лейтенанта Гергеста, должен соединять в себе все выгоды; и что остров сей, так же как и вся купа островов, открытых американцами, ни самими открывателями, ни европейскими мореплавателями, находившимися у оных, после Инграма, не описаны; почему и казалось мне немаловажным узнать острова сии несколько обстоятельнее.

Крепкий северный ветер воспрепятствовал отплытию нашему февраля 3-го. Он дул с такою силою, что отлив вовсе был нечувствителен, почему и не надеялся я вылавировать в море. Следующего дня перед полуднем дул ветер тот же и сильно. Но в половине 4-го часа пополудни нашла туча с жестокими громовыми ударами и весьма крепким южным ветром. Немедленно сделал я сигнал сняться с якоря. В 4 часа были оба корабля под парусами. Гребное судно, посланное мною за водой за час до перемены ветра, задержало нас так долго, что мы не прежде 6 часов обошли

северо-восточную оконечность острова Св. Екатерины, держа курс между оною и островом Альваредо.

Через всю ночь и весь следующий день шел дождь при крепком южном ветре, во время которого, держа курс к востоку, ушли мы от берега так далеко, что в 12 часов следующей ночи не могли уже достать дна, выпустив пятьдесят сажен лотлиня. После сего (5 февраля) сделался ветер от OSO, и тогда поворотили мы и держали курс StO вдоль берега. При новом ветре переменилась дождливая погода в ясную. В сие время показались уже птицы, предвестницы бури, хотя находились мы еще в широте 28°. В 8 часов вечера (февраля 6-го) найдена глубина лотом 65 сажен, грунт — ил, почему я и велел держать на один румб от берега далее и именно SSO.

С сего дня (7 февраля) приказал я выдавать воду мерою. Для каждого без различия, от капитана до матроса, положено было в день по две кружки. Одним только японцам определил я несколько большее количество. Невзирая однако на то, они только одни и роптали на сие учреждение, которое по причине дальнего до Вашингтоновых островов плавания, могущего иначе удобно продолжаться

4 месяца, почитал я необходимым. Японцы многократно на пути нашем подавали мне причину быть ими недовольным. Едва ли можно найти людей хуже, каковы они были. Я обходился с ними с особенным вниманием, даже своенравные их против меня поступки снося со всевозможным терпением, но все сие, чего они никак не заслуживали, не могло ни малейшего иметь действия на их беспокойные свойства. Леность, небрежение о чистоте тела и платья, всегдашняя угрюмость, злость в высочайшей степени — беспрестанно ознаменовывали худой их нрав. Из них должно исключить одного только шестидесятилетнего старика, который во всем очень много отличался от своих соотечественников и который один только был достоин той милости нашего императора, что он повелел отвезть их в свое отечество. Японцы не хотели никогда приниматься за работу, даже и в такое время, когда могли видеть, что их помощь нужна и полезна. С толмачом своим, который худым нравом своим нимало от них не отличался, жили они во всегдашнем раз­доре.

Часто клялись они явно, что будут мстить ему за то предпочтение, каковое оказывал ему посланник.

Ветер, отходя мало-помалу от OSO, сделался наконец NNO и был весьма свеж с частыми порывами, при переменной, то дождливой, то ясной, погоде, почему мы имели великий успех в плавании к югу, куда курс наш был направлен. Фев­раля 9-го находились мы уже в широте 34°38'16", долготе по хронометрам 47°30".

В 2 часа пополуночи бывший на вахте лейтенант Головачев приметил струю спорного течения в направлении почти NNO и SSW, простиравшуюся так далеко, сколько могло досязать зрение. Она светилась столь сильно, что по объявлению его казалась огненною полосою. Это был предел северо-восточного течения, которое, с отплытия нашего от острова Св. Екатерины, увлекало нас ежедневно 15 миль к SW, но в пол­день сего числа наблюдения наши показали, что корабль увлекаем был к NNO1/2O на 17 миль. Такая перемена, уповательно, должна быть приписана близости устья реки Рио-де-ла-Платы, от коего находились мы тогда почти на 240 миль прямо к востоку. Погода стояла по большей части хорошая, редко дул противный ветер. В широте 37 градусов увидели мы первый раз альбатросов и много других птиц, почитаемых предвестниками бури. В широте 40 градусов приметили мы много больших пучков морской травы, которая обыкновенно почитается признаком близкой земли, от коей находились мы однако з 600 милях.

Февраля 18 и 19-го дул ветер весьма свежий северный при пасмурной погоде, за которою последовал сильный гром и густой туман, так что мы несколько часов не могли видеть «Невы». В 9 часов туман прочистился и ночь была светлая. Приняв намерение сделать перемену в туманных сигналах, велел я лечь в дрейф и послал на «Неву» своего штурмана. В полдень при пасмурном небе не могли взять высот солнечных; в восемь же часов вечера господин Горнер, по взятым меридианным высотам звезд Сириуса и Ориона, нашел широту 48°3". Долгота же наша по вы­числению вчерашних наблюдений хронометров, приведенному к сему времени, оказалась 62°23' а по последним обсервованным лунным расстояниям была оная

62°50' В 10 часов, по взятии нескольких высот Альдебарана, показали хронометры наши долготу 62°44'.

При сем случае я никак не могу умолчать о чрезвычайной неутомимости астро­нома Горнера, с каковою старался он все время определять широту и долготу места корабля нашего. Если днем солнце было закрыто, то он непременно определял широту и долготу ночью. Часто, а особливо около мыса Горн, видев его в самую холодную и неприятную погоду, стоявшего с непобедимым терпением во всей

готовности изловить, так сказать, солнце между облаками, я просил его оставить деланные им, иногда без всякого успеха, покушения, но он редко внимал моей просьбе. Во все время сего нашего плавания очень мало проходило дней, в которые не было определено точное место корабля небесными наблюдениями. Не дружба, связывающая меня с господином Горнером, но самая справедливость обязывает меня упомянуть о таковой его неусыпности.

С сего дня, т. е. 19 февраля, до самого прихода нашего к берегам Земли Штатов, приказывал я измерять глубину каждый день от 3 до 4 раз. Оная обыкновенно была 60 и 70 саженей. Грунт песчаный, с черными и несколькими блестящими частицами; часто же мелкий, черный и желтый песок.

Февраля 21-го после свежего ветра, продолжавшегося около 6 часов, сделан был на «Неве» сигнал, что на ней повредился грот-марселей и что надобно заменить его новым; тогда приказал я лечь в дрейф до окончания работы, которая совершена была в 6 часов вечера, и мы пошли опять под всеми парусами.

Ночью (на 22 февраля) уклонился ветер к западу. Находясь почти в середине между Фалклэндскими островами и берегом Патагонии, которого видеть мне не хотелось, держал я курс StO. Великая зыбь от юга качала корабль чрезвычайно; однако ж почитал я нужным пользоваться ветром, и мы плыли под всеми парусами. Сию жестокую зыбь не можно было приписывать одному только ветру, продолжавше­муся короткое время. Барометр показывал 29 дюймов третьей с половиной линии. Надобно было ожидать от юга крепкого ветра, однако оный дул потом не очень сильно, и, когда мы находились против залива Св. Георгия, море успокоилось совершенно.

Февраля 23-го сделалась погода так прекрасна и море столь спокойно, что мы могли опустить Гельсову машину. Теплота была 12° на палубе, у самой поверхности воды 10^й, в глубине же 55 саженей, где машина 10 минут находилась, термометр показал восемь с половиной градусов; глубина моря была 75 саженей. В сей самый день видели мы более 20 китов, кои по два и по три плавали вместе, и некоторые из них находились так близко перед нами, что принуждены были переменять свое направление для того, чтобы не подошли под корабль. Сего дня приезжал ко мне капитан Лисянский.

Я уведомил его, что имею намерение, если только то не сопряжено будет с большой потерей времени, простоять один день на якоре у острова Пасхи. Я желал не толь­ко утвердиться в верности своих хронометров, но и разведать, какой успех имело преполезное намерение Лаперуза, который для распространения между жителями сего острова хозяйства оставил им овец, коз и свиней.

Февраля 24-го полагал я, по наблюдениям нашим, что находимся в 90 милях от восточнейшего мыса Земли Штатов*, именуемого Сан-Жуаном. Поелику он долженствовал быть от нас на SSO, то, держав курс SO, и шли мы под всеми па­русами с тем намерением, чтобы еще до захождения солнечного увидеть землю и избрать потом надежнейший курс для ночи; но тихий ветер воспрепятствовал нам исполнить сие намерение. В 7 часов вечера велел я убрать все паруса и под одними только зарифленными марселями держать к востоку. В 5 часов утра увидели мы весь берег (25 февраля) в расстоянии от 35 до 40 миль. Оный простирался от S до SO и казался прямою линиею, имевшею направление О и W состоявшею из отдельных островершинных гор, оканчивавшихся над морем утесами, между коими находи­лись великие в землю углубления. На западной стороне видна была оконечность, выдававшаяся к северу, подобная тупому вертикальному каменистому утесу. Сию оконечность почитал я за мыс Сан-Диего, составляющий как восточную оконечность Земли Огненной, так и восточную же оконечность пролива Ле-Мера при северном в оный входе. Здесь видели мы чрезвычайное множество китов и в такой к кораблю близости, что вахтенный офицер незадолго перед рассветом, приняв многие, сильно выбрасываемые ими водяные столбы за буран, приведен был тем в немалую тревогу. Хотя ветер нам весьма благоприятствовал для прохода Лемеровым проливом, но я почел лучшим обойти Землю Штатов, потому что сильное в проливе сем течение часто подвергало корабли величайшей опасности, что испытано уже многими мо­реплавателями; притом же и выгода от того крайне маловажна, ибо малая потеря’* времени при обходе вознаграждается достаточно избежанием могущей случиться в проливе опасности. Ясная погода и чистый горизонт позволяли нам сделать верное определение времени.

В полдень находился корабль наш от мыса Сан-Жуана в 33 милях. В сем рас­стоянии казался он высокою горою с прилежащими к ней по обеим сторонам понижающимися возвышениями. Казалось, что земля простиралась к востоку на несколько миль далее, однако же островов Нового года приметить мы не могли. При сем надлежит упомянуть, что, хотя мы и во всю ночь при слабом ветре нахо­дились под парусами, но я не нашел ни малейшей разности между наблюдениями и корабельным счислением. Вероятно, сие произошло оттого, что путь наш держали мы в довольно великом расстоянии от земли, в чем последовал я совету капитана

* На современных картах — о. Эстрадос. {Прим. ред.)

** Ветер, способствующий к прохождению проливом* позволяет удобно обойти около мыса Сан- Жуана.

Кука, который, по причине сильного течения около берега, советует мореходцам не подходить к сему острову ближе 12 лиг, или 36 миль, выключая только тот случай, когда нужда заставит зайти в порт Нового Года.

В сей день была погода светлая и прекрасная; ветер дул свежий NNO, укло­нившийся под вечер к NNW. Наступившая в полдень пасмурная погода скрыла Сан-Жуан от нашего зрения. В 6 часов прошли мы через полосу сильного течения, простиравшуюся в направлении от NO на SW так далеко, пока могло досязать зрение, но вне ее было много таких мест, на коих поверхность воды казалась со­вершенно тихою.

Такое разнообразное состояние морской поверхности, вероятно, произошло от противустремящихся течений, из коих произведшее оную полосу долженствовало быть преимущественнейшим по стремительной своей силе, на NO действовавшей, как то наблюдения, деланные сего вечера и следующего дня, показали.

Обойдя мыс Сан-Жуан, плыли мы при крепком северном ветре всю ночь на StW. В 8 часов поутру (февраля 26) находились мы, по счислению моему, несколькими минутами южнее мыса Горна. В сие время начал я держать курс еще западнее, но через полчаса после того сделавшийся ветер от SSW и уклонившийся под вечер к западу, дул так крепко, что мы принуждены были убрать все паруса и оставаться под зарифленными марселями. Во весь день нам показывались альбатросы, морские ласточки и другие разные роды птиц бурных; ночь была также весьма бурная с жестокими шквалами, дождем и градом. Поутру (февраля 27-го) ветер стих и по­зволил нам прибавить парусов, но волнение продолжалось весьма сильное, и качало корабль чрезвычайно. Барометр, опустившийся вчера поутру с 29 на 28 с половиной дюймов, поднялся хотя опять на две с половиной линии, однако погода не обещала ничего доброго и была так холодна, что ртуть в термометре опустилась на палубе до 3 градусов. Казалось, что Земля Штатов была пределом двух стран, одна другой совсем противных. До сего пользовались мы прекраснейшей погодой и почти всегда попутным ветром, что доказывается чрезвычайно успешным, 21 день продолжавшимся плаванием нашим от острова Св. Екатерины до Земли Штатов. Но едва только мы обошли оную и приблизились к широте мыса Горна, вдруг встретили нас холодная погода, всегдашнее мрачное небо и противный ветер от SW. Прежнее, весьма счастливое, плавание наполняло мысли наши приятными воображениями, и мы мечтали, что через несколько недель перенесены будем в благословенные страны Великого океана; но западный ветер, казавшийся быть продолжительным, лишил нас лестной сей надежды и доказал, что мы дерзновенно хотели полагаться на всегдашнее благоприятство ветра. Хорошая погода, которою в полдень ободриться надеялись, была, как то ожидал я, кратковременна. В 2 часа нашел нечаянно столь жестокий шквал, что мы с трудом могли обезопасить паруса свои. После оного дул ветер, хотя и крепкий, однако еще не уподоблялся шторму. В 5 часов покрылось небо облаками. По всему горизонту показались, от 5 до 6 градусов высотою, белые снежные облака. Столпообразный вид оных казался величественным, но притом и страшным. Убрав все паруса, оставили мы только штормовые стаксели и ждали нашествия облачной сей громады, к нам приближавшейся. Она нанесла на нас шквал, сопровождаемый градом, чрезмерно свирепствовавший несколько минут и преобратившийся по­сле в продолжительный крепкий ветер, который господствовал во всю ночь при сильных порывах, нося корабль наш по влажным горам моря. Опустившийся после первых порывов на 2 линии барометр и настоящее возмущение в атмос­фере вообще советовали нам приготовиться к претерпению жестокой бури; по учинению сего провели мы ночь довольно спокойно. Ветер дул попеременно от W

_и SW. Поутру (февраля 28-го) несколько оный уменьшился и к полудню сделался довольно умеренным. Показалось солнце; определенная нами широта была 58°23' долгота же 64°00' Под вечер претерпели мы опять несколько жестоких шквалов; в 8 часов настал шторм от SW и свирепством своим уподобился бывшему 15 сен­тября в Скагерраке с тою притом разностью, что волны носились здесь, как горы. Поутру вместо того, чтобы умягчиться, как то мы с надеждою ожидали, сделался

он еще свирепее с чрезвычайно сильными порывами, сопровождаемыми снегом и фадом. Во время сего шторма не видели мы более никаких птиц, кроме некоторых малых, летавших около корабля нашего перед самою бурей, которая была, однако, последняя в сие время. Под вечер сделалась она слабее. На другой день дул ветер довольно умеренный; 2-го же марта настал день прекраснейший. Чувствованное нами в этот день ободрительное удовольствие может представить себе только тот, кто терпел на море подобное возмущение, на которое морской человек не должен был никак жаловаться, если бы оно не сопровождалось холодом, угнетавшим нас всех до крайности. Термометр показывал на шканцах только четверть градуса выше точки замерзания; в каюте моей в продолжение двух недель стояла ртуть в термометре всегда почти на трех градусах; однажды только показывала несколько выше пяти с половиной. По сему судить можно, что каждый из нас радовался лучам солнечным и поспешал наверх, чтобы сколько-нибудь обогреться. Паруса, платье и постели развесили для сушения, бывшего весьма нужным, невзирая на то, что из каждой вахты определил я прежде того нарочного, долженствовавшего по смене с оной сушить мокрое платье на кухне. Сверх того приказывал я, как скоро только качка корабля позволяла, разводить огонь всякий день в нижней палубе, где было тогда теплейшее и приятнейшее на корабле место. В сие же время отправляемы были и другие немаловажные работы. Во время шторма приметили мы течь в носу кора­бля

нашего, почему и опустили на веревке тиммермана, который скоро нашел по­врежденную доску внешней обшивки и укрепил оную свинцовым листом. Канаты от якорей отвязали, кои из предосторожности оставили до тех пор, пока обойдем Землю Штатов и коих по сие время отвязать было невозможно. День сей также нам благоприятствовал для наблюдений наших. Трое суток уже не определяли мы ни широты, ни долготы; теперь мы узнали, что во время шторма увлекло корабль наш на 25 миль к северу и 42 мили к востоку, и увидели, что мы в шесть дней не подвинулись ни на минуту далее к западу от мыса Сан-Жуана. Сие обстоятель­ство, хотя и уменьшило общую нашу радость, однако сделавшийся слабый ветер от N0 и преобразившийся скоро в свежий ободрил нас опять приятною надеждою. Хотя мы и не имели ни одного больного, но продолжительная худая погода в сей дальней, редко безтуманной, широте должна, наконец, возродить в теле началь­ную порчу жидкостей, могущую произвести со временем опаснейшие болезни, которых после ни бдительнейшее старание, ни усерднейшее попечение отвратить уже не возможет, почему и необходимо было брать все меры предосторожности.

В продолжение сего времени делался NO ветер все свежее; ввечеру шли мы по

9 и 10 узлов прямо к западу. В 8 часов следующего дня (марта 3-го) обошли мы, по счислению своему, мыс Горн; следовательно, находились уже в Великом океане.

ГЛАВА VI

ПЛАВАНИЕ ОТ МЕРИДИАНА МЫСА ГОРНА ДО ПРИБЫТИЯ К ОСТРОВУ НУКАГИВЕ

 

«Надежда» и «Нева» обходят Огненную Землю. — Продолжительное низкое стояние ртути в барометре. — Разлучение кораблей во время шторма. — Продолжение плавания к островам Вашингтоновым. — Переход через южный тропик. — Нарочитая неверность наших хронометров. — Усмотрение некоторых островов Мендозовых. — Плавание вдоль берегов острова Уагуга. — Прибытие к острову Нукагива. — Остановление на якорь в порте Анны-Марии.

По четырехнедельном плавании на­шем от острова Св. Екатерины обошли мы, наконец, мыс Горн 3 марта в 8 часов пополуночи, как то уже выше упомянуто. В столь краткое время едва ли совершал кто-либо оное. Ветер переменился почти в тот час и, сделавшись из NO западным, дул, хотя и не весьма крепко, однако сопровождаем был несколько дней сряду такою пасмурной, туман ною погодою, что мы два раза по нескольку часов теряли из виду «Неву», свою спутницу. Волнение было от запада очень велико и действовало на корабли чрезвычайно. Марта 7-го обрадовали нас полуденные солнечные лучи. Наблюдения показали опять, что течение увлекло нас почти прямо к востоку на

13 и 14 миль ежедневно. Марта 9-го море было так спокойно» что мы могли погрузить Гельсову машину. Термометр показал тепло­ту в глубине 100 саженей полтора градуса, 60 саженей - два с половиной; на поверхности воды два и три четверти градуса. Температура воздуха была в то же время 4 градуса. Марта 11 -го находились мы уже по счислению своему полуградусом западнее мыса Виктория; од­нако я держал курс все еще к западу, поелику не смел положиться на протяжение южного ветра, первого во все время плавания на­шего от мыса Сан-Жуана, дабы обезопасить себя от западных ветров, господствующих в здешних морях даже до поворотного круга, и дабы в большой западной долготе не иметь от оных после препятствия держать курс к северу, к коему намерен я был плыть не прежде достижения 80° долготы западной. К такой предосторожности побуждался я примером капитана Блейя, который, дойдя до 77° долготы, не возмог обойти Земли Ог­ненной и принужден был спуститься и взять курс после к мысу Доброй Надежды.

Марта 14-го находились мы в широте 56°13' и долготе 82°56'; по счислению же нашему, была последняя 86°2'. Из сего видно, что во время плавания от мыса Сан-Жуана увлекло течением корабль наш на три с половиной градуса к востоку. Быв теперь восемью градусами западнее мыса Пильяр, дальнейшего к W на Земле Огненной (Terra del Fuendo), мог я, без сомнения, надеяться обойти оный даже при неблагоприятных ветрах, почему и начал держать курс NW, когда только ветер к тому способствовал, переменяя оный так, чтобы плыть между путями первого и второго путешествия капитана Кука. Я надеялся пользоваться здесь по большей части ветрами от юга; вместо того ветер дул почти беспрестанно от севера, который 16 числа был весьма крепок. Чрезмерные волны, стремившиеся одна за другой в разных направлениях, качали корабль наш жесточее, нежели когда-либо во время штормов. Барометр по­казывал 28 дюймов и четыре с половиной линии; сие самое большое понижение точки в продолжение всего нашего путешествия (выключая только первого октября сего года), великая зыбь от NW и скорость шествия облаков (марта 18-го) предвещали северо-западный шторм, к претерпению которого мы готовились: однако в тот самый день последо­вала прекрасная погода и почти безветрие. Прошедшею ночью пала весьма великая роса. Обыкновенно примечают, что она есть верный признак близкой земли, но мы не могли полагать, что находились в сей стране к каковой-либо земле в близости. Широта нашего места была 55°46' долгота 89°00' Марта 21-го в 8 часов пополу­ночи миновали мы, по счислению нашему, пролив Магелланов. Мыс Виктория, составляющий западную оконечность на северной стороне пролива, находился от нас в сие время к востоку в расстоянии около 650 миль. Итак, обошли мы Земли Штатов и Огненную в 24 дня, что удалось нам совершить в позднее время года скорее, нежели ожидать было можно. В сем месте повысился барометр опять до обыкновенной своей точки, которой в плавании около Огненой земли при лучшей и худшей погоде показывал всегда шестью линиями ниже, нежели прежде.

Я продолжал держать курс все еще NW с тем намерением, чтобы не находиться в тех же местах, в которых были Бирон, Валлис, Картерет, Бугенвиль, Кук и друтие, следовавшие за ними мореплаватели. Все сии мореходцы, выключая Кука в первом его путешествии, по проходе мимо пролива Магелланова, держали курс свой почти прямо к северу. Весьма свежий, южный ветер продолжался три дня при пасмурной погоде, однако он не производил ни малейшего волнения; поверхность моря была столько же спокойна, как будто бы в заливе; при сем показывал барометр 30 дюй­мов и 3 линии; следовательно, высота оного превосходила все прочие, бывшие на пути нашем в ясную погоду; потом сделался (24 марта) ветер крепкий от NNO, а наконец от NNW при весьма сильном волнении и столь туманной погоде, что мы потеряли «Неву» совсем из виду. Сия бурная и пасмурная погода была продолжи­тельная. Хотя я и нередко делал сигналы пушечными выстрелами, однако ответов с «Невы» не могли уже слышать. Разлучение наше с нею казалось неизбежным, в чем по наступлении ясной погоды мы действительно удостоверились. В сие время широта места была 47°09\ долгота же по хронометрам 97°04'.

С 24 по 31 марта продолжалась беспрестанно бурная погода с таким свирепым волнением, что корабль наш от сильной качки терпел много. Каждый день мы должны были выливать из корабля воду, что прежде случалось только по два раза в неделю. По прошествии нескольких уже недель позволила нам, наконец, погода 31 марта наблюдать лунные расстояния.

Апреля 8-го велел я осмотреть всех нижних служителей, дабы удостовериться, не имеет ли кто признаков цынготной болезни. Около 10 недель уже находились мы беспрестанно под парусами и в последние шесть терпели худую и влажную погоду. Доктор Эспенберг не нашел ни на одном ни малейших признаков сей болезни и

уверял меня, что десны у всех были тверже и здоровее, нежели каковыми казались при осмотре в Кронштадте. Итак, осмотр сей кончился к нашему удовольствию.

Приближаясь к местам, в которых ежедневно становилось теплее, приказал я не давать более служителям коровьего масла; вместо же оного удвоить на каждого количество уксусу и сахару, чтобы они могли пить чай во время своего завтрака. Апреля 10-го был прекрасный теплый день, первый со времени отплытия на­шего от острова Св. Екатерины. Полагая наверное, что худая погода надолго нас оставила, начали мы с нынешнего дня заниматься разными работами, которые в хорошую только погоду на корабле производимы быть могут, что продолжалось почти до прибытия нашего к острову Нукагиве. Парусники починивали старые паруса для употребления при пассатных ветрах, дабы хорошие сберечь для худой погоды в широтах дальнейших. Кузнец, кончив разные на корабле нужные подел­ки, приготовлял топоры и ножи для мены с островитянами сего моря. Матросы, по поднятии из трюма пушек и поставления оных на свои места, обучаемы были графом Толстым стрельбе и военной экзерциции.

Апреля 12-го свирепствовал ветер несколько часов. В три часа пополуночи нечаянная перемена в теплоте воздуха предвозвестила ветер со стороны южной, который через несколько часов и последовал. Он дул прежде от SW, потом от S и, наконец, от SO и был так свеж, что, поставив все паруса, велел я держать курс на NNW, потому что принужденным нашелся оставить свое намерение продолжать ^; плавание гораздо далее к западу. Бывшие беспрестанные ветры от NW увлекли j корабль наш до 99 градуса долготы; почему я, не надеясь на постоянство попутного ветра прежде достижения SO пассата, не смел терять ни мало времени, ибо по настоящим обстоятельствам должен был решиться: итти прямо в Камчатку с тем, чтобы, выгрузив там товары Американской компании, отправиться после

с посольством в Японию. Так расположась, должен я лишиться надежды сделать какие-либо открытия в Великом океане, чем давно уже занимались мои мысли, произведшие и начертание к сему предприятию. Окончание дел посольственных в Японии, к исполнению коих требовалось по крайней мере 6 месяцев, предполагало невозможность отправиться оттуда в Камчатку прежде мая будущего года, почему, сходственно с инструкцией, не имел я довольной причины поспешать в Японию и мог бы месяцы июнь, июль и август употребить для основательного осмотрения мало испытанных стран сего океана; но другая немаловажная обязанность заставила меня пожертвовать оной таковым предприятием. Выгод Американской компании нельзя было оставить без особенного внимания. Находившиеся на корабле нашем товары сей компании, наипаче же железо и такелаж, должен был я неминуемо доставить в Камчатку в возможной скорости. Сверх того ясно предусматривал я, что большая часть груза, в продолжение шестимесячного пребывания нашего в Японии, должна непременно подвержена быть немаловажному урону, а особливо водка, которой имели мы знатное количество и, многократным на пути своем осмотром оной уверились в великой худости бочек. Итак, одного из главнейших предметов плавания нашего, состоявшего в том, чтобы доставитьАмериканской компании средства к приведению в лучшее состояние ее торговли, не могли бы мы достигнуть; притом же нельзя было точно надеяться, чтобы посольство в Японию могло быть сопровождаемо желаемым последствием, а посему и путешествие наше, сопряженное с вели­кими издержками, не имело бы успеха ни в одном из двух важнейших своих предметов. Назначенный в Камчатку богатый груз Американской компанией был не застрахован. Сделанная мне и офицерам моим доверенность дирек­торами ее обязывала нас стараться, сколько возможно, обезопасить оный.

Посланник, уполномоченный Амери­канской компанией к наблюдению ее выгод, не мог не усмотреть великой пользы, могущей произойти от сделан­ной мною перемены прежнего плана и на то не согласиться. При сем обстоя­тельстве должен был я также оставить и намерение свое коснуться острова Пасхи, находившегося от нас почти на запад в расстоянии около 500 миль, не­взирая даже и на то, что я полагать мог, что капитан Лисянский, не знавший о новом моем намерении итти прямо в Камчатку, может быть, будет держать свой курс к оному, в надежде соеди­ниться там с нами.

Два дня продолжавшийся ветер SO и OSO заставлял уже нас думать, что

мы дошли до пассатного ветра, однако он уклонился потом опять к NO и NNO. Я переменял курс свой одним или двумя румбами, сообразуясь с тем, чтобы не находиться поблизости путей Валлиса и Бугенвиля. В сие время был один матрос беспрестанно днем на салинге, ночью же на бушприте. Тому, кто усмотрит пре­жде всех землю днем, обещал я дать десять, а ночью — пятнадцать пиастров в награждение.

Апреля 17-го перешли мы южный тропик в долготе 104°30'.

В сие время начал держать я курс так, чтобы войти в средину между островами Фетуга (по Кукову, Гуд) и Уагуга (по Гергесову» Рио). При таком положении можно видеть с корабля оба острова.

Ночью на 5 мая был жестокий гром с сильным дождем и несколькими шква­лами. К утру, хотя дождь и перестал, однако небо было очень облачно. Ночью по причине свежего пассатного ветра плыли мы под немногими парусами. На рассвете увидели остров Фетугу. В половине 7-го часа увидели мы также и остров Огиваоа, который Мендана назвал Домиником. Мы почли его сначала островом Монтаном (по Менданову, Сан-Педро). Западной оконечности сего острова не могли мы видеть ясно. В 8 часов приказал я держать путь WNW с тем, чтобы видеть в пол­день остров Уагуга прямо на W, для безошибочного определения широты оного. В самый полдень отстоял от нас двувершинный пик острова Уагуга прямо на W в расстоянии около 18 миль.

В сие время поплыли мы вдоль острова Уагуга, в расстоянии от него от 6 до 7 миль. Хотя мы плыли в недальнем расстоянии от острова и ветер был умерен­ный, но к нам не приходила ни одна лодка. Во многих местах видели мы дым, но из жителей не приметили ни одного человека.

В 5 часов пополудни увидели мы остров Нукагива, покрытый туманом, почему и не могли с точностью определить, в каком находились мы тогда от него расстоянии. В 6 часов приказал я убрать все паруса, и мы остались под одними марселями.

Мая 7-го, на рассвете дня держал я курс на северо-восточную оконечность острова Нукагива, отстоявшего от нас на NW в расстоянии 15 миль. Остров Уапоа лежал от нас в то же время на SW в 24 милях. Высокие утесистые камни на сем острове придавали ему в сем расстоянии вид древнего города с высокими башнями. В 10 часов находились мы против залива, который Гергест назвал Контрольным.

Здесь приказал я лечь в дрейф и спустить два гребных судна, на которых послал я лейтенанта Головачева и штурмана для измерения глубины. Мыс Мартин и за­падная оконечность залива Контрольного отличаются, особенно первый, выдав­шимся утесом, последняя же большою каменного горою черного цвета, лежащею на полумили к западу от мыса Мартина. Хотя залив сей и защищен довольно от ветров, однако ж, как кажется, больших выгод не обещает. Скоро увидели мы не­сколько человек островитян, бегавших по берегу; но, несмотря на слабый ветер, мы не видели ни одной лодки, которая бы шла к кораблю нашему. Сие подавало нам причину думать, что они мало упражняются в мореплавании. Во время быт­ности нашей на сем острове удостоверились мы в том на самом деле. Глубина у сего острова столь велика, что, доколе не подошли мы на расстояние двух миль к берегу, не могли достать дна; у самого берега была 35 сажен. По отправлении своих гребных судов держались мы параллельно берегу в расстоянии не более одной мили, но при всем том не могли усмотреть гавани Анны-Марии. Весь бе­рег составлен почти из непрерывных рядов отдельных, вертикальных, каменных возвышений; к нему прикасается целая цепь гор, простирающихся далее во вну­тренность острова. Сии неровные, голые, каменные возвышения представляют унылый вид зрению, увеселяемому некоторым образом только одними прекрас­ными водопадами, которые, в недалеком один от другого расстоянии, стремятся по каменным возвышениям около 1 ООО футов утесам, низвергаются в море. На вершине одной горы видно было четвероугольное каменное строение, подобное башне. Оно не высоко, без кровли и окружено деревьями. Прежде почитал я оное мораем или кладбищем. После же, быв в морае, находящемся в долине Тайо-Гое, не видал я подобного строения, почему и заключил, что оное, вероятно, есть род крепости; впрочем, не удалось нам получить о том основательнейшего известия. У самого берега на низких камнях было много собравшихся островитян, при­влеченных, уповательно, туда любопытством, однако большая часть оных удила рыбу. В 11 часов увидели мы к весту лодку, к кораблю нашему на веслах шедшую. На ней было восемь гребцов островитян. Поднятый на ней белый флаг возбудил наше внимание. Сей европейский мирный знак заставил нас думать, что на лодке должно находиться европейцу. Догадка наша была справедлива. На лодке был один англичанин, которого вначале почли мы природным островитянином, потому что все одеяние его, по здешнему обычаю, состояло в одном только поясе. Он показал

нам аттестат, данный ему двумя американцами, коим во время их здесь бытности особенно способствовал в доставлении дров и воды, причем засвидетельствовано, что он поведения хорошего. Он предлагал нам также свои услуги, кои приняты мною охотно, ибо для меня было очень приятно иметь такого хорошего толмача, при помощи которого мог я надеяться узнать точнее и обстоятельнее о нравах и обычаях жителей сих мало известных островов, чего иначе не мог бы я сделать в столь короткое время, каковое намерен был здесь оставаться. Без знания языка почти все основывается на догадках, которые обыкновенно подвержены бывают великим погрешностям. Англичанин сей разсказывал нам, что он живет здесь уже семь лет и что он был высажен с английского купеческого корабля возмутив­шимися на нем матросами, к стороне которых он не пристал. Здесь он женился на королевской родственнице, почему и уважаем чрезвычайно; следовательно, не трудно для него оказать нам полезные услуги. Между прочим советовал он нам опасаться одного француза, находящегося также здесь уже несколько лет, который добровольно со своего корабля остался на сем острове. Он описывал его как самого худого человека и называл своим врагом непримиримым, который употребляет все средства к оклеветанию его перед королем и островитянами, прибавив к тому, что нередко покушался он и на жизнь его. Итак, даже и здесь не могла не обнару­житься

врожденная ненависть, существующая между англичанами и французами. В бытность нашу на острове Нукагива употреблял я все возможные средства к вос­становлению между ними согласия. Я представлял им, что они, будучи поселены судьбою между народом неверным, обманчивым и жестоким, как то самый уверяет их опыт, обязаны непременно для собственной своей пользы жить в согласии и дружестве. Не преминул я повторить им многократно, что единодушие и дружество, при благоразумном употреблении превосходнейших их знаний, есть единственные средства возыметь верх над всеми островитянами; в противном же случае должны они ежеминутно опасаться соделаться безвременною жертвою своей зловредной взаимной ненависти. Они дали мне, наконец, обещание примириться между со­бою и жить в дружеском согласии, в доказательство чего в присутствии моем, в знак восстановления всегдашнего мира, пожали друг другу руки. Но англичанин, по имени Робертс, сказал мне при самом французе, что он не смеет положиться

на таковое дружеское с ним примирение, поелику неоднократно уже просил он его жить с ним согласно и дружелюбно, но он никогда тому не хотел следовать.

В полдень стали мы на якорь в порте Анны-Марии на глубине 16 саженей, грунт — мелкий песок с глиною, в расстоянии несколько более полумили от се­верного и на четверть мили от южного берега.

ГЛАВА VII

ПРЕБЫВАНИЕ У НУКАГИВЫ

 

Мена вещей с островитянами. — Совершенный недостаток животных, в пищу употребляемых. — Посещение короля. — Приход «Невы». — Недоразумение островитян. — Вооружение их на нас. — Вторичное короля посещение. — Восстановление согласия. — Осмотр морая. — Открытие новой гавани, названной портом Чичаговым. — Описание долины Шегуа. — «Надежда» и «Нева» отходят из порта Анны-Марии к островам Сандвичевым.

Едва только бросили мы первый якорь, вдруг окружили корабль наш несколько сот островитян вплавь, предлагавших нам в мену кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Всего выгоднее могли мы промени­вать им куски старых, пятидюймовых обручей, которых взято мною в Кронштадте для таких случаев довольное количество. За кусок обруча давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого, но ножи и топоры были для них еще драгоценнее. Малым куском железного обруча любовались они, как дети, и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим, около

корабля плавающим, с торжествующим видом, гордясь приобретенною драгоцен­ностью. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего, высоко ценимого ими металла. По объ­явлению Робертса, семь лет уже здесь живущего, приходили сюда во все сие время только два малые американские купеческие судна.

Узнав, что здесь мало свиней, велел я разгласить, что ножи и топоры промени­ваться будут только на них. Служителям корабля тотчас же по прибытии дано от меня приказание, чтобы они до тех пор, пока не запасемся съестными припасами, не выменивали ничего у островитян, хотя бы случились какие-либо редкости.

Для избежания всякого притом бес­порядка, определил я надзирателями лей­тенанта Ромберха и доктора Эспенберга и им только одним позволил покупать жизненные потребности; но когда от­крылось, что свиней получить было не можно, в кокосах же и плодах хлебного дерева недостатка быть не могло, то по нескольких днях отменил я сие приказание, позволив выменивать все, что кому понравится, или что попадется из редкостей сего острова.

В 4 часа пополудни прибыл на корабль к нам король с своею свитою. Он назы­вался Тапега Кеттонове, человек лет около 45, весьма сильный и благообразный, имевший толстую широкую шею; цвет тела его очень темный и близкий к черному, весь испещрен насеченными на коже узорами, даже и на обритой части головы. Он не отличался наружно ничем от своих подданных, и был также весь голый, не имея на себе ничего, кроме чиабу*. Я повел его в свою каюту, подарил ему нож и аршин двадцать красной материи, которою он тотчас опоясался. Свиту его составляли по большей части родственники, которые также были одарены мною. Робертс не советовал мне быть щедрым, говоря, что сии островитяне не признательны, и что я и от самого короля не получу ни малейшего отдарка. Не имев намерения ожидать чего-либо взаимно и одаряя их вещами малоценными, не последовал я его совету. При сем первом случае не упустил я обратить внимание короля на величину корабля нашего и на множество пушек, уверяя его притом, что не желаю никак употреблять оных против его подданных, если только он даст им строжайшее приказание не делать против нас никаких худых поступков. Я думал прежде, что власть королей островов сих столько же велика, как на островах Сандвичевых и Дружественных, однако скоро уверился о противном тому. Он, вышед из каюты на шканцы и уви­дев там малых бразильских попугаев, удивился им крайне, изъявляя чрезмерную

* Чиабу называется пояс, носимый сими островитянами; на Сандвичевых островах называют его маро.

радость, сел пред ними, рассматривал и любовался долго. В намерении приобрести его расположение, подарил я ему одного из оных. На другой день прислал он ко мне свинью. Почему я и заключил, что Робертс худо перевел ему мои мысли и заставил его думать, что ему попугая не дарю, но продаю. При захождении солнца поплыли все мужчины к берегу, но женщины, более ста, оставались у корабля, близ коего плавали они около пяти часов и употребляли все искусства, как настоящие в том мастерицы, к обнаружению намерения, с каковым они сделали нам посещение. Наконец, они уже не сомневались, как я думал, и сами в том, что мы желания их уразумели, потому что их телодвижения, взгляд и голос были весьма выразительны. Корабельная работа, коей прервать было не можно, препятствовала обращать на них внимание, и я отдал приказ, чтобы без особенного моего позволения не пускать на корабль никого ни из мужчин, ни из женщин, выключая одну королевскую фамилию.

На другой день поутру окружили корабль многие сотни плававших ос­тровитян, принесших в руках и на головах кокосы, бананы и плоды хлебно­го дерева для продажи. Королевская фамилия прибыла на корабль поутру в 7 часов, которую провел я в каюту для того, чтобы одарить каждого. Портрет жены моей, написанный масляными красками, обратил особенно на себя их внимание. Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые, вероятно, почитали они великою кра­сотою, нравились каждому столько, что всякий на них указывал. Зеркало также не меньше их удивляло. Хотя они и осматривали стену позади оного для изведания странного сего явления, однако нельзя думать, чтобы некоторые из них не имели случая видеть оного прежде. Но большое зеркало, в коем видеть могли все тело, долженствовало быть для них нечто новое. Королю понравилось смотреться в него столько, что он при каждом посещении приходил прямо в каюту, становился перед сим зеркалом и из самолюбия ли или любопытства смотрелся в него, к немалой моей скуке, по несколько часов сряду.

Вознамерясь ехать на берег как для отдания визита королю, так и для осмотре­ния пресной воды, которою налиться следовало, и не желая, чтобы в отсутствии моем находились на корабле гости, приказал я сделать пушечный выстрел, поднять красный флаг, объявить корабль табу* и вдруг прервать всякую мену. Следствием сего было то, что никто более не смел на корабль всходить; однако плававшие око­ло оного не удалялись. В 10 часов поехал я на берег с господином посланником и большею частью корабельных офицеров. Оказанная нам королем и его родствен­никами приязнь и общее островитян расположение подавали мне великую надежду на мирный прием по нашем прибытии на берег; но, невзирая на то, почитал я за нужное взять предосторожность и ехать к ним, вооружась лучшим образом. Итак, кроме шлюпки своей, взял я с собою еще гребное судно и шесть человек с ружьями. Каждый из гребцов имел два пистолета и саблю, все офицеры вооружались весьма достаточно. Англичанин и француз сопутствовали нам как толмачи для переговоров. Чрезвычайное множество народа собралось в том месте, где выходили мы на берег, что по причине сильных бурунов было довольно затруднительно. Между оным не находилось ни короля, ни его родственников; однако островитяне были учтивы и почтительны. По испытании пресной воды, которая оказалась весьма хорошею, пошли мы к стоявшему недалеко от берега дому, у которого ожидал нас сам король.

* Делать объяснение слову табу почитаю я ненужным; ибо оное довольно известно уже из путешес­твия капитана Кука. О силе действия сего слова на островах сих упоминается в главах следующих.

В 500 шагах от дома встречены мы дядей его, который купно был ему и отчим и назывался всегда отцом королевским. При 75-летней старости казался он совер­шенно здоровым. Живость глаз и черты лица его показывали в нем решительного и неустрашимого мужа. Он был, как то мы узнали после, один из величайших воинов своего времени и теперь еще имел перевязанную рану около глаза. В руке держал длинный жезл, которым тщетно старался удержать народ, толпившийся за нами. Взяв меня за руку, повел в длинное, но узкое строение, в котором сидела королевская мать рядом со всеми своими родственниками, казалось, нас ожидавшими. Едва кос­нулись мы пределов сего жилища, вдруг встретил нас сам король и приветствовал с великой искренностью и приязнью. Народ, остановился и мало-помалу рассеялся, ибо жилище короля есть табу. Я должен был сесть в средине женщин королевской

фамилии, которые смотрели на нас с великим любопытством, держали за руку и обращали особенное внимание на шитье наших мундиров, шляп и прочее. На лицах их изображалось такое чистосердечие, что я не мог не почувствовать к ним приязни. Каждую одарил я пуговицами, ножами, ножницами и другими мелочами, но сии вещи не произвели в них той радости, которой ожидать следовало. Оне об­ращали свое внимание более на нас самих, нежели любовались подарками. Дочь короля, женщина лет около 24-х, и его невестка, несколькими годами моложе первой, превосходили других своей красотою и были столь хороши, что и в Европе не не признали бы их красавицами. Все тело их покрыто было желтой тканью, на голове не имели никакого украшения; черные волосы были завязаны крепко в пучок, близ самой головы. Тело их, сколько позволяло видеть покрывало, не было испещрено, как у мужчин, но оставлено в природном состоянии. Одни только руки расписаны до локтей черными и желтыми узорами, придающими вид коротких перчаток, какие нашивали прежде обыкновенно наши дамы.

Спустя несколько времени повел нас король со всеми своими родственниками в Другое, в 15 шагах от первого находившееся, строение, определенное единственно Для обедов*. Здесь разостлали немедленно рогожки, на коих нас посадили. Хозяева,

* В девятой главе описан дом сей вместе с другими строениями обстоятельнее.

видя нас в кругу своем, казались быть веселыми, и всемерно старались изъявить нам свое удовольствие. Один приносил кокосовые орехи, другой бананы, третий воду; многие, сев подле нас, прохлаждали лица наши своими веерами. Пробыв тут около получаса, мы откланялись и пошли к своим шлюпкам. Не сам король> но его отчим проводил нас до того же места, где прежде встретил. Бесчисленное множес­тво народа окружило нас вторично. Многие шумели очень громко, но не имели, кажется, никаких злых помыслов. Из последствия имел я причину заключить, что шесть человек с ружьями, из коих трое шли впереди, а другие назади, содержали их в страхе. В полдень прибыли мы на корабль. Немедленно послал я баркас за водою, который через три часа воротился. Островитяне оказали людям нашим великую услужливость. Они наливали бочки водою и переправляли оные вплавь через буруны к баркасу. Без их помощи невозможно было бы съездить за водою в целый день более одного раза, да и то с великими трудностями и опасностью для здоровья служителей. Содействие островитян способствовало нам столько, что баркас мог сделать в день три оборота, и люди наши не работали притом ни мало, а имели один присмотр за наливавшими. В восемь дней удалось только одному из островитян похитить с бочки обруч. Сие удобное наливание водою стоило нам каждый раз 12 кусков старых железных обручей в 4 и 5 дюймов.

Невзирая на все старания, не могли мы достать свиней никаким образом. В три дня получили только две. Одну как отдарок за попугая, другую за большой топор. Из сего видно, какой терпели мы недостаток в свежей провизии. Единственным средством, по долговременном употреблении соленого мяса, к поправлению жиз­ненных соков служили нам кокосовые орехи. Я велел покупать оные все, сколько доставляли островитяне и позволил употреблять каждому по его произволу.

Мая 10-го известили меня, что с гор виден в море трехмачтовый корабль. Полагая, что это должна быть «Нева», отправил я гребное судно с офицером для введения в залив оный. Наступивший вечер и отдаление «Невы» от берега принудили офицера возвратиться без исполнения порученного. В следующее утро послал я навстречу «Неве» лейтенанта Головачева; в полдень с великою радостью увидели мы ее в заливе.

В 5 часов пополудни стала «Нева» на якорь. Лисянский донес мне, что он пробыл несколько дней у острова Пасхи, надеясь там найти нас. Крепкие западные ветры не позволили ему остановиться у оного на якорь. Он посылал только одно гребное судно в залив Кука для получения от островитян бананов и бататов.

В 5 часов пополудни на другой день, по приезде моем к господину Лисянскому, получил я неприятное известие, а именно, что нукагивские островитяне пришли в возмущение и вооружились и что оное произошло от разнесшегося на острове слуха, будто бы король их взят на корабле под стражу. В сие самое время пришел с берега баркас «Невы». Офицер, бывший на оном, подтверждая известие, расска­зывал, что с великою трудностью удалось ему забрать всех людей своих на судно и что англичанин Робертс только избавил его от нападения островитян, подвергаясь и сам опасности сделаться жертвою их свирепства. Зная, что за полчаса прежде отъезда моего на «Неву» король отправился с корабля моего на шлюпке на берег, не постигал я причины сего возмущения. Король пробыл у меня целое утро. Он казался во все сие время веселым. Я старался всегда приобрести его к себе приязнь, одаряя при каждом посещении, а в сей день сверх того приказал еще выбрить его и умыть благовонною водою, чем он был чрезвычайно доволен. Немедленно поехал я на корабль свой, чтобы разведать не обижен ли он кем-либо; сего не оказалось, и я начал помышлять, не сам ли король причиною распространения ложного слуха; но, представляя себе, что он не имеет никакого повода к неудовольствию, казалось мне

и сие невероятным. Более всего подозревал я, наконец, в том француза, который, может быть, из злобной зависти к англичанину, нами ему предпочтенному, вздумал разрушить доброе между нами согласие, надеясь иметь через то какую-либо для себя выгоду. По обстоятельнейшем изведывании дела, оказалось сие подозрение мое более и более вероятным. Во время обеда уведомил меня вахтенный офицер, что король, уехавший за час токмо на берег, прибыл опять на корабль, а с ним и один островитянин со свиньей, за которую требовал он маленького попугая. Че­рез 10 минут потом вышел я на шканцы и увидел, что привезший свинью уезжает, рассердившись будто бы за то, что не дали ему вдруг требованного попугая. Я сему удивился и, не желая пропустить случая достать свинью, просил короля приказать нетерпеливому островитянину возвратиться, но сей не слушался королевского повеления, начал грести к берегу еще поспешнее. Немедленно бросился один из сопровождавших короля в море, чтобы, как уверял француз, догнать лодку и уго­ворить островитянина привезти на корабль свинью свою. После открылось, что происходило совсем противное. Островитянин послан был от француза вместо того на берег с известием, что я намерен наложить на короля оковы. Если это, как я думаю, и не был вымысел француза, но при всем том поступил он против своей к нам обязанности, потому что не предупредил меня о точных короля повелениях, долженствовавших иметь вредные последствия. Я почитал дело сие, как то оно и действительно было, малостью и не подавал ни малейшего вида негодования, а тем менее гнева, который бы мог возродить в короле подозрение, что я намерен употребить с своей стороны меры насилия. После сего происшествия оставался король еще около часа у нас и поехал потом на берег, как то казалось, совершенно спокойным, на гребном корабельном судне.

Как скоро распространился слух на острове, что король заключен мною в оковы, вдруг все бросились к оружию, и баркас «Невы» с трудностью мог освободиться от нападения. Не прежде как по прибытии короля, уверявшего своих подданных, что ему не причинено никакого оскорбления, успокоились островитяне несколько. Полагая, что или король сам опасался насильственных от меня мер, или поселил в нем страх беспокойный француз, решился я отправиться следующим днем к королю, чтобы уверить его, что я не имею никаких против него неприязненных намерений. За несколько пред сим дней королевский брат говорил мне, что он удивляется, почему не приказываю я заключить никого еще в оковы, как поступил американец* с одним из королевских родственников? Я отвечал ему, пока будете обходиться с нами приязненно, до тех пор никто из вас не претерпит от меня ни малейшей обиды, и я надеюсь, что мы расстанемся как добрые приятели.

В 8 часов следующего утра поехали мы с Лисянским на берег, но за час пред тем отправлены были уже баркасы наши за водою. Мы взяли с собою двадцать человек вооруженных; наше же сообщество состояло также из двадцати хорошо вооруженных. На обоих баркасах, из коих на каждом было по два фальконета, было 18 матросов под командою двух лейтенантов. Итак, мы могли бы усмирить всех островитян, если бы они покусились встретить нас неприятельски. При выходе нашем на берег не видно было ни одного из оных. Всю ночь горел на острове огонь во многих местах; поутру не подходил никто к кораблям, как то было прежде, с кокосовыми орехами. Из сего заключили мы, что островитяне не имеют более к нам мирного расположе­ния. По выходе на берег пошли мы прямо к королевскому дому, находившемуся в

*Сей американец был здесь за восемь месяцев до нашего прихода.

долине в расстоянии около одной английской мили. На пути к оному видели мы много деревьев кокосовых, хлебных и майо. Тучная и высокая трава затрудняла насвходу немало. Наконец вышли мы на тропинку, имевшую на себе признаки от- агеитского обычая, доказывавшего нечистоту нукагивцев. После продолжали путь по дороге, наполненной на фут водою, по которой шли вброд и вышли потом на довольно широкую весьма чистую дорогу. Здесь начиналось прекраснейшее место: обширный, необозримый лес ограничивался, по-видимому, лежащей только позади ^его цепью гор; высота дерев леса сего простиралась от 70 до 80 футов; оные были по большей части кокосовые и хлебные с плодами, обременявшими их ветви;

на долине, по которой протекают многие извивающиеся и один другого пресекающие источники, катящиеся с крутых гор и орошающие жилища, находилось множество отторгнутых от гор больших камней — стремящаяся вода» чрез оные низвергаясь с великим шумом, представляет взору прекраснейшие водопады. Вблизи жилых домов разведены пространные огороды, насажденные корнем таро и кустарником шелковицы. Они обнесены весьма порядочно красивым забором из белого дерева* и представляли вид, будто бы принадлежали народу, имеющему в возделывании земли довольные уже успехи.

Король встретил нас за несколько сот шагов от своего жилища, приветствовал сердечно и повел в оный. Тут собрана была вся его фамилия, обрадовавшаяся чрез­вычайно нашему посещению, к чему подали мы достаточную причину: ибо каждый из нашего сообщества давал ей подарки. Королева изъявила чрезмерную радость, получив маленькое зеркало, которое особенно ее восхищало. После первых при­ветствий спросил я короля: что побудило его к распространению ложного слуха, едва не прервавшего доброго между нами согласия и едва не доведшего до крово­пролития, от которого верно не мог бы он иметь никакой выгоды? Король уверял меня, что сам собою не опасался он ни мало, чтобы поступил я с ним худо, но что француз был тому виною, сказав, что я наложу на него непременно оковы, если не привезет островитянин на корабль свиньи своей, чему он и должен был верить. Итак, подозрение мое на француза оказалось основательным. Одарив короля и всю фамилию, просил я его не нарушать согласия, но обходиться с нами дружественно, представляя, что я без вынуждения конечно не употреблю ни против кого насилия, а тем менее еще против самого его, почитая своим приятелем. Отдохнув и освежась соком кокосовых орехов, вознамерились мы итти с путеводителем Робертсом к мораю или кладбищу. Но прежде выхода нашего из королевского дома показали нам его

* Сие дерево называется на нукагивском языке: фау.

внучку, которая, как и все дети и внучата королевской фамилии, признается за Етау или существо божеское. Она содержится в особенном доме, в который имеют вход только мать, бабка и ближайшие родственники. Для всех прочих дом сей — табу. Младший брат короля держал маленького сего божка (дитя от 8 до 10 месяцев) на руках своих. Я спросил при сем, как долго кормит здесь грудью мать детей своих? Мне ответствовали, что весьма редкие исполняют здесь сию естественную обя­занность. Когда родится дитя, то ближайшие родственницы стараются наперерыв

заступить место няньки; берут дитя от матери в дом свой и кормят его не грудью, но плодами и сырою рыбою. Хотя сие и казалось мне невероятным, однако Робертс уверял, что сей образ вскармливания детей вообще здесь обыкновенен. Невзирая на то, нукагивцы чрезмерно рослы и дородны.

После сего пошли мы к мораю дорогою, ведущей мимо минерального источника, каковых здесь должно быть немало. Морай находится на горе довольно высокой, на которую взошли мы не без трудности во время полуденного жара. Он состоит из густого небольшого леса, переплетшегося своими ветвями и кажущегося быть непроходимым. Мы видели здесь гроб, стоявший на подмостке. Трупа, лежащего воном, виден был один только череп. Вне ограды, состоящей из деревьев, стояла сделанная из дерева статуя, долженствовавшая представлять образ человека и служила доказательством грубой работы неискусного художника. Подле сей ста­туи находился столп, обитый кокосовыми листьями и белою бумажною материей. Сколько мы не любопытствовали узнать, что означает столп сей, но любопытство наше осталось неудовлетворенным. Нам сказал только Робертс, что столп сей — табу. Подле морая стоит дом священнослужителя, которого не застали мы дома. У нукагивцев каждое семейство имеет собственный свой морай. Осмотренный нами принадлежал духовному состоянию. Без Робертса, причисляющегося к сему семейству и принадлежащего к королевской фамилии, не удалось бы нам, может

быть, видеть ни одного кладбища, потому что нукагивцы неохотно позволяют ос­матривать оные. Морай бывает обыкновенно на горах во внутренности острова. Виденный нами был только один, находившийся недалеко от берега.

По срисовании Тилезиусом вида морая*, пошли мы назад к гребным судам своим, но на обратном пути сем не могли не согласиться на просьбу услужливого Робертса и не посетить его дома, в чем, невзирая на излившее расстояние, ни мало не раскаивались. Новый дом его, построенный недавно по здешнему образу, стоит в середине кокосового леса. На одной стороне оного протекает небольшой ручей, а на другой между большими каменьями — минеральный источник. Все наше общество, сев на каменистом берегу оного, отдыхало в тени высоких кокосовых деревьев, закрывавших нас от палящих лучей солнечных, причинявших нам вели­кую усталость. Более двадцати островитян рвали и бросали с деревьев кокосовые орехи, другие же разбивали и очищали, в чем показывали великое проворство и опытность. Жена Робертсова, молодая, красивая женщина лет 18-ти, казалась отходившею от обычаев своих соостровитянок, что для нас, европейцев, весьма нравилось. Тело свое не намазывает она маслом кокосовых орехов, которое хотя и придает великий лоск, однако причиняет сильный противный запах.

Во втором часу пополудни возвратились мы к своим шлюпкам. Слух о посещении нашем короля, вероятно, уже распространился. Мы нашли на берегу по-прежнему великое множество островитян. По прибытии нашем на корабль восприяла торговля опять обыкновенный ход свой. За день прежде послал я лейтенанта Левенштерна осмотреть южный нукагивский берег, лежащий на западе от залива Тайо-Гое. В трех милях от упомянутого залива открыл он гавань, найденную им столь хорошею, что я решился сам осмотреть ее. Через два дня поехал я туда сам с лейтенантом Левен- штерном, Горнером, Тилезиусом и Лангсдорфом, сопровождаем был капитаном Лисянским с некоторыми его офицерами. Надеясь получить в новом заливе запас жизненных потребностей, взяли мы с собою довольно вещей для мены и подарков. Пробыв на пути полтора часа, прибыли мы туда в 10 часов утра. При входе в за­лив найдена глубина 20 саженей, грунт — мелкий песок с илом. Западную сторону входа составляет весьма высокий, утесистый каменный берег, представляющий дикий, но величественный вид. Во внутренности входа на восточной стороне на­ходится еще залив, казавшийся, так сказать, усеянным большими каменьями и к западу вовсе открытый, так что буруны здесь весьма сильны. Миновав западную оконечность сего каменистого залива, открывается к востоку небольшая, со всех сторон закрытая бухта. Приложенный план, снятый с величайшей точностью, по­даст достаточное понятие о сей отменной гавани, глубина коей, у самого южного берега от 5 до 6 саженей, у северного же, в расстоянии 50 саженей, от 10 до 12 футов. Бухта сия, простирающаяся от NO к SW, имеет в длину 200, а в ширину 100 саже­ней. Глубочайшая сторона его прилежит красивому песчаному берегу, за которым находится прекрасный луг. В некоторых местах есть и пресная вода, текущая с гор, окружающих берег и луг. Сверх того, по населенной долине, лежащей на севере от входа и называемой островитянами Шегуа, протекает немалый источник; он впадает в северный залив, ни мало не защищаемый от ветров, а потому буруны затрудняют выход на берег; однако я думаю, что во время прилива можно войти в источник на небольшом гребном судне. Наливаться водою вообще здесь не трудно. Надобно только остановиться перед буруном на верпе. Островитяне за несколько

* Смотри список иллюстраций. (Прим. ред.)

кусков железа, как уже мною упомянуто, не только наливают бочки водою, но и переправляют оные вплавь чрез буруны до гребного судна. Бухта окружена бере­гом так, что самые крепкие ветры едва ли могут производить какое-либо волнение.

Для корабля, требующего починки, нель­зя желать лучшего пристанища. Глубина, в расстоянии около 50 саженей от восточ­ного берега, не более 5 саженей; в 10-ти же саженях от оного от 10 до 12 футов.

Выгрузка корабля может производима быть с величайшей удобностью. Если и не будет настоять нужды в исправлении корабля починкою, то и в таком случае предпочитаю я сию пристань заливу, в котором мы стояли. Кокосовые орехи, ба­наны и плоды хлебного дерева находятся и здесь в изобилии. В мясной провизии, может быть, в сем месте такой же недо­статок, как и в порте Анны-Марии. Но главное преимущество сей новооткрытой гавани перед оным состоит в том, что можно стоять на якоре в 100 саженях от берега. Имея под пушками все селение и жилище короля, нападение от диких совсем невозможно. Следовательно, и не нужно так, как в Тайо-Гое, где стоит корабль в полумиле от берега, давать прикрытие идущим к берегу гребным судам. Сверх сего, в последнем месте берег болотистый и каменистый принуждает далеко от оного искать благорастворенного воздуха, необходимого для поправления или укрепления здоровья. Место для госпиталя найти вблизи очень трудно; перевоз инструментов для учреждения обсерватории, по причине сильных бурунов, весьма затруднителен. У нового залива, напротив того, на зеленой равнине, лежащей у самого берега, произвести можно весьма удобно то и другое; для прохаживания же и свежего воздуха нельзя желать лучше, как долина Шегуа, простирающаяся по берегам источника. Дорога из селения к зеленой равнине идет через каменистые горы; итак, покушение островитян к нападению может быть примечено издали. Единственный недостаток сей пристани состоит в том, что вход с моря узок; впрочем, хотя он, будучи не шире 120 саженей, затруднителен, однако безопасен, ибо глубина оного от 15 до 20 саженей, почему верпование, если ветер не будет слишком свеж, весьма удобно. Но и с сей стороны порт Анна-Мария ничем не преимуществует, ибо, входя и выход я из оного, всегда почти верповаться должно, как то испытали мы сами. Островитяне не имеют названия для сей бухты, а потому и назвал я ее портом Чичаговым, в честь министра морских сил. Оная лежит под 8°57'00" южной широты и 139°42'15" западной долготы.

Места близ жилища короля в Тайо-Гое и англичанина Робертса весьма нам понравились, но долина Шегуа гораздо прекраснее. Извивающийся у подошвы высоких гор источник, ниспадая с крутизны и протекая быстро по низкой долине, украшает страну сию чрезвычайно. Стоящие на левом берегу оного жилища остро­витян показывают большее благосостояние, нежели виденные нами в Тайо-Гое,

да и самые люди лучшего вида. Здесь видели мы также обширные насаждения корня таро и кустарников шелковицы и гораздо более свиней, составляющих главное их богатство, которым дорожат они чрезмерно; ибо и тут не могли мы купить ни одной свиньи. Король, называвшийся Бау-Тинг, один только привел свинью для продажи; но он не мог расстаться с сим своим сокровищем. Четыре раза заключал с нами торг, сделавшийся наконец для него весьма выгодным; однако, невзирая на то, вдруг опять раскаялся и возвратил нам наши вещи, сколько оные ему ни нравились. Таковое упорство или нерешительность произвело на нас большую досаду, но я все же не оставил его без того, чтобы не одарить некоторыми малостями.

Прибытие наше сюда произвело всеобщую радость. Всякий, смотря на нас, улыбался с изъявлением удовольствия; но мы, хотя и были первые из европейцев, их посетивших, однако не приметили ни необычайного крика, ни нескромной навязчивости. Каждый приносил нам для продажи бананы и плоды хлебного дерева, которые выменивали мы на куски старых железных обручей. Женщины отличаются также много от обитающих в Тайо-Гое. Они вообще благообразнее последних; две из них были очень красивы. Мы не видали ни одной совершенно нагой. Все покрывались желтыми шалями. Особенное отличие их состояло в куске белой материи, из которой имели они на голове род тюрбана, сделанного с великим вкусом, что служило им не малым украшением. Тело свое намазывают очень крепко кокосовым маслом, что, по-видимому, почитается у них отменным украшением. Мы, при встрече нас на берегу порта Чичагова, того не приметили, нетерпеливое любопытство увидеть нас воспрепятствовало, может быть, им тогда показаться в лучшем убранстве. Когда прибыли мы после через несколько часов к Шегуа, тогда встретили они нас, намазанные маслом. Руки и уши у них расписаны, даже на губах имели по нескольку полос поперечных. В рассуждении нравственности казались они, однако, не отличнее от соостровитянок своих тайо-гоеских. Они употребляли всевозможное старание познакомиться короче со своими новыми посетителями. Телодвижения их были весьма убедительны и так выразительны, что всякий удобно мог понимать настоящее их значение. Окружавший народ изъявлял к пантомимной их игре величайшее одобрение, возбуждал их к тому более.

Прохаживаясь по долине, приметили мы в нескольких стах шагах от королевского жилища пространное, весьма ровное место, перед которым находился каменный помост, в высоту около фута, а в длину около ста саженей, сделанный с таким ис­кусством, которому не видали мы ничего подобного у островитян, обитающих на берегу порта Анны-Марии. Камни положены весьма порядочно и ровно и соеди­нены так плотно между собою, что и европейские каменщики не могли бы сделать искуснее. Робертс сказал нам, что помост сей служит седалищем для зрителей при праздничных их плясках.

В 4 часа пополудни сели мы на шлюпки и поехали обратно к кораблям своим, куда по причине противного ветра прибыли не прежде 8 часов вечера. Естество­испытатель Тилезиус и Лангсдорф пошли назад берегом и прибыли следующим уже утром, быв пешеходством своим весьма довольными. Дорога, ведущая через высокие и крутые горы, утомила их столько, что они на половине дороги должны были ночевать в доме одного из знакомых Робертса, бывшего их путеводителем.

Мая 16-го запаслись мы достаточно водою и дровами. На рассвете следующего дня приказал я поднять один якорь, а в 8 часов и другой. Поелику залив окружи высокими горами, причиняющими почти беспрестанную перемену ветров, то выход из оного и бывает очень затруднителен. Верпование, по отдаленности от открытого моря и великому жару, сопряжено с чрезвычайными трудностями, но есть необходимо.

Сначала дул ветер с берега довольно постоянно, и мы достигли уже середины залива под парусами, но вдруг потом так часто переменялся, что мы принуждены были поворачивать почти каждую минуту. Сверх того, течением увлекало корабль более и более к западу так, что необходимость принудила нас стать на якорь в 120 саженях от западной стороны залива. Глубина у самого берега была 20 саженей. Итак, близость оного не угрожала никакою опасностью. После сего начали мы немедленно верповаться на середину залива; но внезапные порывы ветра принудили нас опять положить якорь. «Нева» тоже по тщетном усилии принуждена была стать на якорь, да только в дальнейшем от берега расстоянии. Посредством двух верпов удалились мы от берега и в 4 часа пополудни находились на середине залива. Ветер становился попутнее; я приказал немедленно отдать паруса и надеялся выйти в море еще до наступления ночи, но продолжающееся непостоянство ветра, переменившегося опять в то же мгновение, принудило в третий раз бросить якорь. Беспрерывная работа, продолжавшаяся с 4 часов утра, и великий жар 23° побудили меня дать людям отдохновение и провести следующую ночь еще в заливе. В 8 часов вечера сделался ветер свежий, продолжавшийся до самого утра. На рассвете пошли мы из залива, но погода все еще не благоприятствовала. Ветер сделался крепкий; дождь пошел сильный. Стараясь при таковой погоде как возможно скорее удалиться от берега, принужден я был оставить на корабле француза Кабрита, прибывшего к нам на корабль вечером поздно. Он казался притом более веселым, нежели печальным, и думать можно, что и приплыл на корабль с намерением, чтобы мы увезли его. Робертс избавился сим образом совсем неожиданно от смертельного врага своего.

Теперь, оставляя продолжение повествования нашего путешествия, почитаю я не излишним сообщить о положении островов Вашингтоновых, о нравах и обычаях населяющих оные жителей, сколько в десятидневное наше пребывание у острова Нукагивы, величайшего из сей купы островов, при помощи двух найденных нами там европейцев, узнать можно было.

ГЛАВА VIII

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ОСТРОВОВ ВАШИНГТОНОВЫХ

 

Повествование об открытии островов Вашингтоновых. — Причины, по коим название сие удержать должно. — Описание островов Нукагивы, Уапоа, Уагуга, Моттуаити, Гиау и Фаттуугу. — Недостаток в свежих съестных припасах как на сих, так и на Мендозовых островах. — Описание южного нукагивского берега и порта Анны-Марии. — Примечание о погоде и климате.

Купа Вашингтоновых островов от­крыта в мае месяце 1791 года Инграмом, начальником американского купеческого корабля «Надежды» из Бостона, во время плавания его от Мендозовых островов к северо-западному берегу Америки. Спустя несколько недель потом открыл острова сии также и Маршанд, начальник французского корабля «Солид», путешествие коего из Марселя около Кап-горна к NW берегу Америки, а оттуда мимо Китая и Иль-де-Франса в Европу издано в свет Флерье. Маршанд почитал открытие свое первым. Он приставал у острова, названного офицерами корабля по его имени, который причислил он к французскому владению. Он осмотрел и определил по­ложение и прочих островов, которым всем дал имена по своему произволению.

Только восточнейшего> то-есть острова Уагута, не удалось ему видеть. Всю купу островов сих назвал он островами Революции (Islas de la Revolution). В следующем после сего году острова сии опять были посещены двумя мореплавателями раз­ных государств. Гергест, начальник транспортного судна «Дедала», посланного с провизией и материалами к капитану Ванкуверу для приведения его в состояние продолжать славное свое путешествие, находился у островов сих в марте месяце 1792 г. Он описал все острова с великою точностью, дал им имена, открыл две при­стани у южного берега Нукагивы и приставал на гребном судне к одной из оных, названной им портом Анны-Марии. Ванкувер назвал всю сию купу в память своего несчастного друга’, которого почитал первым открывателем, островами Гергесто- выми. Спустя несколькос месяцев после Гергеста, проходило мимо островов сих купеческое судно «Буттерворт», под начальством корабельщика Броуна, который не назвал оных новыми именами, ибо и без того уже острова сии в продолжение двух лет четырехкратно переменяли свои названия. Он приставал у острова Уагуга и осмотрел западный оного берег. Последний посетитель островов сих был Джозиа Робертс, капитан американского корабля Джефферсона. Робертсово пребывание у острова Санта-Кристины, одного из островов Мендозовых, про­должалось три месяца. Отсюда повел его природный нукагивец, находившийся в отлучке 10 лет, к острову своей родины. Февраля 1793 г. Робертс назвал острова сии именем Вашингтона, как то видеть можно из Рошефукольтова путешествия по Америке*, где об открытии его помещены краткие известия. Робертс или Ин­грам был первый, давший сие название? Сие точно неизвестно. Но честь откры­тия островов сих принадлежит, бесспорно, американцам. Итак, справедливость требует удержать сие название. Сам Флерье отвергает наименование островов Революции, данное вторым их открывателем Маршандом, не приняв, впрочем, имени Вашингтонова; но он соединяет острова сии с другою купою, лежащею от них на SO и известных под именем маркиза де Мендоза. Хотя и справедливо, что чем менее будет разных названий на картах и более островов, известных под одним именем, тем лучший порядок и удобность в землеописании соблюдается, но неужели не заслуживает исключения имя Вашингтона, которое всякую карту украшать долженствует? Не требует ли строгая справедливость, чтобы первое открытие американцев осталось навсегда известным в морских летописях под начальным их названием? Впрочем, принятие или отвержение сего моего мнения предоставляю я на благоусмотрение географов, но до того означаю острова сии на своей карте под названием Вашингтоновых.

Оные острова лежат на NW от Мендозовых и состоят из восьми нижеследую­щих, простирающихся от 9°30' до 7°50' широты южной и от 139°5'30" до 140°13'00" долготы западной. Поелику каждый из упомянутых открывателей дал островам сим особенные названия, собственных же имен, под каковыми они известны у природных жителей, на некоторых картах совсем не находится, то я, называя каждый остров сими последними именами, буду приводить притом и первые, оставляя на волю каждому принимать названия французские или английские, американские или природные.

* Гергест и астроном Гуч, отправленные к капитану Ванкуверу, убиты на одном из островов Сандвичевых, называемом Воагу.

** Voyage sance les Stats Unis par le Rochefoucauld Liancour. Тош III, pag. 23. В сем сочинении имена сих островов неправильно написаны, например, вместо Уагуга написано Онгава.

1. Нукагива* есть обширнейший остров из всех сей купы. Величайшая длина его от юго-восточной до западной оконечности составляет 17 миль. В рассуж­дении всей окружности не могу сказать ничего утвердительного, ибо северная сторона нами не осмотрена. Инграм назвал сей остров Федераль, Маршанд — Бо, Гергест — остров сэра Генри Мартина» Робертс — остров Адамса.

2. Уагуга есть восточнейший из островов сей купы. Маршанд не видал сего острова вовсе; Инграм назвал его Вашингтон, Гергест — Риу, Робертс — Масса­чусетс.

3. Южнейший из островов Вашингтоновых есть Уапоа. Офицеры корабля «Солид» назвали его Маршанд, Инграм — Адаме, Робертс — Джефферсон. Мы не обходили сего острова, а потому и не видали большого камня, имеющего вид сахарной головы, названного Маршандом Пик, о котором Гергест упоминает**» что он имеет вид церкви, построенной в готическом вкусе; Вильсон в 1797 году, невзирая на то, что Маршанд шестью годами уже прежде наименовал его Пик, дал ему свое название (Церковь). Белого большого камня, названного Маршандом по наружному виду Обелиском, который, вероятно, с показанным на карте Вильсона под именем острова Stack (Стог), мы также не видали.

4. От южной оконечности острова Уапоа находится, на SO в расстоянии 1¹/г мили, малый, низменный остров, имеющий в окружности около 2 миль, который назван Маршандом Isle Platte (Плоским островом), Инграмом — Линкольн, Ро­бертсом — Резолюшн, Вильсоном — Левель. Собственного имени сего острова узнать я никак не мог.

5 и 6. Моттоаити — два малых необитаемых острова, лежащих один от другого на О и W, разделяемых проливом шириною в одну милю. Они находятся от южной нукагивской оконечности на NWtW в тринадцати милях. Жители соседственных островов посещают оные нередко ради рыбной ловли, но только в случае крайнего в пище недостатка, потому что лодки их так худы, что и при таком малом плавании подвергают их опасности. Находившийся в Нукагиве англичанин Робертс просил меня неоднократно отвезти на острова сии француза Йозефа Кабрита и там его оставить. Инграм назвал острова сии Франклин, а Робертс — Блэк. Вероятно, что они, находясь в отдаленности* посчитали оные за один остров. Жители Нукагивы называют их также одним именем.

7 и 8. Гиау и Фаттуугу — два необитаемые же острова. Первый имеет длину восемь, а в ширину две мили. Жители близ лежащих островов приезжают на оные для собирания кокосовых орехов. Инграм назвал оба сии острова Нокс и Ханкок. Маршанд — первый Масе, второй Чанал; Гергест — острова Робертса, Робертс — первый Фриман, второй Лангдон.

Испытав сам собою на острове Нукагиве, величайшем и, по объявлению жителей, плодоноснейшем перед всеми прочими, крайний недостаток в мясной провизии, не советую я мореплавателям приставать ни к Мендозовым, ни к Вашингтоновым островам. Свиней, которые одни только из употребляемых в пищу животных здесь и водятся, как на первых, так и на последних достать чрезвычайно трудно. Кук, первый из посещавших острова сии в новейшие времена, получил их весьма

* В бытность мою на Нукагиве старался н всевозможно узнать имена настоящие поточному оных выговору, Но ни в одном из них не оказалось буквы «Р», которою Вильсон начинает имена большей части остроиовэтих.

Смотри описание сего острова в «Путешествии» Ванкувера, во 2-м томе.

мало, а Маршанд, бывший 17 годами после, еще меньше. Невозможность достать довольного числа свиней происходит не столько от малого оных количества*, сколько оттого, что островитяне не хотят их променивать, почитая их лучшим кушаньем в их пирах, которые они по обычаю своему отправляют при похоронах I

своих родственников, жрецов и главных начальников.

Выше упомянуто, что король долины Шегуа при всех наших стараниях и на­дежде получить от нас хорошую цену, не решился расстаться со своею свиньей, хотя и имел их несколько, и мы видели их в долине великое множество. Плодов также недостаточно. Кокосовые орехи получать можно для ежедневного только продовольствия, но оные и составляют почти единственную свежую пищу, потому что бананов и плодов хлебного дерева немного; по крайней мере испытали мы то в заливе Тайо-Гое. В порте Чичагова выменяли мы бананов более, но плодов хлебного дерева не получили нисколько. Итак, мореплавателю, по совершении

плавания около мыса Горна из Бразилии, на которое нельзя полагать менее трех месяцев, не можно надеяться подкрепить людей своих свежею в сих местах пищею для продолжения плавания к северо-западному берегу Америки, или в Камчатку, где также доставание свежей провизии не верно. Вода и дрова суть единственные потребности, которыми на островах сих запасаться можно, но и то без помощи

островитян, искусных переплавлять вплавь через буруны бочки, крайне трудно и опасно, а особливо в случае нечаянного несогласия с дикими, во время коего посланные за водою люди могут быть вдруг отрезаны. Островитяне столько беспокойны, что часто самая малость или одно недоразумение, как то мы сами испытали, подают им повод к неприятельским поступкам, которых ни сам король, по мало- властию своему, остановить и прекратить не может. Для кораблей, назначенных в Камчатку и идущих около мыса Горна, выгоднее держать путь из Бразилии прямо к островам Товарищества и Мореплавателей или к островам Дружества, где по крайней мере на шесть или на восемь недель можно запастись свежими жизненны­ми потребностями. Сей путь, во-первых, прямее, во-вторых может подать случай к точнейшему изведанию еще мало известных островов Фиджи, Бабакос, Гапай, Вавао и пр., также и к открытию новых, которых в тех морях, вероятно, много еще находится. Но для кораблей, идущих к северо-западному берегу Америки или к острову Кадьяку, удобнее заходить в порты области Чили, изобилующей свежими жизненными потребностями, где сверх того можно брать рожь и пшеницу, которые весьма нужны для Кадьяка и наших селений американского близлежащего берега. Переход из Чили к Кадьяку не слишком дальний. Если же оный будет многотруден, то Сандвичевы острова, лежащие недалеко от пути сего, служить могут новым местом для отдохновения, починки и запаса свежей провизией.

Климат Вашингтоновых островов не разнствует ни мало от климата островов Мендозовых, по причине близости первых к последним, и вообще весьма жарок.

Из Маршандова путешествия видно, что в июне месяце в заливе Мадре-де-Диос, у острова Св. Кристины показывал термометр 27°. Во всю бытность нашу в порте Анны-Марии не поднималась ртуть в термометре на корабле выше 25°; обыкновенно показывала от 23 до 25°; на берегу, по-видимому, долженствовал быть жар двумя градусами более. Невзирая на столь великие жары, климат — самый здоровый. Находящиеся здесь два европейца уверяли, что лучшего климата представлять

* По описанию мореплавателей, Сандвичевы и Дружественные острова изобилуют более сви­ньями, нежели острова Мендозовы и Вашингтоновы.

себе не можно. Здоровый и свежий вид всех жителей подтверждал их уверение. На островах сих, как вообще между тропиками, в зимние месяцы идут обыкновенно дожди, но здесь против других мест они реже и не столь продолжительны. Не редко случается, что в десять месяцев и более не упадет ни капли. Если сие, к несчастию, случится, то всеобщий голод неизбежен. Сие зло сопровождается ужаснейшими последствиями. Оно доводит островитян до таких страшных поступков, каковым никакой народ не представляет подобного примера.

Господствующий между этими островами пассатный ветер есть SO, отходящие на несколько румбов к О и S, но бывает иногда и SW довольно продолжителен. Островитяне называют этот последний ветер особенным именем. Жители островов сей купы пользуются SW ветрами для посещения своих юго-восточных соседей. В порте Анны-Марии, подобно как и во всех жарких климатах, ветер дует ночью с берега, а днем с моря; они мало переменяются, но обыкновенно бывают слабы, исключая такие случаи, когда из ущелий вырываются шквалы.

ГЛАВА IX

ОПИСАНИЕ ЖИТЕЛЕЙ ОСТРОВА НУКАГИВЫ

 

Стройное мужчин телосложение. —

Крепость их здоровья. — Описание женщин. — Украшение узорчатою насечкою тела. — Одеяние и уборы обоего пола. — Жилища. — Отдельные сообщества. — Орудия, употребляемые в работах, и домашние. —

Пища и поваренное искусство. — Рыбная ловля. — Лодки. — Землепашество. — Упражнения мужчин и женщин. — Образ правления и Управа. — Семейственные соотно1иения. — Военное искусство. — Перемирие и повод к оному. — Вера. — Обряды при погребении. — Табу. — Волшебство. — Робертс. — Музыка. — Число жителей. — Общие примечания об островитянах сей купы.

Островитян Великого океана не видал я, кроме обитающих на островах Сандвичевых и Вашингтононых; но, невзирая на то, смею утверждать с достоверностью, что сих последних никакие другие стройностию тела не превосходят. Из описаний прочих островов сего океана, содержащихся в путешествиях капитана Кука, видно, что обитающие на оных не могут равняться с островитянами сей купы. Собственное признание Кука и Форстера, в рассуждении жителей островов Мендозовых, не оставляет в том никакого сомне­ния. Сия телесная стройность не есть, как то на прочих островах, преимущество, предоставленное природою в удел одним только знатным. Она принадлежит здесь, почти без исключения, каждому. Причиною сему полагать надобно более равное разделение собственностей между жителями. Необразованный нукагивец не при­знает в особе короля своего такого самовластителя, для которого одного только должно жертвовать всеми своими силами, не смея думать ни о самом себе, но и о своем семействе. Малое количество знатных, состоящее из одних королевских родственников, и маловажная их власть не препятствуют свободному отправлению работы нукагивца для самого себя и быть полным господином принадлежащего ему участка земли.

Нукагивцы вообще росту большого* и весьма стройны. Они имеют крепкие мышцы, красивую длинную шею, весьма правильное, соразмерное расположение лица, служащее, по-видимому, зеркалом доброты сердечной, обнаруживающейся действительно их ласковым обхождени­ем. Узорочное распещрение некоторых частей тела и намазывание оного темною краскою придает им цвет черноватый, который от природы светел, как то на детях и нераспещренных островитянах видеть можно. Хотя цвет тела и не столь бел, как у европейцев, однако разнится малым, и разность сия состоит только в том, что подходит несколько к тем­ножелтоватому цвету. Сии островитя­не отличаются еще и тем, что между ними нет уродливых или с какими-либо телесными недостатками, по крайней мере никто из нас не видал ни одного такого. Тело их совершенно чисто. Нет на нем ни вередов, ни сыпи, ни каких-либо пупырышков. Сим, конечно, они обязаны умеренности в употреблении напитка, называемого кава, который есть общий на всех островах сего океана и столь вреден для здоровья, что невоздержное употребление оного часто совсем обезображивает тело. Сей напиток употребляют немногие, но и то с великою умеренностью. Нукагивцы пользуются все вообще завидным, крепким здоровьем. Счастье сохранило их до сих пор от пагубной любострастной болезни. Не имея никаких болезней, не знают они вовсе и лекарств. Kaгa или действие волшебства, о котором сказано будет ниже, расстраивая воображение, может иногда приклю­чить болезнь, но она тем же самым волшебством весьма удобно истребляется. Все врачество островитян сих состоит в одном только искусстве перевязывать раны, в котором король их преимущественно отличался.

Из премногого числа красивых людей сего острова двое особенно обратили на себя общее наше внимание и удивление. Один на берегу залива Тайо-Гое, великий воин и оруженосец, или, так называемый на их языке, королевский огнезажигатель** Он именуется Мау-Гау и есть, может быть, прекраснейший мужчина, какого когда-либо природа на свет производила. Рост его шесть английских футов и 2 Дюйма; каждая часть тела совершенно стройна. Приложенный рисунок пред­ставит ясное исполинское, чрезвычайно правильное его телосложение. Другой

* Здесь говорю я единственно о жителях Нукагивы; потому что я был на одном только сем острове. Но, представляя себе нукагивца, можно заключать не только о жителях Вашингтонской купы, но и островов Мендозовых, сходствующих между собою в языке, в образе правления, обычаях и имеющих одкнакие земные произведения.

*' Ниже буду иметь я случай объяснить, в чем состоит обязанность сего звания.

был Бау-Тинг, король долины Шегуа. Он, невзирая на то, что имел более 50 лет от роду, может назваться совершенно красивым мужчиною. Женщины вообще очень лепообразны: в чертах лица нет никакого недостатка. Голова у них весьма стройна, лицо более круглое, нежели продолговатое, глаза большие пламенные, волосы кудрявые, которые украшают они белою перевязью с великим вкусом, цвет тела весьма светлый. Все сие совокупно дает им, может быть, преимущество перед женщинами островов Сандвичевых, Товарищества и Дружественных*.

Впрочем, беспристрастный глаз найдет в них и недостатки, которых бывшие с Менданом и Маршандом не приметили или приметить не хотели. Рост малый, тело нестройное, стан не прямой даже и у девушек 18 лет, отчего в походке они не свободны и кажутся переваливающимися. Сверх того, имеют они вообще несо­размерное толстое брюхо. Понятие их о красоте должно много различествовать от нашего, в противном случае, конечно, старались бы они скрывать свои недо­статки. Малый кусок ткани, которым прикрываются они небрежно, составляет единственное покрывало их телесных красот и недостатков. Сказанного Томсоном нельзя относить к нукагивским женщинам. Выражение нежного чувствования, приписываемого отагитским и единоземцам Вайни**, тщетно бы стал кто искать

во взорах сих островитянок. Напротив того, отличаются они бесстыдством, которое может затмить и природную красоту в глазах разборчивых людей.

Нукагивцы, достигнув совершенного возраста, испещряют все тело свое раз­ными узорами. Искусство сие, составля­ющее некоторый род живописи, нигде не доведено до такого совершенства, как на островах Вашингтоновых; оно состоит в том, что прокалывают кожу и втирают разные краски, а обыкновенно черную, которая делается после тем­но-синею. Король, отец его и главные жрецы отличаются тем, что расписаны темнее прочих. Все части тела их укра­шены сим образом. Лицо, глаза, даже и те места головы, на коих острижены волосы, покрыты сею живописью. Сей же обычай, по свидетельству капитана Кинга, введен и на Новой Зеландии и Сандвичевых островах; на островах же Товарищества и Дружества лица

* В долине Шегуа видел я более красивых островитянок, разумевших наряжаться с большим вкусом, нежели соседки их, обитающие в долине Тайо-Гое.

** Так называлась девушка островов Сандвичевых, которую госпожа Барклай, сопутствовавшая своему мужу к северо-западным берегам Америки, взяла с собою с острова Оваги с тем намерением, чтобы привезти в Европу, но после оставила ее в Китае, откуда капитан Мерс обязался отвезти ее в свое отечество, но она умерла в дороге. Портрет сей дикой красавицы присоединен к путешествию Мерса. Смотри страницу 27 в подлиннике.

не расписывают, а украшают одно только тело. На последних короли не расписываются вовсе. Ближайшее сходство такого украшения существует между новозеландцами и нукагивцами. Те и другие расписывают тело свое не прямолинейными начерта­ниями и изображениями животных, как то делают на островах Сандвичевых, но употребляют улитковые и другие кривые линии, располагая их на обеих сторонах тела. У женщин расписаны только руки, уши, губы и весьма немногие части тела. Люди нижнего состояния украшаются такою живописью мало, большая же часть оных совсем не расписывается. Из сего заключать должно, что такое украшение принадлежит знатным особам или людям, имеющим перед другими особенное отличие. Между нукагивцами находятся великие искусники в ремесле сем. Один из них, быв у нас на корабле во все время нашей здесь бытности, находил много для себя работы, потому что почти каждый из корабельных служителей приглашал его к сделанию на нем какого-либо узора по его искусству.

Мужчины не обрезываются, замечены однако ж некоторые из них Тилезиусом и Лангсдорфом, у которых была передняя кожица в длину разрезана, что, как думают, производят они острым ножом. Мужчины имеют, подобно жителям острова Санта-Кристины, переднюю кожицу, связанную шнурком; но мнение Флерье невероятно, чтобы сие для охранения от насекомых, или из утонченного сластолюбия делалось. Различие понятий о благопристойности у разных народов дает повод заключить, что не основывается ли вся стыдливость нукагивцев на том, чтобы скрыть от взора другого пола то, что и сама природа утаить кажется хотела. По крайней мере, стыдливые красавицы, плескавшиеся вокруг нашего корабля, изъявляли отвращение, когда нечаянная нужда матроса заставляла их отвратить свои взоры. Справедливость сего подтверждает и Робертс, прибавляя, что нука гивки для всякого, не соблюдающего сего правила, неблагосклонны.

Мужской пол вообще не прикрывает естественной наготы своей. Сам король из того не исключается. Узкий кусок толстой ткани, сделанный из луба шелковицы, опоясываемый над лядвиями, не может почитаться одеянием. Сей пояс, называ­емый на островах Дружества маро, именуют нукагивцы двояко, смотря по тому, из тонкой или из толстой сделан он ткани. Первого разбора называют они чиабу.

а второго — етуа. Но и чиабу носят не все нукагивцы. Красавец Мау-Гау являлся всегда совершенно голый. Я подарил ему в разное время два пояса, но и после того он всегда посещал нас голый. Ношение рогож вместо платья должно быть у них не безызвестно. Королевский зять, хотя только и один, но всякий раз приезжал на корабль в рогоже, которая была очень худого разбора, завязана около шеи и, вися с плеч книзу, прикрывала одну только спину. Капитан Кук видел короля на острове Санта-Кристине в великолепном одеянии, но на Нукагиве ни знатные, ни сам король не имеют праздничного или торжественного платья, что, вероятно, происходит

Головной убор состоит или из большого шлема, сделанного из черных петушиных перьев, или некоего рода повязки, сплетенной из жилок кокосовых орехов, украшен­ной жемчужными раковинами, или из обруча, сделанного из коры мягкого дерева с висящим на нем рядом веревочек. Большая часть островитян имели в волосах великие древесные листья. Уши украшают они большими, белыми, кругловатыми раковинами, наполненными твердым песчаным веществом, с прикрепленным к оным свиным зубом, который втыкают в нижнюю часть уха как серьги. Сии островитяне стараются более всего о украшении шеи. Духовные носят на груди некоторый род ожерелья, имеющего вид полукружья, сделанного из мягкого дерева, на коем накле­ено несколько рядов красных бобов; прочие же употребляют другой род ожерелья, состоящего из одних зубов свиных, нанизанных на плоский шнурок, сплетенный из жилок кокосовых орехов; они носят также и по одному зубу или на шее, или в бороде, а иные и шары величиною в большое яблоко, которые покрываются крас­ными бобами. Бороду бреют, но на самой середине оставляют небольшой клочок волос. Голову также бреют, оставляя только по обеим сторонам длинные волосы, которые завязывают сверх головы в пучок, так что оные кажутся рогами. Однако сей образ ношения волос не есть общий. У многих, а особливо у людей нижнего состояния, волосы на голове не острижены, волнисты и кудрявы, но не столько, как у африканских арапов.

Одеяние женщин состоит, кроме чиабу или пояса, который носят они так же, как и мужчины, из куска ткани, висящего до икр, которым прикрываются недостаточно, как то уже выше упомянуто. Но и то нередко с себя сбрасывали иногда даже и чиабу, когда на корабль приплывали. Тело свое намазывают ежедневно кокосовым маслом, которое придает великий лоск, но сообщает неприятный запах. Делают ли они сие

для украшения или чтобы защищаться от лучей солнечных, того не утверждаю с точностью, но думаю, что сие должно служить к тому и друго­му. Ни у одной из женщин не видал я никакого украшения на шее; но все они имеют при себе веера четырехугольные или в виде полукружья, сплетенные из травы весьма искусно и выбе­ленные известью из раковин. Волосы имеют черные, которые намазывают крепко маслом и завязывают в пучок у самой головы.

Жилища сих островитян состоят из длинного, узкого строения, сделанного из бамбу (морского тростника) и из бревен дерева, называемого по-нукагивски фау, переплетенных между собою кокосовыми листьями и травою. Задняя длинная стена дома выше противолежащей ей передней стороны, в которой делаются двери, вышиною около трех футов, а потому крыша бывает всегда к передней стороне наклонна. Крыша делается из листьев хлебного дерева, наложенных один на другой, толщиною до полуфута. Внутрен­ность дома разделяется на две части бревном, лежащим вдоль на земле. Передняя часть вы­мощена каменьями, а задняя устлана рогожами, на которых все семейство спит вместе, без различия родства и пола. На одной стороне находится еще малое отделение, в котором сохраняют они свои лучшие вещи. Под крышею и на стенах развешены их калебассы, тыквы, употребляемые вместо сосудов,

оружия, топоры, барабаны и пр. В расстоянии от 20 до 25 саженей от дома бывает другое строение, подобное первому, с тою только разностью, что возвышено от земли на полтора или два фута. Перед ним сделана возвышенная площадь, устланная большими камнями, равная длиною дому, шириною же 10 или 12 футов. Сие строение служит столовою. Король, его родственники, жрецы и некоторые отличные воины могут только иметь таковые особенные столовые, требующие большого достатка, потому что каждый из них имеет отдельное сообщество, которое он всегда кормит. Сочлены сего сообщества различаются одни от других разными знаками, насеченными на их теле. Так, например, принадлежащие к сообществу короля, коих числом 26, имеют на груди четырехугольник, длиною в 6, а шириною в 4 дюйма. Англичанин Робертс есть член сего сообщества. Сообщество, к коему причисляется француз Иозеф Кабрит, имеет знак на глазу, и так далее. Робертс уверял меня, что он никогда бы не вступил в такое сообщество, если бы не принудил его к тому крайний голод. Сие уверение, по-видимому, столь противоречащее существу вещи (ибо принадлежащие к таким сообществам не только обеспечены в отношении их пропитания, но и по признанию самого Робертса пользуются отличием, о приобретении коего стараются многие), возбудило во мне подозрение и заставило думать, не сопряжено ли такое отличие с некоторою потерею естественной свободы? Едва ли можно полагать, чтобы народ, столь бедный нравственными добродетелями, мог возвышаться до такой степени го­степриимства и любви к ближнему и делать столько добра, не ожидая за оное никакого вознаграждения. Король обнаруживал многократно свою жадность, несовместную с состраданием, но не изъявил ни разу чувствования, которое предполагало бы в нем какую-либо признательность. При каждом его на корабль приезде получал он от меня, хотя и малоценные, но для нукагивца не неважные подарки, однако, невзирая на то, не привез мне ни одного даже кокосового ореха, так как сие в обыкновении на других островах. По объяснении недоразумения, бывшего причиной возмущения, о коем в предыдущей главе упомянуто, и по восстановлении спокойствия, приехал король на корабль и привез мне в знак мира перечное растение; однако скоро в том после раскаялся. Не прошло еще получаса, как начал он просить меня, чтобы я отдал его обратно, если мне не нужно. От дикого человека с такими чувствованиями, конечно, нельзя ожидать, чтобы он кормил множество людей без всякого за то воздаяния. Люди, не имеющие никакой собственности, не могут платить за всегдашнее свое прокормление ничем более, кроме некоей потери естественной своей свободы и неза­висимости. В сем состоит обыкновенный ход всех политических соотношений. Путь

к самовластию прокладывается мало-помалу, и нукагивский король, который есть теперь не что иное, как богатейший гражданин сей дикой республики, не имеющий ни малей­шей власти даже и над беднейшим жителем долины, выключая членов его сообщества, сделается, может быть, скоро сим образом таким же самовластным королем, каков ныне деспот острова Оваиги.

Женский пол не имеет вовсе участия в обе­дах сих отделенных сообществ. Особенные для пиров дома суть вообще табу. Однако женщины не лишены здесь права, как на других островах, есть вместе с мужчинами в своем собственном жилище. Им не запре­щено также есть и свинину, которую дают им, впрочем, редко.

В десяти или пятнадцати шагах от жилых домов вырыты многие ямы, выкладенные каменьями и покрытые ветвями и листьями, в которых сохраняют запас жизненных по­требностей, состоящих по большей части из печеной рыбы и кислого теста, приго­товленного из корня таро и плода хлебного дерева, которые держат в таких погребах по нескольку месяцев. Поваренное их искусство весьма просто. Кроме свинины, приготовляе­мой ими, по объявлению Робертса, по образу отагийцев, главная пища состоит в кислом густом тесте, довольно вкусном, подобном сладкому с яблоками пирожному. Сверх того, едят они ямс, таро, бананы и сахарный трост­ник. Жареное приготовляют на банановых листьях, которые служат им и вместо блюд. Рыбу едят также и сырую, обмакивая в со­леную воду. Не имеющий привычки, смотря на них, как обедают, не может чувствовать хорошего аппетита. Они берут кислое тесто пальцами и несут ко рту с жадностью. Мы видели, что король обедал таким образом, почему заключать должно и о прочих. Однако к похвале сказать надобно, что он тотчас после обеда вымывал свои руки.

Орудия, употребляемые в работе при строении, весьма просты. Оные состоят из тонко заостренного камня для пробуравливания дыр и топора, сделанного из плоского черного камня. Последний употре­бляют только в случае недостатка топоров европейских. Самые малые кусочки железа,

от нас получаемые, преобращали они в топорки, точа оные на камне до тех пор, пока не получат остроты надлежащей.

Впрочем, видел я и каменный топор, которым строена была рыбачья лодка.

Домашнюю свою посуду приготовляют из скорлуп кокосо­вых орехов, из тыкв посредственной величины, называемых калебассами, и из темного дерева, из коего делают некоторый род тонких чашек, наподобие раковины. Тыквенные и из ко­косовых орехов чашки украшают они костями рук и пальцев своих неприятелей, которых пожирают. Бритвы делают из костей морской прожоры, но употребляют оные в случае не­достатка только бритв европейских.

Оружие нукагивцев состоит из дубины, копья и пращи.

Дубина, длиною около пяти футов, делается из плотного де­рева казуарина весьма хорошо и красив». Она весит не менее

10 фунтов. На толстом конце вырезана фигура человеческой головы. Копье делается из того же дерева, длиною от 10 до 12 футов, толщиною по средине в один дюйм, с обоих концов заострено. Камни для бросания из пращи кладут в весьма красиво сделанную плетенку.

Нукагивцы употребляют к ловлению рыбы такой способ, который, думаю, у одних их только в обыкновении'. Они берут корень растущего на камнях зелия и расталкивают его камнем. Рыбак ныряет на дно и разбрасывает по оному сей растолченный корень, от которого рыба столько пьянеет, что в скором времени всплывает на поверхность воды полумерт­вою, где он собирает ее уже без всякой трудности. Впрочем, ловят рыбу они и сетями, но сие средство, как казалось, есть менее обыкновенно, потому что в заливе Тайо-Гое находи­лось вообще только восемь рыбачьих лодок. Наконец, для ловления рыбы употребляется также и уда, которой крючок делается очень красиво из жемчужной раковины. Нить уды и все другие веревки, употребляемые ими для оснащения лодок и для других надобностей, вьют из луба дерева фау. Другой род веревок, которые очень гладки и крепки, приготовляют из жилок кокосовых орехов. Всякий, имеющий у себя несколько земли, почитает рыбную ловлю презрительным упражнением, почему и занимаются оною одни бедные, лишенные других к пропитанию способов. Они знали, что мы платили бы за рыбу хорошую цену; но, невзирая на то, привезли к нам в два раза только 7 или 8 бонитов. Отсюда заключаю, что число жителей, не имеющих земли, должно быть очень невелико,

Нукагивские лодки все вообще с коромыслами⁴*, строятся из трех родов дерева, по которому они и ценятся. Сделанные из хлебного дерева и майо ценятся ниже тех, которые состроены из дерева, называемого нукагивцами тамана. Последние

* В Суринаме видел я почти подобный сему способ.

** Коромысло на английском языке outrigger, на французском balander, состоит из нескольких шестов, поперек лодки лежащих, и концами коих по обеим сторонам лодки, вне оной, прикрепляются два продольных шеста, которые, упираясь в воду, при наклонении лодки на ту или другую сторону» не допускают ее опрокинуться.

очень крепки и ходки. Впрочем, состроены весьма худо и сшиты веревками, сви­тыми из жилок кокосовых орехов. Самая большая, нами виденная, лодка имела (в длину 33, в ширину два с половиной, а в глубину два с третью фута.

Жизненные потребности нукагивцев малочисленны, а потому и земледелие их в худом состоянии. В оном упражняются здесь менее, нежели на других островах сего океана. Насаждения шелковицы, корня таро и перечного растения слишком ограничены. Недостаток в корне таро и бедное одеяние островитян обоего пола доказывают то ясно. Хлебное, кокосовое и банановое деревья не требуют попече­ния. Насаждение оных не стоит почти никаких трудов. Надобно только выкопать яму и посадить в оную ветвь, которая весьма скоро принимается. Следовательно, упражнение в сем мужчин очень маловажно. Рыбную ловлю презирают они, веро­ятно, потому, что она сопряжена с большими трудностями, а иногда и с опасностью. Главнейшие их работы состоят в строении домов и приготовлении оружия; но сие случается также редко, а потому нукагивцы проводят жизнь свою в величайшей праздности. По уверению англичанина, пролеживают они большую часть дня на рогожках со своими женами. Упражнения сих последних многоразличнее. Они вьют веревки для разных потребностей, делают веера и разные украшения для себя и для мужей своих. Важнейшее же их упражнение состоит в приготовлении для своего платья ткани, которая бывает двоякая. Одна толстовата, серого цвета, делается из ветвей и жилок дерева, некоторого особого рода, и употребляется на пояса или чиабу и на платье для бедных женщин, которые иногда красят ее желтою краской. Другая очень тонка и чрезвычайно бела, но так редка, что виденные мною куски казались быть в дырках. Она приготовляется из шелковицы и употребляется на платье и головной убор женщин высшего состояния.

Многократно уже имел я случай упоминать, что образ правления здесь совсем не монархический. Король не отличается ни одеянием, ни украшениями от послед­него из своих подданных. Повеления его совсем не уважаются. Не редко над ними смеются. Если же бы отважился король кого-либо ударить, то он должен опасаться равного возмездия. Быть может, что в военное время, начальствуя над воинами, имеет он большую власть, но образ их военных действий не позволяет думать, чтобы и тогда был он единственным предводителем. Вероятно, что сильнейший и неустрашимейший приводит в движение и прочих, и в таком случае власть Катанове в сражениях менее обширна, нежели огнезажигателя его Мау-Гау. Все, что с достоверностью сказать можно о преимуществах короля, состоит в том, что обладает великим имением и потому бывает в состоянии прокормить многих. Такое королевское маловластие дает повод заключать, что исполнение правосудия у них неизвестно. Воровство не только не почитается преступлением, но признается еще особенным отличием. Впрочем, признаться должно, что нукагивцы, в бытность свою на корабле, редко подавали нам случай удивляться их в том искусству. Ве­роятно, что всегдашние часовые с заряженными ружьями, в действии коих имели они ясное понятие, удерживали их от покушения на оное.

Прелюбодеяние считается преступлением в королевском только семействе. Смертоубийство есть единственное деяние, влекущее за собою мщение; но не король и не духовные дают управу, а родственники и друзья сами утоляют свое мщение кровью убийцы.

Сообщенные мне известия не свидетельствуют о семейственном их счастии. Хотя нукагивцы установлением брака удалились от зверского состояния, но, не­смотря на то, сие брачное соединение самым малым числом из них почитается священным. Думать надлежит, что оно есть более простое сожитие, произошедшее

или от общей склонности, или от общей выгоды, а потому по привычке или от продолжения первой побудительской причины сохраняющееся. Нравственное же понятие о взаимных обязанностях супружеского союза, наблюдаемого всеми известными островитянами сего океана, чуждо нукагивцам вовсе. Мы, невзирая на кратковременное наше здесь пребывание, уверились в том достаточно.

Англичанин Робертс защищал, думаю, честь королевской фамилии, к которой он причисляется из одного тщеславия. Он утверждал, что король и его родствен­ники имеют право умертвить жену свою, когда увидят ее в объятиях другого. Если сие и случалось когда-либо на самом деле, то, вероятно, были особые причины, доводившие до такого жестокого мщения, ибо, по собственному его признанию, жены королевской фамилии мало уважают верность супружеского союза. Сами собою приметили мы, что они не застенчивее прочих женщин.

Так называемый огнезажигатель принадлежит существенно к королевской фамилии. Хотя обязанность его и состоит частию в том, чтобы находиться при короле и исполнять его повеления, но он, главным образом, употребляется в таком

деле, которое особенно отличает нукагивских владетелей. Если король отлуча­ется от двора своего на время, должайшее несколько часов, то огнезажигатель сопровождать его уже не может. Он остается при королеве и заменяет короля во всех отношениях. Королева находит в нем второго супруга во время отсутствия первого. Он есть хранитель ее целомудрия. Награда его состоит в наслаждении охраняемым. Нукагивские самовластители, уповательно полагают, что лучше охотно делиться с одним, нежели по неволе со многими, уверясь, что для избежания сего последнего таковой соучастник необходим. Но Мау-Гау, занимавший сие место, не заслуживал доверия королевского, потому что казалося, был худым хранителем нравственности его супруги.

Люди, находящие удовольствие в том, чтобы пожирать подобных себе, не могут жить в продолжительном спокойствии. Нукагивцы воюют часто с соседями сво­ими, как по сей, так и по многим другим причинам. Образ, каковым ведут войну, доказывает, сколько мало они отличаются от хищных животных. Редко нападают они во множестве на своих неприятелей. Обыкновеннейший способ победить врага состоит в том, чтобы беспрестанно к нему подкрадываться и, умертвив нечаянно, сожрать добычу свою на месте. Кто в сем искусстве и хитрости наиболее отличается, тот и успевает в победе. Кто долее может лежать на брюхе без малейшего движения и почти без дыхания, кто скорее бегает и искуснее перепрыгивает с камня на камень, тот приобретает между сотоварищами своими славу, каковою возносится храбрый и сильный Мау-Гау. Во всех сих способностях и ухватках отличался француз пре­имущественно. Часто занимал он нас повествованием о своем в том искусстве и мог подробно и точно рассказать о всех обстоятельствах, происходивших тогда, когда убивал неприятеля. Однако он уверял, что никогда не ел сам человеческого мяса, а променивал оное на свинину. Неприятель его Робертс отдавал ему в сем также справедливость. Жители долины, лежащей у залива Тайо-Гое, ведут почти беспрестанную войну с жителями долин Гоме-Шегуа и Готти-Шева. С последними, по дальнему расстоянию, уповательно реже прочих. Они воюют также и с жителями долины, находящейся еще далее во внутренность острова. Воины долины Гоме, коих должно быть более 1000, называются особенным именем Тай-Пи, которое означает воинов великого моря, жители долины Тайо-Гое не воюют с ними на море, но только на сухом пути. Странная тому причина заслуживает быть известною, поелику показывает, что хотя короли нукагивские имеют мало власти, однако в некоторых случаях оказывается особам, принадлежащим к их семейству, чрезвы­чайное уважение. Сын короля Катонове женат на дочери короля воинов Тай-Пи. Она привезена водою, а потому залив, разделяющий сии две долины, есть табу, т. е. место священное, возбраняющее всякое кровопролитие. Если разрушится согласие между молодым принцем и его супругою, и она возвратится к своим родителям, то война, которую ведут теперь только на сухом пути, может быть и на море. Но, когда умрет она в сей долине, тогда должен последовать мир вечный. Нукагивцы верят, что душа умершей особы, принадлежащей к королевской фамилии и почи­таемой Етуа, или существом божеским, странствует в том месте, где умерла, и что нарушение ее покоя есть вечное проклятие. Подобная счастливая связь сохраняет теперь мир между жителями долины Тайо-Гое и другой, лежащей во внутренности острова. Король последней May-Дей, т. е. глава воинов, коих имеет 1200, женат на дочери Катонове и по причине непрерывного мира пребывает почти всегда у своего тестя. Он был, выключая Мау-Гау и Бау-Тинг, прекраснейший мужчина, посещав­ший нас ежедневно. С воинами великого моря (Тди-Пи) продолжается всегда на сухом пути война до тех пор, пока короли не потребуют перемирия, что случается

обыкновенно под предлогом празднования плясок или олимпийских игр сего ди­кого народа, которые, по их обычаю, отсрочены или до другого времени отложены быть никак не могут. Для приготовления к сим торжествам, в коих участвуют и неприятели, назначается определенное время. Доказательством того, что и сей грубый кровожаждущий народ не находит удовольствия в войне беспрестанной и желает иногда покоя, служит долговременное приготовление к сим торжествам,

которые продолжаются только несколько дней. В бытность нашу шесть месяцев уже протекло от последнего перемирия, но еще оставалось восемь до начала их празднеств, хотя все приготовление и состоит только в сделании нового места, на коем торжествуются пляски. По окончании оных каждый возвращается домой, и война возобновляется. В то самое мгновение, когда подадут знак перемирия, что делают они посредством кокосовой ветви, поставляемой на вершине горы, война прекращается. Один только случай ни в перемирие, ни в торжественные пляски, словом, ни в каких возможных соотношениях не терпит выключения. Ни гений мира, ни даже покоряющийся дух Етуа не в состоянии отвратить его действия, состоящего в следующем. Как скоро в какой-либо долине умрет жрец высокой степени, то в жертву ему должны принесены быть три человека. Оные не избира­ются из жителей той же долины, но похищаются насилием от соседей. Вдруг, по смерти, посылаются несколько лодок для поисков. Если посланным удастся овла­деть соседственной лодкой, не могущей им сопротивляться, и нужное число людей пленено будет, тогда насилие прекращается в то же мгновение, и море остается табу по-прежнему. В противном случае пристают они к берегу и около утесов и камней подстерегают соседственных островитян, выходящих часто поутру удить рыбу. Жертва, примиряющая дух верховногожреца с божеством, закалывается, но оную не пожирают, а вешают на дерево, где висит до тех пор, пока останутся одни кости. Если же в первые дни таковые несчастные изловлены не будут, то слух о сем распространится, и тогда война делается всеобщей. В бытность нашу в Тайо-Гоа .ежечасно ожидали подобного происшествия, потому что верховный жрец очень болен, и опасались, что смерть его неизбежна.

Нукагивцы имеют жрецов, следовательно, и веру. Но в чем должна состоять оная между сими дикими островитянами? Судя по грубой их нравственности, можно заключить, что и вера их такова же. Оная, конечно, не способствует к соделанию их лучшими. Вероятно, служит только прибежищем некоторым, находящим в ней безопасность жизни и многие другие выгоды. Проповедываемые жрецами нелепости*, приводящие иногда к крайним жестокостям, подают им средство заставить прочих почитать их людьми святыми и необходимыми. Темное поня­тие нукагивцев силится, впрочем, представлять себе существо высшее, которое называют они Етуа, но сих Етуа признают они множество. Душа жреца, короля и всякого из его родственников есть у них Етуа. Всех европейцев почитают также существами высшими, т. е. Етуа. Понятие нукагивцев простирается не далее их видимого горизонта, а потому твердо уверены, что европейские корабли снисхо­дят с облаков. С тех пор, как узнали они европейские корабли, удостоверились, что имеют истинное понятие о громе, думая, что оный происходит от пальбы сих кораблей, плавающих на облаках, и потому пушечной пальбы весьма боятся**.

Единственное благо, доставляемое им религиею, есть табу. Никто, даже ни сам король не может табу нарушить, какая бы маловажность оным не охранялась. Одно изречение сего страшного слова табу вселяет в них некий священный ужас и благоговение, которое, хотя и не основано на рассуждении, но не менее спаси­тельные следствия имеет. Всеобщее табу могут налагать только одни жрецы, на

* Особа жреца есть табу.

** Однажды случилось, что я в бытность на корабле моем королевского брата приказал выпалить из пушки. Вдруг бросился он на землю, обвился около ног подле не! о стоявшего англичанина. Смер тельный страх изобразился на лице его. Дрожащим голосом поеторля «ж Многократно: мате. мате.

частное же имеет право каждый, что происходит следующим образом: если хочет кто охранить от похищения или разорения свой дом, насаждения, хлебное или кокосовое дерево, то объявляет, что душа его отца или короля или иного лица покоится в оной его собственности, которая и называется тем именем. Никто не дерзает уже коснуться тогда сего предмета. Но если кто сделается столь дерзок, что изобличится в нарушении табу, такому дают название Кикино, и сии суть первые, которых съедают неприятели. По крайней мере, они тому верят. Духовные, упова- тельно, разумеют располагать сим обстоятельством так, что оное бывает действи­тельно. Жрецы, король и принадлежащие к его семейству суть табу. Англичанин уверял меня, что лицо его есть также табу. Но, невзирая на то, он опасался, чтобы не сделаться в предстоящей войне пленником и не быть съедену. Думать надобно, что его почитали прежде так, как и всякого европейца, за Етуа, но семилетнее его между островитянами обращение, конечно, уничтожило мысль признавать его существом высшим.

Робертс не мог сообщить мне сведений о религии новых его соотечественни­ков. Вероятно, что нукагивцы имеют об оной крайне темные понятия, или что он не старался узнать о сем основательно. Употребительные между сим народом при погребениях обряды состоят, по объявлению его, в следующем: по омытии умершего кладут тело его на покрытое куском новой ткани возвышение и покры­вают оное такой же тканью. В следующий день делают родственники умершего пиршество, к которому приглашают друзей и знакомых. Присутствие жрецов необходимо, но женщины не имеют в том участия. На оном предлагают в пищу всех свиней покойного, кои при других случаях редко употребляются; сверх того, корень таро и плоды хлебного дерева. Когда соберутся все гости, тогда отрезы­вают свиньям головы, приносимые в жертву богам их для испрошения через то умершему благополучного в другой свет переселения. Сию жертву принимают жрецы и съедают втайне, оставляя только маленький кусок, который скрывают под камнем. Друзья или ближайшие родственники покойника должны потом ох­ранять тело его несколько месяцев и для предохранения от согнития натирать оное беспрестанно маслом кокосовых орехов, отчего делается наконец тело твердо, как камень. Через год после первого пиршества делают второе, не менее расточительное, дабы засвидетельствовать тем богам благодарность, что благоволили переселить покойного на тот свет счастливо. Сим оканчиваются пиршества. Тело покойника разламывают потом в куски и кладут в небольшой ящик, сделанный из хлебного дерева, наконец относят в морай, т. е. на кладбище, в которое никто из женского пола, под смертным наказанием, входить не может.

Всеобщее верование волшебству составляет, кажется мне, некоторую часть их религии, поелику жрецы признаются в оном искуснейшими. Однако некоторые из простого народа почитаются за разумеющих сию тайну. Волшебство сие на­зывается кага и состоит, по рассказам их, в следующей невероятной басне: вол­шебник, ищущий погубить медленною смертью того, кто ему досадит, старается достать харкотину его, урину или испражнение. Полученное смешивает с неким порошком, кладет в мешочек, сплетенный отменным образом, и зарывает в землю. Главная важность заключается в искусстве плести правильно употребляемый на то мешочек и приготовлять порошок. Срочное к тому время полагается 20 дней. Как скоро зарыт будет мешочек, тотчас оказывается действие оного над подпавшим

* Описание морая помещено выше в седьмой главе.

чародейству. Он делается болен, день ото дня слабеет, наконец, вовсе лишается сил и через 20 дней умирает. Думать должно, что таковая басня распространена в народе хитрыми людьми, чтобы заставить других себя бояться и быть в состоянии вынуждать у них подарки. Сие подтверждается тем, что, если тот, над кем делается чародейство, подарит волшебника свиньей, или иным каким знатным подарком, хотя бы то было в последний день срока, то может откупиться от смерти. Волшеб­ник вынимает из земли мешочек и больной мало-помалу выздоравливает. Кажется такой несбыточный обман не мог бы долго сохранять к себе доверенности, но может быть приноравливание его к естественным припадкам или в подлинно некоторое в здравии расстройство, могущее приключаться от силы воображения того, над кем совершается колдовство, поддерживают доверенность к оному. Робертс, впрочем, человек рассудительный, и француз верили действию сего волшебства. Последний употреблял всевозможное, но тщетное старание узнать тайну чародейства» чтобы освободиться от неприятеля своего Робертса, которого он не надеялся лишить жизни другим каким-либо, кроме сего, способом, потому что англичанин, имея ружье, мог охранять себя всегда сим талисманом, превосходящим и самое кага; но чтобы сделаться еще страшнее для своих неприятелей, убедительно просил Робертс меня и капитана Лисянского дать ему пару пистолетов, ружье, пороху, пуль и дроби. Мы, сожалея, что не можем исполнить просьбы человека, бывшего нам во многом полезным, представили ему, что если бы он и получил от нас неко­торый запас пуль и пороху, то сохранение на острове сей драгоценности не может остаться тайным. Беспрестанно воюющие островитяне овладеют неминуемо таким сокровищем и истощат оное скоро, причем жизнь его подвергнется непременно еще большей опасности» которой будет сам причиною. Доказательства наши казались ему основательными, и он успокоился. Мы расстались с ним, как добрые приятели, снабдив его вещами другими, полезнейшими пуль и пороха.

Робертс казался человеком нетвердых мыслей и непостоянных свойств, однако рассудителен и доброго сердца. Главнейший его недостаток в сем новом его жилище, как то подтверждал и непримиримый враг его Ле-Кабриш, состоял в том, что он

не искусен в воровстве, а потому часто находился в опасности умереть с голода. Впрочем, поелику разум превозмогает невежество, Робертс приобрел мало- помалу от дикого народа великое к себе уважение, и имеет над оным более силы, нежели какой-либо из их отличнейших воинов. Для короля сделался он особен­но нужным. Ни мало не сомневаюсь я, чтобы он острову сему не мог принесть более пользы, нежели миссионер Крук, препроводивший на оном некоторое вре­мя для того, чтобы обратить нукагивцев в христианскую веру. Мне кажется, что проворный и оборотливый Робертс, к успешному произведению сего на самом деле способнее быть может и Крука и вся­кого другого миссионера. Он построил себе хорошенький домик, имеет участок земли, обрабатываемый им прилежно в надлежащем порядке, старается о приведении возможного в лучшее состояние, что здесь до него неизвестно было и по собственному его признанию ведет жизнь счастливо. Одна только мысль, попасться в руки каннибалов его беспокоит. Пред­стоящей войны боится он особенно. Я предложил ему, что готов отвезти его на острова Сандвичевы, откуда удобно уже найти случай отправиться в Кантон; но он не мог решиться оставить жену свою, которая в бытность нашу родила ему сына,

и, вероятно, он окончит жизнь свою в Нукагиве.

Состояние нукагивцев не может возбудить в них чувствования к волшебному действию музыки. Но как нет ни одного столь грубого народа, который бы не на­ходил в оной некоего удовольствия, то и сии островитяне не совсем к тому равно­душны. Их музыка соответствует их свойствам. К возбуждению грубых чувств нужны орудия звуков пронзительных, заглушающих глас природы. Необычайной величины барабаны их диким громом своим особенно их воспламеняют. Они и без помощи всякого мусикийского орудия умеют производить приятные для них звуки следующим образом: прижимают одну руку крепко к телу, и в пустоту, находящуюся между ею и грудью, сильно ударяют ладонью другой руки; происходящий от того звук крайне пронзителен. Пение их и пляска не менее дики. Последняя состоит в беспрестанном прыгании на одном месте, причем поднимают они многократно руки кверху и дрожащими пальцами производят скорое движение. Такт ударяют они притом руками вышеупомянутым образом. Пение их походит на вой, а не на согласное голосов соединение; но оное им нравится более, нежели самая приятная музыка народов образованных.

Сообщаемые мною здесь известия о числе народа сего острова основываются на одной вероятности, но, где точные исчисления бывают невозможны, там и близ- кие к истинным имеют свою цену. По объявлению Робертса, выставляют долины против неприятелей своих войнов: Тайо-Гое — 800, Голи — 1000, Шегуа ~ 500, Мау-Дей — 1200, Готти-Шеве на юго-западе от Тайо-Гое и другие на северо-вос­токе, каждая — 1200.

Итак, число всех ратников составляет 5900. Если число женщин, детей и мужчин престарелых положить втрое более сказанного, то число всех жителей острова вы­йдет 17700 или круглым числом 18000, которое, думаю, не будет мало, потому что супружества весьма бесплодны; престарелых же мужчин не видал я ни одного ни между жителями Тайо-Гое, ни Шегуа*. Мне кажется, однако, что робертсово пока­зание числа жителей долины Тайо-Гое превосходит настоящее, по крайней мере,, одною третью. Где 800 воинов, там, по принятому положению, должно быть 2400 всех жителей; но я не видал в одно время больше 800 или 1000, между коими на­ходилось от 300 до 400 одних девок. Впрочем, нельзя сомневаться, чтобы большая часть жителей не приходила к берегу. Редко бывающие здесь европейские корабли, всеобщая чрезвычайная островитян жадность к железу заставляют думать, что выключая матерей с малыми детьми, редкие не собирались у берега. Итак, если принять, что полагаемое Робертсом число более настоящего третью и уменьшить оною количество народа целого острова, то выйдет жителей только 12000. Судя по острову, имеющему в окружности более 60 миль, по особенно здоровому климату, поумеренному употреблению кава и по неизвестности здесь любострастного яда, сие население очень малолюдно. Но с другой стороны, беспрестанная война, при­ношение людей в жертву, умерщвление оных во время голода, крайняя невоздер­жанность женского пола, предающегося сладострастию с 8-го и 9-го годов возраста и неуважение супружеского союза — чрезмерно препятствуют к размножению на­рода. Робертс уверял меня, что нукагивки рождают не более двух ребенков, многие же и совсем бесплодны, следовательно, на каждое супружество положить можно по одному только дитяти, что составляет едва четвертую часть, по принятому на- родосчислению в Европе.

При сем не могу не признаться, что если бы не было здесь англичанина и француза, то по кратковременном нашем пребывании в Тайо-Гое оставил бы я нукагивцев с лучшими мыслями об их нравах. В обращении своем с нами оказывали они всегда добросердечие. При мне были столько честны, что отдавали нам каждый раз ко­косовые орехи прежде получения за оные по условию кусков железа. К рубке дров и налитию бочек водою предлагали всегда свои услуги. Сопряженная с трудною работою таковая их нам помощь была действительно немаловажна. Общее всем островитянам сего океана воровство примечали мы редко. Они казались всегда довольными и веселыми. Открытые черты лица их изображали добродушие. В про­должение десятидневного нашего здесь пребывания не имели мы ни единожды нужды выпалить по ним из ружья, заряженного пулей или дробью. Бесспорно, что тихое и спокойное их поведение могло происходить от боязни нашего оружия и от сильного желания получить от нас какую-либо выгоду. Но какое право имею я испытанные нами добрые поступки их относить к худым источникам, заключая то из мнимых побудительных причин, и еще о таком народе, о котором многие путешественники отзываются с похвалой? Все сие налагало на меня долг почитать сих диких простосердечными и добродушными людьми, но по нижеследующим причинам должен был я переменить о них свое мнение.

Англичанин и француз, обращавшиеся с ними многие годы, согласно утверж­дали, что нукагивцы имеют жестокие обычаи, что веселый нрав их и лицо, изъ­являющие добродушие не соответствуют ни мало действительным их свойствам,

* Отец короля, имея от рода лет около 70, ходит, сказывают, на войну также.

что один страх наказания и надежда на получение выгод удерживают их страсти, которые, впрочем, свирепы и необузданны. Европейцы сии, как очевидные тому свидетели, рассказывали нам со всеми подробностями, с каким остервенением нападают они во время войны на свою добычу, с какой поспешностью отделяют от трупа голову, с какой жадностью высасывают кровь из черепа и совершают, наконец мерзкий свой пир. Во время голода убивает муж жену свою, отец —детей, взрослый сын — престарелых своих родителей, пекут и жарят их мясо и пожирают с чувствованием великого удовольствия. Даже и самые нукагивки, во взорах коих пламенеет сладострастие, даже и они приемлют участие в сих ужасных пиршествах, когда имеют к тому позволение!

Долго не хотел я тому верить, все желал еще сомневаться в истине сих рассказов. Но, во-первых, известия сии единообразно сообщены нам от двух, несогласных между собою и разных земель, иностранцев, которые долго между ними живут и всему были не только очевидны, но даже участники. Француз особливо сам признавался, что он всякий раз жертвенные свои добычи променивал на свиней; во-вторых, рассказы их согласовывались с теми признаками, которые сами мы во время краткого пребывания своего приметить могли, ибо нукагивцы ежедневно предлагали нам в мену человечьи головы, также оружия, украшенные человечес­кими волосами, и домашнюю посуду, убранную людскими костями; сверх сего движениями и знаками часто изъявляли нам, что человеческое мясо почитают они вкуснейшим яством. Все сии обстоятельства совокупно уверили нас в такой истине, в которой желали бы мы лучше сомневаться, а именно, что нукагивцы суть такие же людоеды, как новозеландцы и жители островов Сандвичевых. Итак, можно ли их оправдывать? Можно ли с Форстером утверждать, что островитяне Южного океана суть народ добродушный? Одна только боязнь удерживает их убивать и пожирать приходящих к ним мореходцев. К вышесказанным нами доказательс­твам мы можем еще прибавить следующее. За несколько лет назад приставал в порте Анны-Марии американский купеческий корабль. Начальник оного Кваккер послал на берег несколько своих матросов без всякого оружия. Островитяне, едва только приметили их в беззащитном состоянии, вдруг собрались и хотели побить и утащить в горы. С великою трудностью удалось англичанину Робертсу, при по­мощи короля, коему представил он вероломство поступка, могущего навлечь на остров худые последствия, исторгнуть американцев из рук сих людоедов. Другое доказательство, что природа отказала сим диким во всяком чувствовании чело­веколюбия, собственно до нас касается: во всю бытность нашу в заливе Тайо-Гое не только не подавали мы повода к какому-либо негодованию, но, напротив того, всевозможно старались делать им все доброе, дабы внушить хорошее о себе мне­ние и возбудить если не благодарность, то, по крайней мере, благорасположение, однако ничего не подействовало. При выходе кораблей наших из залива разнесся между нукагивцами слух, что один из них разбился. Сие, конечно, произошло оттого, что мы принуждены были стать на якорь весьма близко берега, как то в седьмой главе упомянуто. Менее нежели в два часа собралось множество острови­тян на берегу против самого корабля, вооруженных своими дубинами, топорами и пиками. Никогда не показывались они прежде в таком воинственном виде. Итак, какое долженствовало быть их притом намерение? Верно, не другое, как грабеж и убийство. Прибывший в то время на корабль француз подтвердил то действительно и уведомил нас о возмущении и злонамерении жителей всей долины.

Из сего описания нукагивцев, которое покажется» может быть, невероятным, но в самом деле основано на совершенной справедливости, каждый удостоверится, что

они не знают ни законов, ни правил общежития и, будучи чужды всякого понятия о нравственности, стремятся к одному только удовлетворению своих телесных потребностей. Они не имеют ни малейших следов добрых наклонностей и, без сомнения, не людьми, но паче заслуживают быть называемы дикими животными. Хотя в описаниях путешествий капитана Кука и выхваляются жители островов Товарищества, Дружественных и Сандвичевых, хотя Форстер и жарко защищает их против всякого жесткого названия, однако, я (не утверждая, впрочем, чтобы они вовсе не имели никаких хороших качеств) не могу иного о них быть мнения, как причисляя их к тому классу, к какому господин Флерье причисляет людоедов, каковыми почитаю я всех островитян*.

Надобно представить себе только тех островитян, о коих доказано уже, что они точные людоеды, например: новозеландцев, жестоких жителей островов Фиджи, Навигаторских, Мендозовых, Вашингтоновых, Новой Каледонии, Гебрид­ских, Соломоновых, Лузиады и Сандвичевых; добрая слава о жителях островов Дружественных со времен происшествия, случивше­гося с капитаном Блейем и в бытность на оных адмирала Дантре-Касто, также весьма много помрачилась: и нельзя уже в том ни мало сомне­ваться, что сии островитяне одинакого свойства и вкуса со своими соседями, насе­ляющими острова Фиджи и Навигаторские. Одних только жителей островов Товарищества не подозревают еще, чтобы они были людоеды. Одних их только признают вообще кроткими, не­испорченными и человеколюбивыми из всех островитян Великого океана. Они-то наиболее возбудили новых философов с восторгом проповедывать о блаженстве человеческого рода в естественном его состоянии. Но и на сих островах мать с непонятным хладнокровием умерщвляет новорожденное дитя свое для того, чтобы любостраствовать опять беспрепятственно. Да и самые сообщества ареоев, защищаемых Форстером с великим красноречием, не состоят ли из предавшихся любострастию, из коих каждый может быть назван отцеубийцем? Для таковых людей переход к людоедству нетруден. Может быть, чрезвычайное плодородие островов их есть доныне одною причиною, что они не сделались еще ниже других животных?"

Сколько ни приносит чести Куку и его сопутникам, что они желали оправдать в неприкосновении к людоедству таких островитян, которые навлекали их в том на себя подозрение, однако, следовавшие за ними путешественники доказали

* Господин Флерье, в изданном им путешествии господина Маршанда, делает дикому человеку следующее определение: «Я называю диким народ, не имеющий никакого правительства, ниже общественных уставов, и который, стараясь удовлетворить первым естественным нуждам, может почитаться средним существом между животным и человеком; должно однакож человека, ядущего подобных себе, поставлять ниже класса животных».

** И о жителях сих островов старший Форстер утверждает, что они некогда были людоеды.

потом неоспоримо, сколь легко одни поверхностные замечания доводить могут до несправедливых заключений. Позднейшие путешествия и точнейшее рассмо­трение сих диких людей доставят, конечно, еще многие подобные доказательства погрешностей прежних наблюдателей. Капитан Кук принят был новокаледонцами наилучшим образом, а потому не только не имел на них подозрения в людоедстве, но и приписывает их свойствам величайшую похвалу. Он столько их одобряет, что отдает даже преимущество перед всеми народами сего океана, и говорит, что при­метил в них гораздо более кротости, нежели в жителях островов Дружественных. Форстер описывает их столь же выгодно. Напротив того, адмирал Дантре-Касто открыл между ними несомненные следы людоедства, и горе тому мореходцу, который будет иметь несчастие претерпеть кораблекрушение у опасных берегов сего острова! Погрузившийся в безызвестность Лаперуз, оплакав горькую участь несчастного своего сопутника*, сделался, может быть, и сам жертвою сих варваров!

* Сопутник Лаперуза капитан Лангль убит дикими на одном из Навигаторских островов.

ГЛАВА X

ПЛАВАНИЕ ОТ НУКАГИВЫ К ОСТРОВАМ САНДВИЧЕВЫМ,

А ОТТУДА В КАМЧАТКУ

 

«Надежда» и «Нева» оставляют Нукагиву. — Путь к островам Сандвичевым. — Тщетное искание острова Огива-Потто. — Сильное течение к NW. — Прибытие к острову Оваги. — Нарочитая погрешность хронометров на обоих кораблях. — Совершенный недостаток в жизненных потребностях. — Гора Мауна-Ро. — Описание Сандвичевых островитян. — Разлучение «Надежды» с «Невою» и отплытие «Надежды» в Камчатку. — Опыты над теплотою морской воды. — Тщетное искание земли, открытой испанцами на востоке от Японии. — Прибытие к берегам Камчатки. — Положение Шипунского носа. — Вход «Надежды» в порт Св. Петра и Павла.

Мая 18-го пошли мы из залива Тайо- Гое при весьма худой погоде. При сем случае лишились верпа и двух кабельтов. Во время верпования нашел такой сильный шквал, сопровождаемый проливным дождем, что мы принуждены были отрубить кабельтов и поставить паруса, дабы не снесло корабля на камень, находящийся на западной стороне входа, мимо коего проходили мы едва на один кабельтов. В 9 часов облака рассеялись, и небо про­яснилось; но ветер дул крепкий от ONO. В сие время увидели «Неву», которой удалось еще вчерашним вечером выйти в море. По поднятии гребных судов и по укреплении якорей, велел я держать к северу, дабы приблизиться опять к острову для измерения нескольких углов и снятия видов, в чем бурная и мрачная погода поутру нам препятствовала. Наблюдения в полдень показали широту 8°59'46". Северная

оконечность Нукагивы находилась от нас тогда точно на N. От сей оконечности, лежащей по определению нашему в долготе 139°49'30", начал я вести счисление.

При крепком восточном ветре направили мы потом путь свой к WSW с тем намерением, чтобы увериться в существовании того острова, который видел будто бы Маршанд во время плавания своего от Вашингтоновых островов к северу и о котором Флерье думал, что оный долженствовал быть Огива-Потто, названный так отагитянином Тупаем> сопровождавшим Кука в первом его путешествии. Ночь была светлая, но, чтобы не оставить о существовании сего мнимого острова никакого сомнения, в 9 часов вечера легли мы в дрейф, находясь тогда западнее пункта отшествия на один градус. В половине шестого часа утра взяли мы курс под всеми парусами на WtS, а в полдень на вест. Продолжать плавание на WtS почи­тал я ненужным, ибо если бы Маршанд видел, действительно, в сем направлении остров, то верно усмотрели бы мы оный прежде захождения солнца. Продолжив плавание до 6 часов вечера и не приметив ни малейшего признака какого-либо острова, оставил я дальнейшее искание оного в сем направлении. Сильное течение к западу в сей части океана, затрудняющее много и прямое плавание от островов Вашингтоновых к Сандвичевым, как то испытал Гергест, возбраняло мне заходить слишком далеко к западу. Оное было причиною того, что капитан Ванкувер, на пути своем от Отагейти к Оваги в 1791 г. принужден был часто поворачивать и плыть к востоку, чтобы достигнуть последнего острова. В 6 часов вечера переменил я курс на NNW В сие время находились мы в широте 9°23' южной, и долготе 142°27' западной, следовательно, на 2°48' западнее острова Нукагивы. В первую ночь после перемены курса шли мы под малыми парусами, чтобы нечаянно не подойти слиш­ком близко к острову, который найти мы надеялись, но сие ожидание наше было безуспешно. Ветер дул несколько дней сряду крепкий от О и OSO и сопровождался жестокими порывами, которыми изорвало у нас несколько парусов. Течение было, как то и ожидать следовало, всегда к западу. По наблюдениям капитана Ванкувера, действие оного должно склоняться к северу; но я нимало удивился, нашед сему противное; ибо в продолжение двух дней, 21 и 22 мая, между 6-м и 4-м градусами южной широты, снесло нас течением 49 миль на SW65°. Сие побудило меня держать курс одним румбом севернее, а именно NtW. Течение к югу между тем уничтожи­лось и было после всегда к N2W до самых островов Сандвичевых.

Мая 22-го находились мы в широте 3°27' южной и долготе 145°00' западной. 24-го дня, во время безветрия, погрузил Горнер Сиксов термометр на 100 саже­ней. В сей глубине оказалась теплота воды 11 с половиной градусов, на поверхности моря и в атмосфере термометр показывал 21 с половиной, Гельсова машина показывала, напротив того, в той же глубине 19 градусов, хотя находилась в море и 20 минут. Сие служит доказательством, что вода во время поднимания машины весьма согрелась. Опыт, учиненный посредством Сиксова термометра, признавал Горнер вернейшим. Мы находились в сие время в широте 56° южной, долготе 146°16' западной. Два дня уже дул ветер переменный слабый, прерываемый безветрием; но мы чувствова­ли, что воздух был приятнее и, в сравнении с тем жаром, который переносили мы несколько недель прежде сего, мог назван быть холодноватым, а особливо во время ночи. Термометр показывал, впрочем, только на полтора градуса менее, нежели в первые дни бытности нашей у Нукагивы.

В пятницу 25 мая в 3 часа пополудни перешли мы экватор в долготе по хроно­метрам нашим 146°31', по счислению же 144°56' Итак, в семь дней корабль увлекло

течением на полтора к западу*. В сей день приметили мы течение к ONO 16-ти миль; на другой день было оно опять, как и прежде, западное. Объяснение разности такого однодневного течения не нетрудно. До сего времени не видали мы почти никаких птиц. Мая 27-го в широте 2°10' и долготе 146°50' усмотрели кучу тропических и других малых, между коими находилась одна большая, совершенно черная. Дикий наш француз утверждал, что он видал последнюю часто около Нукагивы и других островов Вашингтоновой купы и слыхал будто бы от других, что оная никогда далеко от земли не отлетает. Сия птица, равно как и виденная в море большая зеленая ветвь, вселили в нас надежду, что мы придем, может быть, еще сею же ночью к какому-либо неизвестному острову. Ночь была лунная и весьма светлая, но ожидания наши оказались тщетными. Мая 30-го умер наш повар Иоган Нейланд. О болезни его упомянуто мною прежде. Я надеялся привезти его живого в Камчатку, но великий жар, который переносили мы в бытность свою у Нукагивы, ускорил смерть его.

В продолжение нашего плавания до восьмого градуса широты были часто шти­ли и столь переменные ветры, что однажды только дул ветер шестнадцать часов непрерывно от запада. Погода продолжалась пасмурная, и шли сильные дожди, которые доставили нам ту выгоду, что мы могли наполнить почти все свои бочки пресной водой. В широте восьми градусов ветер, отходя к NO, сделался ONO, настоящее направление пассатного ветра, продолжавшееся до самого прихода нашего к островам Сандвичевым.

Ветер все еще продолжался крепкий от NO и NOtO при сильном волнении от N0, причинявшем великую качку и беспокойство. В сие время оказалась в первый раз в корабле течь и была столь велика, что мы два и три раза в день должны были выливать воду Но течь сия не была опасна и происходила оттого, что корабль, сделавшись гораздо легче, нежели как он был при отходе из Европы, поднялся от воды, и как пенька в пазах ватерлинии сгнила вовсе, то при малейшей качке входило воды в корабль немало. До прибытия нашего в Камчатку нельзя было пособить сему, и мне ничего более не осталось, как сожалеть о своих служителях, которые отливанием воды при великих жарах весьма затруднялись.

В четверг 7 июня поутру в 6 часов находились мы по счислению в недальнем уже расстоянии от восточной стороны острова Оваги; почему я и переменил курс NNW на NWtW. В половине 9-го часа увидели восточную оконечность Овагийскую, лежащую от нас на NW в расстоянии 36 миль, однако горы Мауна-Ро не могли приметить. В полдень находились мы в широте 19°10'. Восточная оконечность Оваги, лежащая под 19°34' широты, была тогда от нас прямо на N.

В бытность нашу в порте Анны-Марии могли мы получить от нукагивцев на оба корабля только семь свиней, из коих каждая была весом менее двух пудов. Сей крайний недостаток в мясной провизии возлагал на меня обязанность за­йти к островам Сандвичевым, где полагал я запастись оною достаточно. Хотя все служители были совершенно здоровы, однако, представляя себе, что во все Долговременное плавание от Бразилии, выключая первые недели, единственная их пища была солонина, не мог я не опасаться цынготной болезни, невзирая на все предосторожности. Ни нужда поспешать на Камчатку, где долженствовали пробыть, по крайней мере, целый месяц, для того, чтобы быть в состоянии притти

От этого времени разумеется широта всегда северная до возвращения нашего из Китая в Европу.

в Нагасаки в половине сентября месяца, как такое время, в которое муссон пере­меняется у берегов японских, ни желание мое взять от Вашингтоновых островов совсем особенный курс от всех предшествовавших мореплавателей, на коем, не без причины, полагать я мог сделать новые открытия, словом, ничего не смел я пред­почесть попечению о сохранении здоровья служителей, и должен был непременно коснуться островов Сандвичевых. Но, чтобы сколько возможно употребить на сие

менее времени, решился я не останавливаться нигде на якорь, а держаться только д_Ня два вблизи берегов Овагийских, поелику, по описанию всех мореплавателей, бывших у сего острова, приезжают островитяне к кораблям, находящимся от берегов даже в 15 и 18 милях, для промена жизненных потребностей на товары европейские. Приняв таковое намерение, приблизились мы сначала к юго-восточному берегу.

Я думал при сем, что если обойдем весь остров, то верно достаточнее запасемся провизией. Но следствие показало, сколь много обманулись мы в своем чаянии! Подошед к берегу на шесть миль, мы поворотили и держали в параллель оному под одними марселями. Увидев несколько шедших к нам лодок, легли в дрейф. Все, что островитяне привезли с собою, не соответствовало нимало нашим ожиданиям. Некоторое количество пататов, полдюжины кокосовых орехов и малый поросенок составляли все, что могли мы у них выменять, но и сии малости получили с труд­ностью и за высокую цену. Островитяне не хотели ничего брать на обмен, кроме одного сукна, которого не было на корабле ни одного аршина в моем расположении. Тканей их рукоделия предлагали они нам в мену множество, но крайняя нужда в провизии требовала запретить выменивать что-либо другое. При сем случае при­вез один пожилой островитянин очень молодую девушку, уповательно, дочь свою, и предлагал ее из корысти на жертву. Она по своей застенчивости и скромности казалась быть совершенно невинною; но отец ее, не имев успеха в своем намерении, весьма досадовал, что привозил товар свой напрасно.

Худая погода, сопровождаемая дождем и шквалами, была причиною, что после сего не видали мы более ни одной лодки, отплывающей от берега, почему, удалив­шись от острова, держали при свежем восточном ветре на SSO.

Испытанный нами здесь недостаток в провизии удивлял нас немало, ибо Овагийский берег, у коего мы находились, казался довольно населенным и весьма хорошо возделанным. Виденная нами сторона сего острова имеет, в самом деле, вид прелест­ный. Судя по оной, нельзя сравнять с сим островом ни одного из Вашингтоновых. Весь берег усеян жилищами, покрыт кокосовыми деревьями и разными насажде­ниями. Множество лодок, виденных нами ясно у берега, не позволяло сомневаться о многочисленности народа. От низменной восточной оконечности, имеющей небольшое возвышение, поднимается берег мало-помалу до подошвы прекрасной горы Мауна-Ро, высота коей, по исчислению астронома Горнера, составляет 2254

сажени, следовательно, превосходит высоту Тенерифского пика 350 тоазами. Гора сия, как по своему особенному виду, так и по высоте, есть достопримечательнейшая. Она по справедливости названа столового горою, потому что вершина ее, бывшая непокрытою в сие время года снегом, совершенно плоска, выключая, неприметное почти на восточной стороне возвышение. В первый день нашей здесь бытности, обнажилась она от облаков на некоторые только мгновения, впрочем, скрывается в оных почти беспрестанно. В следующие потом два дня пришлось нам удивляться несколько раз сей страшной громаде, вершина коей занимает пространство, со­ставляющее 13000 футов, но ни единажды не представлялась она нашему зрению в полном своем виде. Сие вообще случаться должно редко, ибо если верхняя часть и обнажается от влажного покрова, то средина закрыта бывает почти всегдашними облаками, которые кажутся низвергающимися с величественно возвышающейся над оными вершины. В утреннее время, когда воздух не наполнен еще парами, видна гора сия гораздо яснее.

Судя по островитянам, бывшим на корабле нашем, нельзя сравнивать их по наружному виду с нукагивцами, в рассуждении которых составляют они безобразную породу людей. Они ростом меньше и телосложе­нием нестатны, цветом гораздо темнее и тело не распещрено почти совсем узорами, кото­рые столь много украшают нукагивцев. Из всех виденных нами овагийцев не было почти ни одного, который не имел бы на теле пятен, долженствующих быть след­ствием их любострастной болезни или неумеренности в употреблении напитка кава; но сия последняя причина не может относиться к беднейшей части жителей. Сколько превосходят нукагивцы в фи­зическом отношении овагийцев, столько казались нам сии превосходящими южных своих соседей умственными способностями.

Частое обращение их с европейцами, из коих,

а особливо из англичан, находятся несколько на островах сих, способствовало непременно к тому весьма много. Бодрость, проворство и живость в глазах приметили мы более или менее во всех тех, которых имели случай видеть. Овагийцы строят лодки свои и плавают на них гораздо искуснее ну­кагивцев, которые вообще не имеют в том навыка. Помещенное в путешествии Кука некоторое количество слов показывает величайшее сходство языков, коими говорят жители островов Сандвичевых и Мендозовых. Судя по оному, надобно бы думать, что они могут разуметь друг друга совершенно. Но дикий наш француз не понимал овагийцев вовсе и потому не мог служить там толмачом. Несколько английских только слов, выговариваемых островитянами довольно ясно, способствовали нам много к уразумению их некоторым образом. Дикий француз, который не разумел, может быть, языка сих островитян по великой разности в выговоре, возымел об овагийцах столь худое мнение, что раскаялся даже в своем намерении поселиться между ними.. Он просил меня при сем взять его с собою. Хотя я и имел довольную причину наказать его за худой против нас на Нукагиве поступок, однако, не мог не

согласиться на его просьбу, предвидев явно, что он между сими островитянами по свойствам своим будет еще презреннее и несчастнее, нежели на Нукагиве.

На рассвете следующего дня поплыли мы к южной оконечности острова Овайги.

По описанию Кука, должна находиться на оной великая деревня, из коей приве­зено было ему множество жизненных потребностей. Я надеялся как здесь, так и на юго-западной стороне острова получить оные с толикою же удобностью. В 11 часов обошли мы сей Мыс. Он приметен тем, что оканчивается великим тупым утесистым камнем и окружен на несколько сот саженей утесистым каменистым рифом, о который разбиваются волны с великим шумом.

Как скоро усмотрели мы вышеупомянутую деревню, тотчас легли в дрейф в двух милях от берега. Не прежде, как по прошествии двух часов, пришли к нам две лодки. Первая привезла большую свинью, весом около двух пудов с половиною.

Мы обрадовались тому немало, и я назначил уже оную для завтрашнего воскрес­ного служителей обеда, но увидев после, что и сей единственной, привезенной к нам свежей пищи купить было неможно, чувствовал сугубую досаду. Я давал за свинью все, что только возможность позволяла. Привезший оную отказывался от лучших топоров, ножей, ножниц, целых кусков ткани и полных пар платья и желал только получить суконный плащ, который бы покрывал его с головы до ног, но мы не были в состоянии дать ему оного. На другой лодке могли мы выме­нять малого поросенка, составлявшего всю свежую провизию, полученную нами стрех приходивших лодок. Приезжавшая при сем очень нарядная и бесстыдная молодая женщина, которая говорила несколько по-английски, имела одинакую со вчерашнею участь. Сегодняшняя неудачная с островитянами мена удостоверила нас, что без сукна, которого требовали они даже за всякую безделицу, не можем ничего получить и в Каракакоа, где, как в месте пребывания овагийского короля, известного Тамагама, живут роскошнее; следовательно, и жизненные потребности гораздо дороже. Сколь великая, по-видимому, произошла в состоянии сих остро­витян перемена в десяти- или двенадцатилетнее только время! Тианна', которого взял с собою Мерс в Китай в 1789 г., в бытность свою в Кантоне, желая узнать о цене какого-либо товара, обыкновенно спрашивал: сколько должно дать за то или другое железо? Целый год уже находился он беспрестанно с европейцами; но вкорененная в нем привычка высоко ценить железо все еще оставалась. Ныне, кажется, овагийские жители металл сей почти презирают. Они едва удостаивают своего внимания и нужнейшие вещи, сделанные из оного. Ничем не могли они быть довольны, если не получали того, что служило к удовлетворению их тщеславия. Не видев более ни одной шедшей к нам лодки, поплыли мы под малыми парусами вдоль юго-западной стороны сего острова; потом в 6 часов начали держать к югу, дабы на время ночи удалиться от берега.

Хотя я и очень мало имел надежды запастись здесь свежею провизией, однако не хотел в том совсем отчаиваться до тех пор, пока не испытаем того у западного берега и в близости Каракакоа. В сем намерении приказал я в час пополуночи поворотить и держать к северу. Густой туман покрывал весь остров. В 8 часов за­шел ветер к северу и сделался так слаб, что если бы и был попутный, то и тогда не имели бы мы надежды приблизиться к Каракакоа, Сие неблагоприятствовавшее обстоятельство и неизвестность, получим ли что и в Каракакоа, побудили меня

* Глава острова Отту-Вай.

переменить намерение. Я решился, не теряя ни малейшего времени, оставить сей остров и направить путь свой на Камчатку, куда следовало притти нам в полови­не июля. Но прежде объявления о таковом моем намерении, приказал я доктору Эспенбергу осмотреть всех служителей наиточнейшим образом. К счастию, не оказалось ни на одном ни малейших признаков цынготной болезни. Если бы приметил он хотя некоторые знаки сей болезни, тогда пошел бы я непременно в Каракакоа, невзирая на то, что потерял бы целую неделю времени, которое было для нас драгоценно, ибо при перемене прежнего плана обязался я притти в Нагасаки еще сим же летом, что по наступлении муссона долженствовало быть сопряжено с великими трудностями. О намерении моем итти немедленно в Кам­чатку и о причинах, к тому меня побудивших, объявил я своим офицерам. Три месяца уже питались мы одинакою со служителями пищею. Все они радовались, уповая скоро притти в Каракакоа; все ласкались уже надеждою получить свежие жизненные потребности, но, при всем том, сия перемена не произвела ни в ком неудовольствия. Капитан Лисянский, которому не было надобности столько до­рожить временем, вознамерился остановиться на несколько дней у Каракакоа и потом уже продолжать плавание свое к острову Кадьяку.

В 6 часов вечера находилась от нас южная оконечность Оваиги NO 87°, вос­точная сторона горы Мауна-Ро N052°. Посредством сих двух пеленгов определили мы пункт нашего отшествия, который означен на Ванкуверовой карте под 18°58' широты и 156°20' долготы. После маловетрия, продолжавшегося несколько часов, настал свежий ветер от востока и разлучил нас с сопутницею нашею «Невою».

Я направил путь свой к SW, потому что имел намерение плыть к параллели 17° до 180° долготы западной. К сему побуждался я, во-первых, тем, что между 16° и 17° широты дуют пассатные ветры свежее, нежели между 20° и 21°; во-вторых, что сей курс есть средний между курсом капитана Клерка, путешествовавшего в 1779 г.*, и курсом всех купеческих кораблей, плавающих в Китай от островов Сандвичевых. Последние идут обыкновенно по параллели 13° до самых Марианских островов. Новое на таком пути нашем открытие могло быть не невозможным.

В полдень на другой день находились мы в широте 17°59'40" долготе 158°00'30". Наблюдения показали, что с восьми часов прошедшего вечера течение увлекло корабль наш на 15 миль к северу и на 8 — к западу. Оно действовало и в следующие потом два дня с равною силою и в том же направлении. В широте 16°50' и долготе 166°16' оно сделалось северо-восточное.

Июня 15-го в широте 17° и долготе 169°30' видели мы чрезвычайное множество птиц, летавших около корабля стадами. Надежда наша сделать какие-либо открытия оживилась чрез то много. Ночь была весьма светлая, внимание наше было всевоз­можно, однако ничего не приметили. Но, невзирая на то, я остаюсь при мнении, что мы во время ночи проплыли в недальнем расстоянии от какого-либо острова или от великого надводного камня, где птицы сии должны привитать. И на другой день еще довольно летало птиц, которые скрылись незадолго перед полуднем. Лаперуз в 1786, а английский купеческий корабль в 1796 г., находившись к западу от островов Сандвичевых, первый на параллели 22°, последний 18°, открыли два каменистых острова, которые, по объявлению их, весьма опасны**. Нельзя сомне­ваться, чтобы в сей части океана не существовало таковых более.

* Капитан Клерк плыл по параллели 20° до 179°20' долготы западной.

** Корабль «Нева» в пути своем из Америки в Китай в 1805 г. нашел на пустой песчаный остров, лежащий в широте 26^в07'48", в долготе 173°35'45"W.

Июня 18-го в широте 17°30' и долготе 176°46' начали мы держать курс несколько севернее. 20-го числа в 19°52' широты и 180° долготы поплыли мы на NWtW. В сей день перешли через путевую линию капитана Клерка, от которой скоро опять удали­лись, оставя оную к западу. На пути нашем от Сандвичевых островов до Камчатки всемерно старался я не подходить к его курсу ближе 100 и 120 миль. По довольном отдалении нашем к северу сделался ветер слабее и переменнее и воздух гораздо теплее. До сего времени продолжалась погода чрезвычайно хорошая. Пассатный ветер дул беспрестанно свежий. Редко шли мы менее семи миль в час. Волнения, которое могло бы произвести чувствительную качку и на которое капитан Кинг жалуется, не потерпели мы вовсе. В теплоте чувствовали мы особенную перемену. Ртуть в термометре не поднималась выше 21°, хотя полуденная высота солнца и была 83°30' и 84°. Нередко опускалась и ниже 20°. От 16°50' широты и 163° долготы до 21°45' и 180°00' действовало беспрестанное течение северо-восточное. После переменилось направление его и было то от NW, то от SW.

Июня 22-го доходила полуденная высота солнца близко 90°. Точное наблюдение оной весьма трудно. Почему астроном Горнер и вычислял предварительно момент истинного полдня по хронометру и измеренную в сей момент высоту признавал за полуденную. Определенная таким образом широта разнствовала от счислимой Двумя минутами, каковая разность и прежде несколько дней уже оказывалась. Сегодня перешли мы северный тропик в долготе 181°56' западной. Наставшее тогда безветрие продолжалось двое суток. Поверхность моря была без всякого колебания, ^и в точном значении слова уподоблялась зеркалу, чего не примечено мною нигде, ^кроме Балтийского моря. Горнер и Лангсдорф, пользуясь сим случаем, отправились на шлюпке. Первый для испытания в разных глубинах степени теплоты воды; второй для распространения познаний относительно морских животных, над коими он в плавание произвел многие полезные наблюдения. Ему и в самом деле удалось при ^сим поймать животное, доставившее ему великое удовольствие. Оное принадлежало ^к породе медуз, описанное в третьем Куковом путешествии и названное Андерсоном Onisius.

Лангсдорф осмотрел с точностью сие прекрасное, распещренное животное. Нельзя сомневаться, чтоб он не издал о нем описания, долженствующего дополнить сообщенное Андерсоном. По двудневном безветрии сделался ветер довольно свежий от востока и сопровождал нас при ясной погоде до 27° широты северной, предела северо-восточного пассата. После сего настали ветры переменные и дули сначала

от SO и S. В сей день найдена в широте 29°3', многими вычислениями лунных рас­стояний, долгота 185°1Г.

В широте 32°, при пасмурной и туманной погоде, сделался ветер свежий от SW с сильными порывами, разорвавшими несколько старых парусов, которых не прика­зал я отвязать потому, что оные не стоили уже починки. За сим последовало опять безветрие, доставившее нам случай к измерению теплоты воды в море.

Июля 2-го находились мы в широте 34°2'44", долготе 190°7'45". Наблюдения пока­зали, что течение увлекло нас в три дня к NOtN на 37 миль. А перед сим июня 29-го нашли мы, что течением снесло нас в сутки к S на 13 минут. Сие переменившееся на­правление течения было для нас столько же благоприятно, сколько и неожиданно.

Граф Николай Петрович Румянцев, при отправлении нашем из России, снабдил меня наставлением*, для искания того острова, которого в прежние времена уже искали испанцы и голландцы многократно. Открытие оного и поныне весьма сомнительно. Оно утверждается на одних древних, может быть, баснословных, повествованиях**. Испанцы, услышав, что на востоке от Японии открыт богатый серебром и золотом остров, послали в 1610 г. корабль из Акапулька в Японию с предписанием найти на пути сем оный остров и присоединить к их владению. Пред­приятие сие было неудачно. Голландцы ослепились также мнимым богатством сего

* Сие наставление помещено в конце журнала.

** На подлинных японских картах изображены на ост от Иеддоского залива два необитаемых, каменьями окруженных острова, которые, может быть, служили поводом к разглашению о действи­тельном существовании оных.

острова, послали два корабля под начальством капитана Матиаса Кваста, чтобы нагрузить оные серебром и золотом, но и они, равно как и испанцы, не имели в сем успеха*. Бесплодно искали того же капитан корабля «Кастрикома» Фрис в 1643 г. и Лаперуз в 1787. Мне не известно ни одно сочинение, в котором упоминалось бы о параллели, принятой при искании сего острова капитаном Квастом. Вероятно, была оная одна и та же с предписанною Фрису. Кроме сего последнего и Лаперуза, неизвестен мне никто из мореходцев, искавших, действительно, сего острова. Ни Кук на пути своем от Уналашки к островам Сандвичевым, ни Клерк от последних островов в Камчатку в 1779 г. не имели в виду такого искания. Диксон, Ванкувер и другие не сделали того равномерно. Фрису предписали параллель 37°30', в которой плыл он от 142 до 170 градуса долготы восточной от Гринвича. Лаперуз держался той же параллели от 165°51' до 179°З1' долготы восточной от Парижа*.

Хотя весьма малую имел я надежду быть счастливее моих предшественников в отыскании сего острова, а особливо при пасмурной, бывшей тогда, погоде; од­нако, невзирая на то, почитал обязанностью воспользоваться довольно свежим восточным ветром, дабы испытать, не доставлю ли каких-либо сведений о таком предмете, о котором с давних времен многие географы и мореходцы безуспешно помышляли. Широта сего острова нигде не определена точно и есть неодинакова. Разность оной составляет несколько градусов, почему каждый из мореплавателей и должен избирать параллель по своему усмотрению и следовать по оной

* Аделунгово повествование о мореплаваниях и покушениях, предпринятых к открытию северо-восточного пути в Китай и Японию (стр. 477).

** Смотри в английском переводе Лаперузова путешествия, том второй, стр. 266.

к востоку или западу. Я избрал параллель 36°. В полдень начал держать я курс W при свежем восточном ветре. Под вечер сделался ветер крепкий, а ночью так усилился, что мы принуждены были спустить брам-реи и брам-стеньги и взять все рифы. В 6 часов утра ветер несколько стих и, отходя помалу> сделался южный. Густой туман продолжался по-прежнему. Сие обстоятельство, больше опасностями нам угрожавшее, нежели льстившее успехами, побудило меня оставить дальнейшее искание острова. Итак, переплыв в двадцать часов три с четвертью градуса к западу, в 8 часов утра с параллели 36° направили мы путь свой к северу. Перед самым полуднем, хотя погода и прояснилась, однако я недолго сожалел о перемене курса, ибо с пе­ременою погоды скоро и ветер переменился. Он дул в полдень уже от SW, потом сделался S, принуждая нас и без того держать курс к северу. Беспрестанные в сем море туманы всегда будут затруднять искание сего острова, и превозмочь такое затруднение может разве тот из мореходцев, который займется одним сим пред­метом и употребит на то несколько месяцев. Поелику в странах сих господствуют западные ветры, то во время искания острова удобнее направлять плавание от запада к востоку, нежели обратно. На пути нашем от тридцатого градуса широты до берегов камчатских почти беспрестанно сопровождал нас густой туман. Атмос­фера редко прояснялась, и то на короткое время.

Июля 5-го в полдень увидели мы большую черепаху. Немедленно приказал я спустить гребное судно, чтобы поймать оную. Но труд наш был тщетен, ибо она, как только начали к ней приближаться, нырнула и более не являлась. Сие случилось в широте 38°32', долготе 194°30'. Мерс в 1788 г. видел почти в том же самом месте черепаху, а именно, под широтою 38°17" и долготою 194°50' Но мы не приметили никаких признаков земли близкой, как то случилось с Мерсом.

Ветры продолжались по большей части переменные при густом тумане и дож­дливой погоде.

В полдень 11 июля находились мы под 49°17' широты и по хронометру в долготе 199°50\ следовательно, недалеко от земли. Близость оной обнаруживалась многими признаками. Мы видели в сие время множество птиц, как-то: морских чаек, разные роды нырков, диких уток, род серых жаворонков с желтыми на спине полосками и большую, альбатросу подобную, белую птицу.

Июля 12-го на несколько часов туман прочистился, облака рассеялись и поз­волили нам взять многие лунные расстояния.

В 8 часов следующего утра увидели мы с салинга берег. Он простирался от NNW к WNW и отстоял от нас глазомерно на 90 или 96 миль. По широте и долготе нашей полагать следовало, что сей берег был лежащий близ мыса Поворотного, названно­го на английских картах Гавареа. Туман закрыл его от нашего зрения скоро, и мы увидели его опять не прежде 8 часов вечера, когда находились уже почти в широте мыса Поворотного, то-есть 51°21'. Высокая гора, означенная на нашей карте сей части Камчатского берега, ради близости оной к мысу Поворотному, под тем же именем, лежала от нас прямо на N.

Июля 14-го на рассвете увидели мы к N высокий гористый берег и почитали его Шипунским носом. Положение сего мыса показано на многих картах Камчатского берега весьма различно. По нашим наблюдениям, лежит Шипунский нос в широте 53°9', долготе 200°10' западной.

Во весь день сей продолжалось безветрие. Под вечер только подул ветер от S, пользуясь которым могли мы приблизиться к берегу. Перед захождением солнца видели пять гор, коими Камчатский берег особенно отличается. Описание и виды оных капитана Кинга весьма точны. Во всю ночь продолжалось опять безветрие.

Но в 4 часа утра сделался довольно свежий ветер от веста, который во время приближения нашего к берегу, переходя помалу, отошел к SSO. В 11 часов перед полуднем вошли мы в Авачинскую губу; в 1 час пополудни стали на якорь в порте Св. Петра и Лавла, по окончании благополучного плавания в 35 дней от острова 0вагиив5 Уг месяцев от Бразилии. Больной был один только человек, который через восемь дней выздоровел совершенно.

ГЛАВА XI

ПЛАВАНИЕ ИЗ КАМЧАТКИ В ЯПОНИЮ

 

Работы на корабле в Петропавловском порте. —

Неизвестность в рассуждении продолжения нашего плавания. — Прибытие губернатора из Нижнекамчатска, — Утверждение отбытия нашего в Японию. — Перемена некоторых лиц, находившихся при посольстве. — Отплытие из Камчатки, по снабжении нас от губернатора всем возможным достаточно. — Шторм на параллели островов Курильских. — Сильная в корабле течь. — Удостоверение в несуществовании некоторых островов, означенных на многих картах к востоку от Японии. — Капитан Кольнет. — Пролив Ван-Димена. — Усмотрение берегов и сделавшийся потом тайфун. — Вторичное усмотрение японских берегов и плавание проливом Ван-Лишена. — Неверное показание положения острова Меак-Сима. — Остановление на якорь при входе в гавань Нагасакскую.

По прибытии нашем в Петропавлов­ский порт не нашли мы там камчатского губернатора, генерал-майора Кошелева. Он имеет свое Всегдашнее пребывание в Нижнекамчатске, отстоящем от Петропав­ловского порта 700 верст; поелику присутствие его здесь для нас было необходимо, то посланник и отправил к нему немедленно нарочного с просьбою прибыть в скорейшем времени с ротою солдат в порт Петропавловский, чего, однако, и чрез четыре недели ожидать было не можно. Между тем, петропавловский комендант, майор Крупский, оказал нам все возможные со своей стороны услуги. Для по­сланника очистил он один покой в своем доме; для служителей наших приказал печь хлеб и доставлять на корабль свежую рыбу ежедневно, что по окончании плавания, продолжавшегося пять с половиной месяцев, во время коего терпели мы нужду во всяком роде свежих съестных припасов, составляло пищу вкусную и здоровую. Сие может себе представить только тот, кто находился в подобных обстоятельствах.

Корабль расснащен был немедленно» и все отвезено на берег, от которого стояли мы не далее 50 саженей. Все, принадлежащее к корабельной оснастке, по таком долговременном плавании требовало или исправления или перемены. Припасы и товары, погруженные в Кронштадте для Камчатки, были также выгружены. Одно только железо, коего находилось на корабле 6000 пудов, было оставлено, потому что я опасался выгрузкою оного потерять много времени. Ибо, если бы выгрузить железо, то необходимо надлежало бы вместо оного нагрузить корабль балластом, коего и без того уже погрузить должно было несколько тысяч пудов. А как мне следовало необходимо притти в Нагасаки прежде, нежели настанет NO муссон, то и спешил я оставить Камчатку через две недели. Но если бы я мог знать пред­варительно, что пребывание наше в Петропавловском порте продлится более 6 недель и что более половины сего времени не только проведем праздно, но и будем в совершенной безызвестности о продолжении нашего путешествия, то, конечно, выгрузил бы немедленно все железо потому более, что оное по причине великой поспешности принуждены были закрыть балластом. Следствием чего была потом крайне тягостная работа, при выгрузке оного из-под балласта.

Большая часть из назначенных подарков для японского императора свезена была также на берег для того, что посланник хотел осмотреть и узнать, в каком находились оные тогда состоянии. Для возки на корабль балласта не имели мы судов; почему комендант и предоставил нам два гребных судна, принадлежавших к Биллингсову кораблю «Слава России», который, по недостаточному за оным присмотру, потонул в гавани. Сии нами исправленные суда служили потом с пользою для жителей.

Августа 12-го прибыл, наконец, губернатор в Петропавловск, быв сопровождаем своим адъютантом, младшим его братом, капитаном Федоровым и шестьюдесятью солдатами, которых взял губернатор с собою по требованию Резанова'. Чрез во­семь дней по прибытии его утверждено было продолжение нашего путешествия. Губернатор оставался в Петропавловске до самого нашего отхода, для вспомо­ществования нам во всем нужном. В полной мере чувствовали мы деятельное присутствие сего достойного начальника.

В свите посланника последовала, между тем, некоторая перемена. Поручик гвардии его и. в. граф Толстой, врач посольства, доктор Бринкин** и живописец Курляндцев оставили корабль и отправились в Санкт-Петербург сухим путем. Приняты вновь кавалерами посольства капитан камчатского гарнизонного ба­тальона, Федоров, и брат губернатора, поручик Кошелев. Господин посланник, не имев с собою почетной стражи, выбрал из прибывших с губернатором шестиде­сяти солдат восемь человек с тем, чтобы, по возвращении из Японии, оставить оных опять в Камчатке. Причем положено было также, чтобы японца Киселева, долженствовавшего быть толмачом в Японии, не брать с собою потому, что он не заслуживал того своим поведением и ненавидим был его соотечественниками; сверх сего, думал посланник, что он, яко принявший христианскую веру, о чем японцы узнали бы в первый день нашего прихода, может подать им повод к негодованию.

* Кому образ езды в Камчатке известен, тот ясно представить себе может, каких трудностей дол­женствовал стоить поспешный переезд 60 солдат из Нижнекамчатска в Петропавловск, отстоящий на 700 верст.

** Доктор Бринкин умер скоро после в Санкт-Петербурге по прибытии своем туда из Камчатка.

Дикий француз, увезенный нечаянно на корабле нашем при отбытии от острова Нукагивы, остался также в Камчатке.

Мне хотелось, с согласия доктора, оставить здесь корабельного нашего слесаря, потому что состояние его здоровья казалось весьма ненадежным. Во все время плавания нашего был он здоров, но здесь открылось в нем начало чахотки, усилив­шейся более от собственного его невоздержания. Перед отходом нашим в Японию он несколько поправился, однако, я все опасался, что он невоздержанием своим подвергнет себя более опасности, наипаче же потому, что в Японии не можно будет иметь надлежащего за ним присмотра. По сим причинам и вознамерился я отправить его в Санкт-Петербург сухим путем, но он изъявил, что хочет лучше умереть, оставаясь со своими товарищами, нежели отправленным быть сухим путем, причем клятвенно уверял меня, что всемерно будет воздерживаться от горячих напитков. Убежден быв сим образом, решился я, наконец, взять его с собою, в чем и мало не раскаивался, потому что он не только воздержанием сохранил себя на обратном пути нашем, но и возвратился совершенно здоровым.

Августа 29-го корабль наш совсем был готов к отходу. 30-го вышли мы из гавани Св. Петра и Павла и легли на якорь в губе Авачинской, в полумиле от устья речки, еще наливались водою, находившейся от нас на OSO. На следующий день обедал у нас на корабле губернатор с офицерами здешнего гарнизона. Мы приняли его со всеми почестями, принадлежащими его особе. Исполнение таковой обязанности было для нас тем приятнее, что он на самом деле уверил нас в отличных своих достоинствах и приобрел право на совершенную нашу признательность и уважение.

До 7 сентября продолжалась беспрерывная, туманная погода, а иногда и дождь при S, SO и О ветрах, бывших столь переменными, что часто в один час дул ветер от всех румбов между S и О. Сколь ни неприятно было для нас таковое обстоятель­ство, однако, сие вознаградилось после тем, что мы дождались привоза нужной провизии из Нижнекамчатска, куда отправлены были губернатором сержант и два казака с шестью лошадьми для взятия там его собственного зимнего запаса и доставления нам оного. Мы обязаны ему за сие тем более, что он пожертвовал для нас такими своими жизненными потребностями,, коих не мог достать, как разве в малом количестве и притом худой доброты. Сверх того, приказал он пригнать из Верхнекамчатска для нашего продовольствия трех казенных и двух собственных быков, которые здесь чрезвычайно дороги*. Если представить себе при сем, что Верхнекамчатск отстоит от Петропавловска на 400, Нижнекамчатск же на 700 верст и что сей путь не может быть совершен менее, как в три недели, то подлинно надо удивляться готовности к оказанию услуг сего благомыслящего начальника. Невзирая на то, что я объявил ему непременное свое намерение весьма скоро от­правиться в море, просил его не утруждать напрасно своих служителей посылкою их за разными обещанными им съестными припасами в Нижнекамчатск, откуда никаким образом не можно было им поспеть к нашему отходу, он не отложил своего намерения, уповая, что ветер нас задержит и через то он успеет оказать нам свои услуги, в чем он и не обманулся. Продолжительные южные ветры подали случай к исполнению его благоусердного намерения, коему много также способствовало

* Хотя губернатор печется о солдатах здешних отечески, однако оные, по причине великого в Камчатке недостатка в рогатом скоте, несколько лет уже не ели говядины. Итак, не драгоценным ли должны были мы почитать подарком каждый раз, получая при всяком отходе нашем из Камчатки по нескольку быков?

чрезвычайное усердие и особенная расторопность сержанта Семенова, прибывше­го через 17 дней с конвоем. Ни один корабль прежде нас не выходил из здешнего порта с таким хорошим и достаточным запасом; почему и намерен я упомянуть здесь о главных вещах, нам доставленных, по коим судить можно, чем Камчатка в состоянии снабдить мореплавателей. Мы получили в Петропавловском порте семь живых быков*, знатное количество соленой и сушеной рыбы отменного рода, которую в одном только Нижнекамчатске достать можно**, множество огородных овощей из Верхнекамчатска; несколько бочек соленой рыбы для служителей и три большие бочки чесноку дикого, называемого в Камчатке черемша, который, может

быть, есть лучшее противоцинготное средство, могущее преимущественно слу­жить заменою кислой капусты. Наливка на дикий чеснок, которую в продолжение целого месяца ежедневно возобновлять можно, доставляет здоровый и довольно вкусный напиток. Сверх сего, запаслись мы и свежим хлебом на десять дней для всех служителей. Мы получили даже для стола нашего несколько и роскошной пищи, как-то: соленой оленины, соленой дичи, аргали или горских баранов, со­леных диких гусей и пр. Всем сим одолжены мы единственно господину губерна­тору, приведшему, так сказать, в движение всю Камчатку для вспомоществования нашего. До прибытия его в Петропавловск могли мы получать одну только рыбу.

* Кроме пяти быков, полученных нами от губернатора, взяли мы еще два из тех, которые достав­лены были на счет Американской компании.

** Рыба сего рода посылается даже нередко и в С.-Петербург, по причине отменного ее вкуса.

Сентября 6-го сделался ветер от NW, при котором снялись мы с якоря и отпра­вились в путь свой. По снятии с якоря приезжал к нам губернатор, дабы пожелать нам счастливого плавания. И в то же время салютовала крепость 13 выстрелами, на что ответствовали мы равным числом. Ветер был столь слаб, что мы, пособием только отлива и двух буксировавших корабль наш гребных судов, могли несколько вперед подаваться. Но в полдень по наступлении прилива принуждены были при входе в пролив, соединяющий Авачинскую губу с морем, стать на якорь на глубине семи саженей. Во время прилива сделался довольно свежий от SO ветер, сопро­вождаемый то дождем, то густым туманом. Пополудни послал я двух офицеров для измерения глубины около берегов пролива. Показанная на Куковом плане Авачинской губы разных мест глубина найдена верною, равно и вообще план сего залива с принадлежащими тремя пристанями сделан с величайшей точностью. Сентября 8-го, поутру, сделался северный ветер слабый, преобратившийся скоро потом в свежий, которым проходили мы пролив Авачинский. В 9 часов находились мы уже вне оного. Вначале держали курс SO, потом SSO и StW. Сильная зыбь от SO задерживала несколько наше плавание. Ветер дул весьма свежий, погода была туманная с дождем непрерывным. В 11 часов лежал от нас малый остров Старич­ков* на NW80; восточный мыс при входе в пролив на NW2O. Вскоре после сего густой туман закрыл от нас берег; в 12 часов усмотрели мы поворотный мыс на WtN, который закрылся вдруг потом туманом. Ветер дул через всю ночь довольно сильно с большей зыбью от О. В следующее утро сделался он гораздо слабее, но зыбь увеличивалась. Позднее время года и особенный предмет нашего плавания не позволял мне ни о чем более помышлять, как о возможно скорейшем достижении юго-восточного берега Японии. Невзирая, однако, на сие, старался я держать куре восточнее путевой линии капитана Гора, так как в плавании нашем от Сандвиче­вых островов в Камчатку шли мы восточнее же курса капитана Клерка. Итак, путь наш простирался между курсами Клерка и Гора. Курс последнего перешли мы под 36° широты и 214° долготы в то самое время, когда приближались уже к Японии.

Во всю бытность нашу на Петропавловском рейде продолжался, как то уже упо­мянуто, беспрерывно мелкий дождь и густой туман. Таковая погода преследовала нас и во все первые дни нашего плавания. Десять дней не видел.и мы совсем солнца. Наконец, оное показалось, но только на несколько часов. Давно уже ожидали мы с нетерпением ясного дня для просушки постелей и мокрого платья. 11 -го, поутру, пошел сильный дождь при крепком восточном ветре, преобратившемся в шторм. В 5 часов пополудни свирепствовал он наиболее; волнение было чрезвычайное. В полночь шторм немного умягчился, но утих не прежде следующего утра; в пол­день сделалось безветрие. Скоро потом начал дуть ветер северный и мало-помалу сделался свежим. Но мы не могли оным воспользоваться, чему препятствовала сильная зыбь от востока. В последний шторм течь была так велика, что мы при­нуждены были беспрестанно выливать воду. В Камчатке корабль наш со всяким тщанием выконопачен был сверх медной обшивки; а посему и полагали, что течь находится под медною обшивкою, что и, действительно, открылось при осмотре корабля в Нагасаки. В сей день видели мы много китов и великое множество как морских, так и береговых птиц, из коих некоторые были столько утомлены про­должительным полетом, что садились на корабль и допускали ловить себя руками.

* Остров сей получил свое название от птиц, которых называют в Камчатке старичками, при- витающими наиболее на оном.

Капитан Гор, быв на параллели 45°, только несколько ближе нас к земле, видел также много береговых птиц, подававших ему причину думать, что находился он в близости островов Курильских, коих настоящее положение ему тогда было неизвестно, хотя оное и до того уже определено с некоторою точностью. Паллас в четвертом томе своих о северных странах известиях, в 1783 г. напечатанных, первый, думаю, издал обстоятельное описание сих островов.

Бурная погода, преследовавшая нас почти беспрестанно со времени отплы­тия из Камчатки, наипаче же шторм, бывший 11 числа, кроме причинения течи, требовавшей непрерывного отливания, принудили нас убить быков наших, коих было живых еще четыре. Они столько измучены были качкою, что мы опасались потерять их.

15-го показалось солнце около полудня на короткое время. Широта, найденная нами, 39°57'29" северная, долгота по хронометрам 208°7'30" западная. В сие время чувствовали мы великую перемену в теплоте. Ртуть в термометре, стоявшая до сего между 8 и 9 градусами возвысилась до 15 и 16 градусов. Скоро потом настала опять бурная погода. Дождь шел почти беспрерывно. Ветер дул от NO. Волнение было сильное. Хотя ветер сей и благоприятствовал много нашему плаванию, ибо мы редко шли менее 8 и 9 узлов, однако он затруднял нас немало тем, что при скором ходе увеличивалась течь от 10 до 12 дюймов в час; а лежа бейдевинд была оная только 5 и 6 дюймов. Из сего заключили мы, что место течи долженствовало быть в носовой части.

На картах, помещенных в атласе Лаперузова путешествия, означены четыре безы­мянных острова, из коих дальнейшие к северу должны находиться под 37° широты и 214°20' западной от Гринвича, также и остров довольной величины под именем Вулкан, под широтою 35° и долготою 214° с другим малым, лежащим от него к S. На карте, доставшейся лорду Анеону с испанского галеона Ностра-Сениора де Кабаданга, исправленной и приобщенной к его путешествию, показаны две купы островов под названием Islas nuevas del Anno 1716 и Islas del Anno de 1664. Севернейшая лежит по

сей карте под 35°45' широты, 19 градусами восточнее Св. Бернардино или под 216°30' западной долготы от Гринвича; вторая купа на том же меридиане под 35°00' широты к югу от сих двух куп; остров Вулкан, в широте 34°15' и, наконец, около двух градусов восточнее, в широте 33-х, остров, названный Penia de las Picos и каменный островок Вауго. Кажется, что о существовании всех сих островов Арро-Смит сомневается, ибо оные на картах его не означены. Последние, помещенные на Ансоновой карте, показаны также и на новой, весьма хорошей карте, сочиненной французским гео­графом Барбье дю Бокаж и приобщенной к путешествию адмирала Дантре-Касто, изданному естествоиспытателем его экспедиции. Издатель всеобщего, морского, гео­графического словаря упоминает о сей купе островов также с некоторою переменою в широте (в статье Vigie) и ссылается в том на карту, находящуюся во французском Архиве морских карт. Мало верил я, чтобы острова сии существовали, поелику курсы капитанов Гора и Кинга, по отбытий их от берегов Японии, простирались между северною купою и северным Вулканом, также и курс капитана Кольнетта, во время плавания его из Китая к Северо-западным берегам Америки в 1789 г., направлялся между обоими южнейшими купами и притом в таком расстоянии, в котором как

капитану Гору, так и Кольнетту не можно было не видать их при хорошей погоде. Невзирая, однако, на все сие не хотелось мне упустить случая, чтобы не увериться совершенно в несуществовании островов сих. Почему и приказал я держать курс так, чтобы по означенному на картах положению островов притти к середине оных. Таким образом я удостоверился, что северные, безымянные четыре острова, северный Вулкан, острова, открытые, будто бы, в 1664 г. и южный Вулкан не существуют вовсе, или, по крайней мере, не находятся в том месте, где они показаны на французских картах. Мимо островов, открытых, будто бы, в 1714 г., прошли мы в расстоянии 75 миль, а потому и не могу сказать об оных ничего утвердительного. Итак, имея достаточные доказательства не верить существованию островов сих, не почел я нужным дать им место на моих картах. Находясь в широте 36° и долготе 213°45', казалось нам, что мы в половине 6-го часа пополудни увидели несколько островов прямо на западе; однако скоро после узнали, что то были облака, обманувшие нас своим видом. Поелику некоторые из нас все еще думали, что то были острова, дей­ствительно, то я и велел держать курс прямо к оным до 7 часов. Прежде наступления ночи все, наконец, удостоверились, что видели не острова, а одни только облака; почему, поворотив, пошли опять прежним своим курсом на SW.

Перемена теплоты воздуха была чрезвычайно чувствительна. Ртуть в термометре стояла между 19 и 21 Во время плавания нашего от Сандвичевых островов к Камчат­ке, хотя то было и в средине лета, показывал термометр на сей параллели только 16 и 17°, даже и под 30° широты не возвышалась ртуть тогда до 21°. Сия малая степень теплоты в июне и июле, вероятно, приписана должна быть великому отдалению земли, также и тому, что воздух в первых месяцах лета недовольно еще нагрелся.

С отбытия нашего из Камчатки продолжалась всегда, с малою только переменою, сильная зыбь от NO и О; но 20 сентября, под 34°20' широты и 215°29'45" долготы, всем нам казалось странным тихое состояние моря, хотя и дул ветер от 50 доволь­но свежий. А посему и можно подозревать о существовании неизвестной доселе к 30 земли. В сей день увидели мы в первый раз опять летучую рыбу и великое множество касаток, также и птиц, привитающих около тропиков, которые редко бывают видимы в такой северной широте, исключая близость земли.

Я имел намерение побывать у острова, открытого в 1643 г. голландцами, пока­занного на картах под названием (t'Zuyden Eyland), т. е. южный остров, лежащий к югу от острова Фатзизио, но свирепствовавшая во время бытности вашей на параллели его буря от ONO, при пасмурной, дождливой погоде, не допустила ис­полнить сего намерения. Курс капитана Кольнетта был в близости сего острова, почему и думать надобно, что он его видел; следовательно, и нельзя сомневаться о точном оного определении. География терпит немалую через то потерю, что искусный сей офицер, воспитанник знаменитого Кука, не издал в свет описания своего путешествия, бывшегов 1789и 1791 гг. Все известие о его плаваниях состоит только в одной путевой линии, означенной на карте Арро-Смита, помещенной в атласе южного моря. Хотя он в предисловии к описанию своего плавания в 1793 и 1794 гг. и обещал издать в свет прежние свои путешествия, но сие и поныне оста­ется без исполнения. Рукопись плавания его по Корейскому морю в 1791 г. имел У себя Эразм Гауер в то время, когда он плавал в Китай с лордом Макартнеем и когда должен был предпринять плавание по Желтому морю. Можно бы думать, что английское правительство с намерением скрыло путешествие Кольнетта и Бротона около берегов Японии, но подозрению сему противоречит позволение английского правительства издать все морские путешествия, которые в продолжение 40 лет

составляют блестящий период в истории мореплавании, увенчанных славою многих важных открытий. Путешествие капитана Бротона, предпринятое единственно для открытий, чему прошло уже семь лет и поныне еще не издано. Сопутник Банкуверов мог бы доставить в рассуждении землеописания и мореплавания полезные и важные сведения. Неупователыно, чтобы с погибшим кораблем поглощен был

журнал его и карты. Камень, о который разбился корабль Бротона, лежит по карте дрро-Смита в северной широте 26° и восточной долготе от Гринвича 125°40"

Бурная и мрачная погода продолжалась во всю ночь. Однако я не хотел про­пустить благоприятствовавшего ветра и взял курс несколько южнее вышеупомя­нутого южного острова. На старых картах Японии, приложенных к путешествию Кемпфера, к истории путешествий Лагарпа и к истории Японии Шарлевоя, показан остров Фатзизио под широтою 31°40', т. е. 1°35' южнее, нежели на карте Арро- Смита, который последуя Данвилю**, положил сей остров в широте 33°15', а остров южный или t'Zuyden Eyland под 32°30'. Итак, прежде упомянутые определения не заслуживают никакой доверенности***.

Поутру NO шторм несколько утих и уклонился к SSW. В 8 часов подул ветер опять от N0 и свирепствовал с прежнею силою, быв сопровождаем великим дож­дем. Во время скорой перемены ветра от SW к N0, при которой несколько минут было довольно тихо, показались многие бабочки и морские нимфы, бывшие явным признаком близости земли; в сие же время прилетела на корабль сова, которую естествоиспытатель Тилезиус срисовал и почитал сие для себя немаловажным приобретением; погода была так пасмурна, что горизонт наш был неясно виден. Возвышение ртути в барометре, при сей бурной погоде, было столь велико, что, судя по прежним примечаниям, никак не ожидал я того, а именно: 29 дюймов 45 линий. Горнеру удалось взять несколько высот в полдень, по коим найдена широ­та 31°13'; долгота же вычислена 220°50\ совершенно сходственная с счислимою.

В сии последние сутки переплыли мы 181 милю и по карте находились околов севернее средины пролива Ван-Димена, которым пройти имел я намерение, а по­тому и держал курс W. Только днем склонялись мы несколько к северу, в чаянии увидеть землю. Мне не известно ни одно описание, в коем бы упоминалось о сем проливе, даже положение оного на французских и английских картах показано весьма различно. По Арро-Смитовой карте лежит пролив между островом Ликео, отделяемым от большого острова Киузиу узким проливом, и островом, именуе­мым Танао-Сима. На французских же картах показан он между островами Киузиу и Ликео. Широта входа в оный довольно, впрочем, сходствует на обоих. Вскоре увидим, что показание сего пролива как на французских, так и английских картах весьма несправедливо. По прибытии нашем в Нагасаки, рассказывал мне капитан Мускетер, начальник бывшего там голландского корабля, что пролив сей открыт в начале 17 столетия случайным образом: а именно, что один голландский корабль, шедши из Нагасаки в Батавию, пронесен сильным штормом вдоль пролива сего; почему капитан сего корабля, называемый Ван-Димен, дал ему свое имя. Мускетер, казавшийся мне весьма мало сведующим человеком, обещался прислать мне одну старую голландскую книгу, в которой находится, по словам его, повествование об открытии сего пролива. Вероятно, что японская недоверчивость и подозрение не позволили ему исполнить своего обещания.

* Описание путешествия капитана Бротона издано в свет в исходе 1804 г., следовательно, в то самое время, в которое опасался я, зто оное не будет напечатано.

** Carte gfirmrale de ia Tartarie Chinoise dressiie sur les Cartes particulmres faites sur les lieux par R-R.P.P. jfisuites et sur les rrmmoires particulinres du P. Gerbillon 1732.

*** Капитан Бротон определил широту Острова Фатзизио 33°06', которая разнствует от опреде­ленной Данвилем несколькими только минутами.

24-го был первый хороший день с отплытия нашего из Камчатки, которым и не упустили мы с Горнером воспользоваться для поверения своих хронометров. Сие близкое сходство не позволяло сомневаться нам о верном ходе хронометров, и я с нетерпением ожидал скоро увидеть берег Японии, положение которого могли мы при сих обстоятельствах определить с точностью. Множество бабочек, мор­ских нимф, береговых птиц, плавающих древесных ветвей и травы уверяли нас довольно, что мы находились от оной в близости.

28-го, в 10 часов перед полуднем, показалась нам, наконец, Япония на NW в то самое время, когда наблюдали мы лунные расстояния. Немедленно переменил я курс свой и велел держать на NW при слабом WSW ветре. В полдень широта наша, обсервованная многими секстантами с великою точностью, была 32°5'34"; долгота 226°22'15". Ветер, дувший до сего слабо, сделался в 4 часа пополудни немного свежее и способствовал вам подойти ближе к земле; но при захождении солнечном все еще находились мы в расстоянии от ближайшего к нам берега более 20 миль, где достать дна не можно было 120 саженями. На рассвете следующего дня видели мы землю на NW 10°, но, только что начали держать курс к оной, вдруг помрачилось небо. Мы не только потеряли берег из виду, но и видимый наш горизонт простирался не далее одной английской мили. Ветер дул сильно от NO, дождь шел беспрерывно. При сих обстоятельствах почитал я приближение к берегу бесполезным и опасным; наипаче же потому, что мы на карты, хотя оные были и лучшие, не могли никак положиться. Оные не заслуживали доверенности по несходству в показаниях долготы и широты главных мест, положения берегов, островов и даже пролива Вандименова. Мы стали держать курс к WSW и W под малыми парусами. Под ве­чер сделался ветер еще сильнее. Великий дождь продолжался беспрестанно. Небо грозило страшными тучами. Почему я и решился под зарифленными марселями остаться до утра. В полночь сделался совершенный шторм. Тогда мы поворотили к осту и продолжали лежать сим курсом во весь следующий день, в который буря свирепствовала с прежнею силою. Ночью шторм утих и ветер сделался от SO. На рассвете дня начало проясниваться. Скоро после показалось и солнце. Почему и направили мы курс свой к берегу. Но сильное волнение от SO и беспрестанное понижение ртути в барометре, невзирая на сияние солнечное, позволившее с довольною точностью обсервовать нам широту 31°7' северную и долготу 227°40' западную, были верными предвестниками нового от 50 шторма. До 11 часов про­должали мы плыть к западу; потом, поворотив к югу, поставили столько парусов, сколько кораблю нести можно было. В полдень состояние погоды не позволяло уже более сомневаться о наступающей буре. Волны, несущиеся от SO, казались горами. Бледный свет солнца скоро помрачился бегущими от SO облаками.

Ветер, постепенно усиливаясь, достиг в один час пополудни до такой степени, что мы с великою трудностью и опасностью могли закрепить марсели и нижние паруса, у которых шкоты и брасы, хотя и по большей части новые, были вдруг пре­рваны. Бесстрашие наших матросов, презиравших все опасности, действовало в сие время столько, что буря не могла унести ни одного паруса. В 3 часа пополудни рассвирепела, наконец, оная до того, что изорвала все наши штормовые стаксели, под коими одними мы оставались. Ничто не могло противостоять жестокости шторма. Сколько я ни слыхивал о тайфунах, случающихся у берегов китайских и японских, но подобного сему не мог себе представить. Надобно иметь дар сти­хотворства, чтобы живо описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш. По изорвании штормовых стакселей, мы желали

поставить зарифленную штормовую бизань, но сего сделать совершенно было не­возможно, и потому корабль оставался без парусов на произвол свирепых волн, которые, как казалось, ежеминутно поглотить его угрожали. Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант спасли нас от сих бедствий.

О состоянии атмосферы в сие время лучше всего судить можно по необычайно низкому падению ртути в барометре. Она опустилась вдруг столько, что в 5 часов уже не только ее не видно было, но даже и при сильном колебании барометра, при коем мы полагали, по крайней мере, 4 или 5 линий выше и ниже среднего со­стояния, не показывалась. Барометр наш имел разделение не ниже двадцати семи с половиной дюймов; итак, высота ртути в барометре была не более 27 дюймов и 2 линий, и можно даже

заключить, что оная была не больше 27 дюймов, а может статься и еще менее, ибо оная появилась опять не прежде, как по прошествии почти 3 часов. В полдень по­казывал барометр двадцать девять дюймов и три с половиной линии; следовательно, в пятичасовое время падение ртути было два с половиной дюйма.

Не спорю, что бывают бури еще сильнее. Ураганы, случающиеся почти ежегодно у Антильских островов, свирепствуют, может быть, с вящшею жестокостью; но я не помню, чтобы где-либо упоминалось о подобном состоянии барометра, выключая повествуемого аббатом Рошоном об урагане, случившемся у Иль-де-Франса фев­раля 1771 г., причем падение ртути в барометре было до 25 французских дюймов, следовательно, тремя с половиной линиями ниже, нежели у нас, если принять, что ртуть в нашем барометре опустилась и до 27 дюймов. Хотя целость мачт ответствовала нам, с одной стороны, за безопасность нашего корабля, но другое вящшее бедствие нам угрожало. Буря от OSO несла корабль прямо к берегу, и мы находились уже не в дальнем расстоянии от оного. Я полагал, что ежели сие продолжится до полуночи, то гибель наша неизбежна. Первый удар о камень раздробил бы корабль на части, причем жестокость бури не позволяла иметь никакой надежды к спасфению. Одна только перемена ветра могла отвратить сие крайнее бедствие.

В 8 часов вечера ветер от OSO переменился на WSW, и тогда мы находились вне страха. При скорой перемене ветра ударила жестокая волна в заднюю часть корабля нашего и отшибла галлерею с левой стороны. Вода, влившаяся в каюту, наполнила оную до 3 футов. Перемене ветра предшествовал штиль, весьма краткое время, по счастию, продолжавшийся, во время {которого успели мы и поставить зарифлен­ную, штормовую бизань, дабы можно было хотя некоторым образом держаться к

ветру. Не успели управиться с работою, как вдруг подул опять жестокий ветер в новом направлении от WSW. В 10 часов казалось, что шторм начал умягчаться, и к немалой нашей радости показалась ртуть в барометре. Сей был надежнейший признак, что буря не увеличится до прежней степени. В полночь довольно было уже приметно, что ветер утихать начал, однако продолжал дуть весьма крепко, что нам не неприятно было, ибо, если бы шторм от WSW не равнялся несколько силою своею с бывшим от OSO, тогда прежнее волнение не могло бы уничтожиться скоро, в каковом случае мачты наши подвергнулись бы от жестокой зыби большей опасности. Течь корабля, бывшая во время сего шторма, причиняла нам менее забот, нежели мы ожидали. Прежде увеличивалась оная обыкновенно от 7 до 12 дюймов в час; но теперь не было более 15, что много нас успокаивало. Невзирая на то, однако, весьма сильная качка корабля чрезмерно затрудняла отливание воды. По восстановившемся спокойствии в атмосфере последовал прекраснейший день, бывший очень благовременным для приведения опять в порядок нашего корабля, который хотя сам собою и не повредился, однако такелаж требовал немалой по­правки. Утихавший ветер дул от запада. Как скоро поставили паруса, что учинено не прежде полудня, приказал я держать к N. В 6 часов вечера увидели мы берег на WNW в расстоянии около 45 миль. Во всю ночь продолжалось безветрие. Волне­ние, не совсем еще успокоившееся, увлекало нас несколько к востоку. В 9 часов следующего утра открылся берег прямо на W, к коему приближались мы медленно. В полдень отстоял он от нас на 31 милю и простирался от 43 до 84° NW. В сие время обсервованная широта была 31°42'00", долгота 227°42'30". В половине третьего часа находились мы от берега в расстоянии на 20 миль. Но вдруг потом сделалось

почти безветрие, которое продолжалось до 10 часов вечера и было причиною, что корабль подвигался вперед очень мало; однако довольно сильное течение от NO приблизило нас между тем на несколько миль к берегу

В10 часов вечера сделался слабый ветер от ONO, которым плыли мы под малыми парусами на SO. В 4 часа пополуночи начал дуть ветер свежий от NtO, и тогда стали мы держать к берегу. Хотя течением много снесло корабль к югу, но при всем том на рассвете могли мы еще видеть ту часть берега, которая вчера была осмотрена.

Известное положение острова Вулкан, близость, в коей находились мы от сего берега, и о котором японцы были известны*, и твердое уверение толмачей, что острова Ликео вовсе нет подле Японии, были для меня убедительными доказа­тельствами, что сей остров, показанный на английских картах на северной стороне Ван-Дименова пролива, а на французских на южной стороне оного, не существует вовсе, и что имя сие принадлежит только той купе островов, из которых самый большой, известный под сим именем, лежит в широте около 27°. Основываясь на сих известиях, казавшихся мне достаточными, назвал я на карте своей южную часть Киузиу, Сатцума, как таким именем, которое почти на всех древнейших картах действительно находится.

Японцы утверждают, что король островов Ликео, имеющий свою столицу на

великом острове сего имени (который описывали они весьма богатым и сильным), зависит от князя Сатцумского, коему он в случае войны обязан посылать знатные, вспомогательные морские силы, и что он при каждом восшествии на престол нового японского императора должен посылать своего посланника в Иеддо. Впрочем, не отвергают они и того, что сей король ликейский признает также главою своею и китайского императора и как первому, так и второму платит дань для того, чтобы

* Октября с третьего дня, в который в первый раз увидели нас японцы, посылались ежедневно нарочные с донесением об нас нагасакскому губернатору, почему им и известно было точно, каким путем мы проходили.

сохранить мир. Ликейцы, по утверждению японцев, ради кротких и изнеженных свойств своих столь много любят мир и спокойствие, что японцы называют их по сей причине женщинами. Сия по­лагаемая весьма сомнительная зависи­мость ликейцев от японцев, также мало- сведение последних в землеописании и совершенное незнание в опредении расстояний* суть причины, что японцы помещают Ликейские острова на своих картах гораздо ближе к своим берегам, нежели оные в самом деле находятся.

Европейцы, доставившие нам в первый раз карты Японии, скопировали оные с японских со всеми их погрешностями, а сие и было причиною, что и новые гео­графы смешивают некоторые острова Ликейские с островами Яконо-Сима и Тенега-Сима, лежащими против берегов Сатцума в расстоянии от 25 до 30 миль и составляющими южную сторону Ван-Дименова пролива.

В 11 часов приблизились мы к упо­мянутому мнимому проходу на 15 миль, откуда увидели несколько малых остро­вов и приметили, что оный окружен со всех сторон берегами. Итак, узнав, что проход между островами невозможен,

не почел я нужным продолжать дальнейших испытаний, потому что оные, при неблагоприятствовавшем ко входу в залив ветре, не только сопряжены были бы с потерею времени, но и могли бы еще возбудить в недоверчивых японцах, поста* новивших законом, чтобы даже и россияне не приближались ни к каким другим берегам их, кроме Нагасаки, такое негодование, которое навлекло бы вредное последствие на успешное окончание дел посольственвых. И потому приказал я держать курс на WtS к юго-восточной оконечности Сатцума.

Как скоро начали держать курс к юго-восточной оконечности Сатцума, вдруг увидели еще берег на SW, который почитал я островом Танао-Сима, составляю­щим по Арро-Смитовой карте южную сторону пролива Ван-Дименова. Остров сей, как то узнал я в Нагасаки, называется собственно: Яконо-Сима". Жители нагасакские посещают его очень часто ради хорошего леса. Все дойки, доставлен­ные на корабль наш, выключая камфарное дерево, привезены были, как то меня уверяли, с сего острова. Он весьма низок. В первый раз, когда мы его усмотрели,

* Мне не удалось найти ни одного толмача, который бы мог хотя с некоторою достоверностью сказать мне о расстоянии между Сатцума и Ликео.

**На подлинной японской карте, хранящейся при Академии наук, сей остров назван Тенега-Сима, а Другой, к SW его лежащий, Яконо-Сима.

имел вид острова Лавенсари, что в Финском заливе. Вершины деревьев казались сначала выходящими из моря; после же, когда вошли мы далеко в пролив, можно было весь остров обнять одним взором. Поверхность острова вообще плоская и покрытая вся лесом, дающим ему приятный вид.

В 2 часа была глубина 75 саженей. Дно состояло из песка серого цвета, сме­шанного с черными и желтыми пятнами, и из раздробленных раковин. Ветер утих мало-помалу. В сие время мы увидели идущую прямо на нас струю течения, встречного с прежним, и вскоре попались в оную. Она несла с собою весьма много травы, изломанных пней и досок. Корабль рулю не повиновался, и его влекло к берегу. В половине пятого часа сила течения уменьшилась столько, что кораблем опять управлять можно было, почему и велел я держать курс параллельно к берегу, т. е. на SW. Скоро потом показался небольшой, высокий остров с двумя широкими вершинами, который признали мы островом Вулканом. С вершины мачты видны были некоторые малые острова, также и южная оконечность Сатцума. Ясная ночь и слабый ветер были причиною, что мы не легли в дрейф, но продолжали итти под малыми парусами. На Сатцуме и на острове Яконо-Сима горел огонь во многих местах, почему ночное наше плавание и могло быть, при некоторой осторожности, совершенно безопасным. Глубина, которую измеряли мы беспрестанно, была от 50 до 60 саженей. Грунт одинаков с найденным нами при входе пролива. Мно­гие, горевшие на берегу огни, вероятно, служили сигналами, ибо показавшийся довольной величины европейский корабль, без сомнения, озаботил боязливый народ сей страны.

На рассвете увидели мы небольшой остров, названный мною Серифос. Он состоит из толого камня, имеющего в поперечнике около мили. Прямо на W от

ceгo острова, в расстоянии около 24 миль, лежит остров Вулкан, в близости коего на восточной стороне находится другой и почти равной с ним высоты остров, получивший имя Аполлос. Четвертый остров, в 15 милях к югу от Вулкана, около шести миль в окружности, назвал: я Юлией. Далее к западу видели мы еще остров, превосходивший все сии величиною, который показан на карте нашей под именем Сант-Клер, потому что как на французских, так и на английских картах находится остров сего имени, которого означение на картах хотя и разнствует с широтою виденного нами острова полуградусом, но из всех островов, означенных на тех же картах у юго-восточных берегов Японии, сей последний сходствует с ним гораздо больше, нежели все прочие. Сверх того, я хотел удержать такое название, к коему по старым картам сделана уже привычка. Мне казалось не бесполезным отличить особенными именами все прочие острова, находящиеся в проливе Ван-Димена, определенные нами с великою точностью, но как я не мог узнать собственных япон­ских названий, то и принужден был дать им имена по своему произволению.

В 7 часов утра находилась от нас южная оконечность земли Сатцума прямо на N. Мыс сей, названный мною в честь старого адмирала Чичагова, знаменитого долговременною полезною своею службою, а особливо путешествием своим к северному полюсу и победами, одержанными им над шведским флотом, состоит из выдавшегося тупого каменного утеса, близ которого находятся два другие ка­менные возвышении: одно острое, а другое круглое.

Как скоро обошли мы южную оконечность земли Сатцума, то показалась нам высокая, конусообразная гора» стоящая на самом краю берега. Она названа мною пик Горнер, именем нашего астронома, и лежит под 31°9'30" широты и 229°32'00" долготы. Положение сей достопримечательной горы определено Горнером с ве­личайшей точностью. Она и остров Вулкан составляют два вернейших признака

пролива Ван-Димена. В сие время открылся на NO залив величины необозримой, который углублением своим, далеко простирающимся к северу, казался быть про­ливом, но, вероятно, имеет там предел свой. Залив сей, у коего лежат на SO мыс Чичагов, а на NW пик Горнер, имеет прекраснейший вид. На северной стороне оного лежит в беспорядке множество великих камней, из коих два, имеющие вид свода, показались нам достойными особенного внимания. Весь залив, кроме се­

верной его части, окружен высокими горами, покрытыми прекраснейшею зеленью. Пик Горнер, стоящий на самом краю и кажущийся выходящим из воды, придает много красоты сему заливу. Отсюда пошли мы на NW1/2W к оконечности, между коею и пиком Горнером находится другой весьма красивый залив, разделяемый выдавшеюся к северу оконечностью на две части, из коих одна лежит к западу, а другая к NO. На прекрасной долине, составляющей берег западной части, видны были пространные поля, небольшой город и правильно расположенные лесочки. Высокий, острый, подобно обелиску, камень стоит в недальнем расстоянии от бе­рега, составляющего в сем месте небольшой залив, где стояло на якоре несколько японских судов. Позади долины, далеко внутрь земли, лежит ровная гора, на средине коей возвышается пик немалой высоты. В полдень обсервованная широта нашего места была 31°9'07", Она совершенно сходствовала со счислимою. Сие показывает, что течение здесь непостоянное, но происходит от правильного прилива и отлива, и бывает столь сильно, что корабль при слабых ветрах не повинуется рулю.

Юго-восточный берег земли Сатцума, до юго-восточнейшей своей оконечнос­ти, имеет направление почти NOt и SWtS. При сей оконечности оного находится залив. До сего места составляют берег утесистые камни. Я не думаю, чтобы на сей стороне было где-либо место для якорного стояния. Берег горист, но нет ни одной горы, которая отличалась бы особенно своею высотою. Напротив того, от юго-восточной оконечности до мыса Чичагова берег имеет вид приятнее. Берега к воде низменны и вмещают в себе многие заливцы. Сия сатцумская сторона кажется быть плодоноснейшею, а потому, уповательно, есть и многолюднейшая. Многие огни, горевшие ночью вдоль по берегу, и великое множество лодок, хо­дивших туда и сюда на гребле и под парусами, казались быть достаточным тому

доказательством. От последнего до пика Горнера берег имеет направление N WtN, а от сего почти W до юго-западной оконечности, у коей находится упомянутый уже мною залив. Сия часть берега весьма приятна. Мы, плыв от оного в недальнем расстоянии, могли видеть все совершенно ясно и любовались прекраснейшими видами, достойными кисти искусных живописцев. Частая и скорая перемена в положении корабля представляла взору нашему беспрерывно новые картины.

Весь берег состоит из высоких холмов, имеющих вид то купола, то пирамиды, то обелиска, и охраняемых, так сказать, тремя облежащими высокими горами, роскошная природа украсила великолепно сию страну, но трудолюбие японцев превзошло, кажется, и самую природу. Возделывание земли, виденное нами пов­сюду» чрезвычайно и бесподобно. Обработанные неутомимыми руками долины не могли бы одни возбудить удивления в людях, знающих европейское настоящее земледелие, но, увидев не только горы до их остроконечных вершин, но и вершины каменных холмов, составляющих край берега, покрытые прекраснейшими нивами и растениями, нельзя было не удивляться. Темносерый мрачный цвет каменного вещества, служащего оным основанием, в противоположность с плодоносными вершинами, представлял такой вид, который был для нас совершенно новым. Другой предмет, обративший на себя наше внимание, была аллея, состоявшая из высоких деревьев и простиравшаяся вдоль берега через горы и долины, пока досязало зрение. В некотором между собою расстоянии видны были беседки, вероятно, служащие местами для отдохновения пешеходцев. Нельзя, кажется, иметь более попечения об удобности прохожих. Аллеи должны быть в Японии не необыкновенны. Мы видели одну, подобную сей, в близости Нагасаки, также и на острове Меак-Сима.

Берега, окружающие залив Сатцумский, весьма гористы. Горы северного бе­рега сего залива отличаются еще тем, что имеют вид волнообразный; посреди их возвышается тот самый пик, который видели мы вчерашний день и о коем мною уже упомянуто. К северо-западу от него виден пик двувершинный, прилежащий плоской горе, беспрестанно дымящейся. Сия гора, кажется, должна быть, по описанию, гора Унга, соделавшаяся достопамятною во время гонения на христи­ан в Японии потому, что с оной в жерло сего вулкана низвергали обращенных в христианскую веру иезуитами японцев, которые не хотели опять возвращаться к вере своих предков. Мыс, составляющий северную Сатцумскую оконечность, назвал я мыс Кагул в память славной победы, одержанной графом Румянцевым над многочисленною турецкою армией.

Во весь день окружало нас множество японских лодок, ходивших туда и сюда в разных направлениях. Но они не подходили к вам ни однажды так близко, чтобы можно было переговаривать с бывшими на оных людьми; напротив того, всевозможно старались держаться от нас далее. Мы делали им знаки и заставляли земляков их кликать громогласно на японском языке, но все было тщетно. Рабское повиновение есть как будто врожденное японцев свойство, которое, бесспорно, досталось им также в удел, как и всем другим народам, несущим иго азиатского деспотизма. Им поведено не иметь с иностранцами ни малейшего сообщения. Исполняя сие в совершенной строгости, не отвечают они ни одного слова даже на приязненные, невинные вопросы.

От мыса Номо до входа в залив Нагасаки видны были позади маленьких камен­ных островов многие малые заливы, с прекраснейшими но берегам их долинами. Берег представлял вообще взору нашему яснейшие признаки рачительнейшего возделывания земли, с прелестными видами, украшаемыми необозримыми

рядами насажденных деревьев. Позади долин простирается земля к северу цепью гор, одна другой прилежащих. В полдень обсервованная широта нашего места была 32°36'40" но мы находились еще южнее Нагасаки. В сие время пришла к кораблю нашему лодка с японским чиновником, который, разведав несколько об нас, немедленно удалился. Через два часа потом прибыл к нам другой чиновник и оставался на корабле до тех пор, пока мы, войдя в залив Нагасаки, в половине шестого часа вечера стали на якорь.

ГЛАВА XII

ПРЕБЫВАНИЕ В ЯПОНИИ

 

Принятие нас в Нагасаки. — Неудача в ожиданиях. —

Меры предосторожности японского правительства. — Съезд с корабля посланника, для житья, на берег. — Описание Мегасаки, местопребывания посланника. — Переход «Надежды» во внутреннюю Нагасакскую гавань. — Отплытие китайского флота. — Отход двух голландских кораблей. ~ Некоторые известия о китайской торговле с Японией. — Наблюдение лунного затмения. — Примечания об астрономических познаниях японцев. — Покушение на жизнь свою привезенного нами из России японца. — Предполагаемые причины, побудившие его к сему намерению. — Прибытие дамио или вельможи, присланного из Иеддо. — Аудиенция посланника у сего вельможи уполномоченного. — Совершенное окончание посольственных дел. — Позволение к отплытию в Камчатку. —

Отбытие «Надежды» из Нагасаки.

Оскорбительная предосторожность, с каковою поступают в Японии с иностранцами, довольно известна. Мы не могли надеяться, чтобы приняли нас благосклоннее, нежели других народов, но думая, что имеем с собою посланника, отправленного монархом могущественной и соседственной нации сего столь боязливого в политических отношениях народа, с одними дружественными уверениями, ласкались не только некоторым исключи­тельным приемом, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше в Нагасаки пребывание сделать приятным и не бесполезным. Мы полагали, что шестимесячное наше бездействие вознаградится, по крайней мере, приобретением сведений о сем, так мало известном государстве. Посещающие оное в продолжение двух столетий голландцы поставили себе законом не сообщать свету никаких

об нём известий. В течение ста лет явились два только путешественника, которых примечания об Японии напечатаны. Хотя оба они находились в государстве сем короткое время, однако, описания их важны, поелику они суть единственные со времени изгнания христианской веры из Японии, после чего иезуиты уже ника­ких известий об оной доставлять не могли. Но сии путешественники не принад­лежали к голландской нации, коей не обязана Европа ни малейшим сведением о японском государстве. Что же бы такое удерживало от того голландцев? Не боязнь ли строгого за то японцев мщения? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточно быть к извинению, если бы японцы, вознегодовав на сочинения Кемпфера и Тунберга, которые толмачам, шпионам их правления, очень известны, запретили действительно голландцам писать об их государстве. Но сего никогда не было.

Голландцы не доставили даже и посредственного определения положений Фирандо и Нагасаки, где они так долго имели свое пребывание. Кемпферова копия с худого японского чертежа есть единственная известная в Европе карта Нагасакского залива. Они не сообщили никакого описания даже и о положении островов, находящихся в близости Нагасаки, а тем менее еще о лежащих между сим и Формозою, мимо которых плавают они двукратно каждый год на двух кора­блях. Невозможно думать, чтобы японцы почли объявление о точном положении стран сих непростительным преступлением. Итак, чему приписать глубокое их молчание? Бесспорно не благоусмотрительной, но самой мелочной и вовсе беспо­лезной политике, которая духу 18 столетия совсем противна и республиканскому правлению не свойственна. Претерпела ли хотя малый урон торговля англичан оттого, что они свободно обнародывают описания всех посещаемых ими стран? Что выиграли голландцы от ненавистного их хранения тайны? Состояние английской

и голландской торговли известно каждому. Дальнейшее сравнение оной нимало здесь не нужно.

Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.

Мы крайне обманулись, надеясь получить от японского правительства большую свободу, ежели каковою пользуются голландцы, которая, впрочем, казалась нам вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, если бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нагасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же посланник, сколько и последний матрос нашего корабля. Из сего ясно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобрести какие-либо, хотя бы и недостаточные, о сей стране сведения. Единственным к тому источни­ком могли служить толмачи, которые, во всю бытность на берегу посланника, не смели к кораблю приближаться*.

По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести ме­сяцев. Я намерен только рассказать здесь те происшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых пройти в молчании, поелику все, относящееся до малоизвестного государства, любопытно. Сверх того, простое, но верное пред­ставление случившегося с нами может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.

Для принятия подарков только и выгружения корабельной провизии присылаемы были тол­мачи нижнего разряда.

тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогие. После четырехмесячной просьбы позволено было, наконец, выдать офицерам ружья для чищения, но и то поодиночке; спустив довольное потом время, выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья, не быв долгое время чищены, оказались по большей части испорченными. Впрочем, офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снисхождением

не пользуются никогда голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде. Всего удивительнее казалось мне то, что по­сланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам, но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не было никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, если на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить посланника оставить почетный караул свой, просили они его взять по крайней мере полови ну только солдат. Но он и на сие не согласился. Настояние японцев, чтобы не иметь вооруженных иностран­ных солдат в своем государстве, было, кажется, единственное только справед­ливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что нагасакский губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих пере­говоров до того времени, как позволено посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Иеддо.

По объявлении о сем малом торже­стве над японцами, возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнью посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила немногим сто шагов, ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое хранение пределов. Все украшение сего места состояло в одном дереве. Никакая травка не зеленела на голых камнях целого пространства. Явно видно, что место сие не соответствовало своему назначению, а потому и оставалось без предназначенного употребления. Для одних астрономических наблюдений наших, в коих японцы нам не препят­ствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно к сему месту, называемому ими Кибач, тогда вдруг флот их в 10 или 15-ти судах снимался с якоря и, окружив оное со всех сторон, провожал туда и обратно.

В первый день прибытия нашего познакомился я с начальниками голландских кораблей и крайне желал продолжения сего знакомства. Но ни мне, ни голландцам не позволено было посещать друг друга. Японское правление простерло так далеко свое варварство, что запретило нам даже послать с голландцами, отходившими из Нагасаки в Батавию, письма и лишило тем желанного случая писать в свое от­ечество. Посланнику только позволено было отправить донесение к императору, но и то с таким условием, чтобы писать кратко об одном плавании из Камчатки в Нагасаки, присовокупя к тому извещения о благосостоянии всех, на корабле на­ходившихся. Сие к государю нашему написанное донесение велели толмачам пере­вести на голландский язык и доставить губернатору с подлинника копию, которая так точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною с подлинником буквою. По сравнении такой копии с подлинником прислал губер­натор донесение на корабль с двумя своими секретарями, чтобы оное в глазах их было запечатано. При отходе голландских кораблей приказали нам не посылать к оным своего гребного судна ни под каким видом. Когда я во время прохода мимо нас голландских кораблей спрашивал начальников оных об их здоровье и желал им счастливого плавания, тогда ответствовали они мне одним маханием рупора. Начальник голландской фактории извинялся в письме своем к нашему послан­нику, что управляющим кораблями запрещено было наистрожайше не подавать ответа на вопросы наши ни малейшим голосом. Нельзя найти равносильных слов к выражению такого варварского уничтожительного поступка. Крайне жалко, что просвещенная европейская нация, обязанная политическим бытием своим одной любви к свободе и ознаменовавшаяся славными деяниями, унижается до такой степени из единого стремления к корысти и рабски покоряется жестоким пове­лениям. Невозможно смотреть без негодования на повержение почтенных людей к стопам японских чиновников, не имеющих иногда никакого просвещения, и которые не отвечают на сие уничижительное изъявление почтения ни малейшим даже мановением головы.

По сообщении посланнику позволения иметь на берегу свое временное пре­бывание отвели ему жилище довольно приличное. Но едва ли укреплен столько _в Константинополе семибашенный замок, сколько Мегасаки. Так называлось место пребывания нашего посланника. Сей дом находился на мысу столь близко к морю, что во время прилива подходила вода с восточной и южной стороны оного _к самым окнам, ежели можно назвать окном квадратное в один фут отверстие, переплетенное двойною железною решеткою, сквозь которую проходил слабый свет солнца. Высокий забор из морского тростника окружал строение не только с береговой, но и с морской стороны. Сверх сего сделаны были от ворот два забора, простиравшиеся в море столь далеко, как вода отходила во время отлива. Они составляли закрытый путь для гребных судов наших, приходивших с корабля к посланнику. Предосторожность, едва ли совсем не излишняя*. Большие ворота с морской стороны запирали всегда двумя замками: ключ от наружного замка хранил караульный офицер, находившийся на судне вблизи корабля, от внутрен­него же другой офицер, живший в Мегасаки. Итак, если шла шлюпка с корабля в Мегасаки, то хранитель наружного ключа должен был ехать вместе, дабы отпереть внешний замок, после чего отпирали уже и внутренний. Подобное сему происхо­дило и тогда, когда надобно было ехать кому на корабль из Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малейшее время. Если и знали, что по прошествии пяти минут надлежало ехать обратно, то и тогда запирали неупустительно.

Береговая сторона Мегасаки охраняема была с такою же предосторожностью. Крепко запертые ворота составляли предел малого двора, принадлежавшего к дому посланника. Отведенные нам магазины находились вне сего двора. Частые наши в оных надобности утомили, наконец, караульных офицеров, и ворота оставались незапертыми; однако другой двор перед магазинами окружен был множеством караулов. Двенадцать офицеров, каждый со своими солдатами, занимали сии караулы и сменялись ежедневно. Сверх того, построены были три новые дома, в коих жили другие офицеры, долженствовавшие бдительно примечать за нами.

На дороге к городу были многие ворота в недальнем одни от других расстоя­нии, которые не только что запирались, но и при каждых находился всегдашний караул. В последнее время нашего пребывания двое первых ворот оставляли незапертыми, но часовые никогда не отходили от оных. Приезжавших с корабля на берег пересчитывали каждый раз, и шлюпка не могла возвращаться с берега, пока не было на ней опять числа людей, равного прежнему. Если кто из офице­ров корабля хотел ночевать в Мегасаки, то один из живших на берегу должен был вместо него ехать на корабль: равномерно, когда офицер, принадлежавший к свите посланника, оставался ночевать на корабле, тогда надобно было вместо него послать на берег одного из матросов. Число живших в Мегасаки не могло ни увеличиться, ни уменьшиться. При сем не смотрели на чин, но наблюдали строго одно только число людей.

Все гребные суда наши требовали починки. Мне хотелось сделать на баркасе своем палубу и обшить ее медью. Почему и просил я о месте на берегу для произ­ведения сей работы. Японцы в том не отказали, но отведенное ими место было так близко к морю, что во время полных вод работа останавливалась. Они огородили

* Для меня послужили сии заборы удобным средством к наблюдению прилива и отлива.

его так же, как и Кибач, забором. Две лодки стояли всегда перед оным на карауле, когда находились там наши плотники. Ни одному из них не позволяли выходить ни уна шаг из ограды. В месте для обсерватории отказали, и сим образом не до­пустили нас с точностью наблюдать небесные светила, хотя заборы до них и не досязали*. В Кибаче не позволяли никогда оставаться ночью, следовательно, и нельзя было установить там никакого астрономического инструмента, и потому мы должны были довольствоваться одними наблюдениями лунных расстояний и соответствующих высот.

Окончив все мои жалобы на поступки недоверчивых к нам японцев, справед­ливость обязывает меня не умолчать и о том, что все мои требования, в рассуж­дении материалов, нужных для починки корабля, исполняемы были с точностью. Провизию доставляли не только с чрезвычайною поспешностью, но и всегда самую лучшую и притом каждый раз точно требуемое мною количество. Перед отходом нашим, кроме императорского служителям нашим подарка, о коем сказано будет ниже, дали нам 200 пудов сухарей и всякой другой провизии на два месяца, но купить за деньги ничего не позволили.

Теперь обращаюсь я к происшествиям, случившимся с нами со времени при­бытия до нашего отхода.

В конце предыдущей главы мною упомянуто, что мы, быв сопровождаемы япон­ским судном, пошли к заливу Нагасаки 8 октября в 4 часа пополудни. В половине шестого стали на якорь при входе в оный. Сего же еще вечера в 10 часов прибыли к нам из Нагасаки многие чиновники от японцев, баниосами называемые. Не дождавшись приглашения, тотчас пошли они в каюту и сели на диване. Слуги их поставили перед каждым по фонарю, по ящику с трубками и небольшую жаровню,

* Даже на горах, окружавших Мегасаки, поделаны были заборы.

которая нужна по причине беспрестанного их курения и столь малых трубок, что не более четырех или пяти раз только курнуть можно. Сопровождавшие сих знатных господ составляли около 20 человек, между коими находилось несколько олмачей. Сии расспрашивали нас с великою точностью о плавании нашем от Кронштадта, наипаче же любопытствовали узнать, каким путем мы плыли к ним, проливом ли Корейским, или по восточную сторону японских берегов? Услышав, что мы пришли к ним путем последним, казались быть довольными, потому что они весьма беспокоятся, чтобы европейцы не ходили Корейским проливом, как из мы узнали при отходе нашем из Японии. Главный толмач Скейзима показал

при сем случае некоторые географические познания, по крайней мере таковые, каковых мы не ожидали, например, он знал очень хорошо, что остров Тенериф принадлежит к островам Канарским, а остров Св. Екатерины к Бразилии. Впрочем, как он, так и его сотоварищи изъявили после крайнее невежество в географии своего государства, но, может быть, сие с их стороны было притворно, дабы не сообщить нам о том сведений. Более всего показалось им странным и невероятным то, что плавание наше из Камчатки продолжалось только один месяц. Баниосы привезли с собою обергофта или директора Голландской фактории, господина Дуфа; но слишком час прошло времени, пока позволили ему на корабль взой­ти. Вошедши в каюту со своим секретарем, двумя начальниками бывших здесь голландских кораблей и некиим бароном Пабстом, должны они были все стоять перед баниосами несколько минут, наклонившись низко, к чему дано было им через толмачей следующее повеление Myn Heer Oberhoeft! Complement bevor de opper Bnios, т. e. господин обергофт, кланяйтесь перед баниосами. На сие покорное и унижительное приветствие не отвечали им ни малейшим знаком. Наружное изъявление покорности голландцами неодинаково с оказываемым природными японцами. Сии последние должны повергаться на землю и, простершись, касаться оной головою; сверх того, иногда вперед и взад ползать, смотря по тому, что

начальник скажет подчиненному. Повержение на землю для голландцев как ради узкого платья, так и негибкости тела, не привыкших с младенчества к таким об­рядам, было бы крайне тягостно. Но чтобы, сколько возможно, сообразоваться с обычаями японцев должен голландец наклоняться ниже, чем в пояс, и в таком положении находиться с распростертыми вниз руками столь долго, пока не полу­чит позволения подняться, которого дожидается обыкновенно несколько минут. Наружные изъявления покорности, которые предлежат голландцам в Иеддо, должны много разнствовать от тех, коих мы были очевидцами. Они рассказыва­ли нам сами, что перед отъездом в Иеддо всякий, принадлежащий к посольству, принужден бывает тому прежде научиться. Японцы не отваживались подвергнуть нас таковым уничижениям. Во второе посещение нас чиновниками, когда начал банное говорить со мною, коснулся легонько один из толмачей рукою спины моей; но как я, оглянувшись, посмотрел на него с видом негодования, то они и не отваживались уже более на таковые покушения.

В 12 часов все уехали. Однако обещались прибыть опять на другой день, чтобы проводить корабль наш далее в гавань. Более двадцати судов осталось вблизи корабля на карауле. Флаги оных, с изображением герба князя Физена, показали, что оные принадлежали сему князю, который, как нам сказали, имеет равное право с князем Чингодцин на владение города Нагасаки и всей провинции. Во всю нашу здесь бытность содержали посменно караул одни только принадле­жавшие сим двум князьям; однако князь Омура должен также иметь участие во владении города Нагасаки, потому что и его офицеры стояли часто на карауле у нашего посланника. В гавани же, напротив того, видны были только флаги князей Физен и Чингодцин.

Чрезвычайная покорность, с каковою говорили толмачи с баниосами, заставляла нас вначале высоко думать о достоинстве сих чиновников; но, наконец, узнали мы, что чины их сами по себе весьма малозначущи. Великое уважение оных продолжается

только до тех пор, пока находятся в исполнении своих должностей по повелению губернатора. Как скоро долженствовал толмач что-либо перевести баниосу, то наперед вдруг повергался перед ним на колени и руки, и имея наклонную голову, вздыхал с некоторым шипением, как будто желая вдохнуть в себя воздух, окру­жающий его повелителя*. После начинал говорить тихим, едва слышным голосом, при беспрестанном шипящем дыхании, краткими, прерывистыми выражениями и переводил так переговоры, продолжавшиеся на голландском языке, несколько минут. Если баниос говорил что толмачу или другому кому из сопровождавших его, то сей, подползши к ногам баниоса, наклонял к земле свою голову и беспре­станно повторял односложное слово: Е, Е, которое означает слушаю, разумею. Баниосы поступали, впрочем, с великою важностью; они никогда не смеялись, редко изъявляли свое благоволение пристойною улыбкою. Они казались нам раз­умеющими правила общежития, а потому и удивлялись мы более некоторым их весьма неблагопристойным обычаям, коих они ни мало не стыдились. Если соб­ственное, нравственное чувствование их в том и не упрекало, то, по крайней мере, неблагопристойность сия была им известна, потому что толмачи того не делали.

Одеяние баниосов и толмачей состояло из короткого верхнего платья с широкими рукавами и из узкого нижнего, длиною по самые пяты, которое подобно одежде европейских женщин, с тою притом разностью, что внизу гораздо уже и в ходу очень неудобно. Но они ходят только тогда, когда требует крайняя надобность. Сие одеяние есть в Японии всеобщее. Богатый отличается от бедного тем, что первый носит из шелковой, а последний из простой толстой ткани. Верхнее платье обыкновенно черное, однако носят и цветное. Праздничное по большей части пестрое. Все на многих местах верхнего платья имеют фамильный герб, величиною с империал. Сей обычай принадлежит обоим полам. При первом взгляде узнать можно каждого, не только какого он состояния, но и какой даже фамилии. Женский пол носит герб до замужества отцовский, по замужестве же мужнин. Величайшая почесть, которую князь или губернатор кому-либо оказывает, состоит в подарке

Таковое шипящее дыхание есть всеобщее изъявление учтивости между японскими знатными.

верхнего платья со своим гербом. Получивший такое отличие носит фамильный герб на нижнем платье. Посланнику нашему твердили неоднократно о великом счастии, если император благоволит подарить его платьем, украшенным гербом императорским. На платьях из японских тканей герб выткан; на сделанных же из китайских, нашивается. Зимою носят японцы часто по пяти и по шести одно на другое надетых платьев; но из сукна и из мехов не видал я ни одного, хотя в январе и феврале месяцах бывает погода весьма суровая. Странно, что японцы не умеют обувать ног своих лучше. Их чулки, длиною до полуикр, сшиты из бумаж­ной ткани; вместо башмаков носят они одни подошвы, сплетенные из соломы, которые придерживаются дужкою, надетою на большой палец. Полы в их покоях покрыты всегда толстым сукном и тонкими рогожами, а потому и скидывают они свои подошвы по входе в оные. Знатные не чувствуют неудобности в сей бедной обуви, потому что они почти никогда не ходят, а сидят только во весь день, подог­нувши ноги; напротив того, простой народ, составляющий, может быть, девять десятых всего народосчисления, должен, конечно, терпеть оттого много в зимние месяцы. Голова японца, обритая до половины, не защищается ничем ни от жары в 25 градусов, ни от холода в один и два градуса, ни от пронзительных северных ветров, дующих во все зимние месяцы. Во время дождя только употребляют они зонтик. Крепко намазанные помадою, лоснящиеся волосы завязывают у самой головы на макушке в пучок, который наклоняется вперед. Убор волос должен сто­ить японцу много времени. Они не только ежедневно оные намазывают и чешут, но ежедневно же и подстригают. Бороды не стригут, не бреют, но выдергивают волосы щипчиками, чтобы нескоро росли. Сии щипчики вместе с металлическим зеркальцем каждый японец имеет в карманной своей книжке. В рассуждении чис­тоты тела нельзя сделать им никакого упрека, невзирая на то, что они рубашек не употребляют, без коих не можем мы представить себе телесной опрятности. Судя по всему нами примеченному, кажется, что наблюдение чистоты есть свойство, общее всем японцам и притом во всех состояниях.

Следующего дня пополудни в 4 часа прислан от губернатора на корабль по­дарок состоявший из рыбы, сарачинской крупы и птиц дворовых. Привезший сии вещи уведомил о намереваемом посещении нас многих знатных особ. Скоро потом увидели мы большое судно, распещренное флагами, которое, быв сопро­

вождаемо многими другими, при непрестанном бое на литаврах, буксировалось кнашему кораблю. По извещению толмачей находились на нем первый секретарь губернатора, главный казначей и оттона, т. е. глава города. По прибытии на ко­рабль сели первые на диваны, а последний на стуле по правую сторону. Приятнее всего при сем посещении было для нас видеть голландцев, прибывших вместе с ними. Разговор наш с капитаном Мускетером, который говорил весьма хорошо по-английски, французски, немецки и имел хорошие познания морского офицера, приносил мне великое удовольствие. Крайне сожалел я, что продолжение с ним знакомства запрещено было подозрительной японской предосторожностью. На­мерение посетивших нас сегодня японских чиновников состояло в том, чтобы взять у нас порох и все оружие и отвести корабль к западной стороне Папенберга. Они не хотели дозволить нам остановиться на восточной стороне под предлогом, что будто китайские джонки, коих было там пять, занимают все якорное место. В 12 часов ночи подняли мы якорь. Более шестидесяти лодок начали буксировать нас к назначенному новому месту, отстоявшему от прежнего на две с половиной мили. Поря­док, происходивший при буксировании, возбудил в нас удивление. Вся флотилия построилась в пять рядов, из коих в каждом находилось по 12 и 18 лодок. Ряды сохраняли линию с такою точностью, что ни единажды оной не нарушили. Ветер бьл противный; но мы перешли в час две мили. В 4 часа пополуночи останови­лись мы на якорь на глубине 25 саженей, тогда тридцать две сторожевые лодки окружили нас со всех сторон и составили около корабля круг, в который никакое Другое судно входить не смело. Рейд на западной стороне Папенберга защищен ^мало, а потому и принуждены были лодки оставлять часто посты свои,

при свежем ветре; однако, как только ветер становился тише, то поспешали они опять к своим постам, что случалось нередко в день по два раза. Некоторые из судов сих были под императорским флагом, который состоял из полос белой, синей, белой. Большая же часть из оных имела флаг Физино-Кама-Сама или князя Физен. Суда, превосходившие других величиною, имели палубу через все судно, покрыты были синим сукном и отличались двумя утвержденными на корме пиками, как знаками почести командующего офицера. Сверх сих 32 судов, стояли еще три близ корабля за кормою для принятия и исполнения наших поручений.

Октября 12-го в 4 часа утра вступил под паруса китайский флот. Строение китайских судов или джонок довольно известно, следовательно, и не нужно здесь описание оных. Мы были очевидными свидетелями, с каким неискусством и труд­ностями поднимали китайцы паруса на своих судах. Все люди, коих было более ста на судне, работали долее двух часов с чрезвычайным криком, чтобы поставить только один парус, что они производили посредством брашпиля. По выходе из залива поставили они и марсели, которые сделаны из парусины. Нижние паруса, как известно, состоят из рогожек. При таковом несовершенстве их мореплавания могут они только ходить при благополучном ветре. Крепкий ветер, если случится несколько противный, подвергает их величайшим опасностям. В полдень переме­нился ветер из NO в NNW, но и при сем, все еще попутном ветре, принужденными кашлися они возвратиться на прежнее свое якорное место. Вторичное покушение их вступить под паруса сделалось также неудачным. В третий раз, наконец, когда настал ветер постоянный от NO, удалось им только выйти в море.

Октября 11-го, 13-го и 15-го* торжествовали японцы праздники, которые на­зывали толмачи кермес. Бесспорно, что учреждение не праздновать более одного дня сряду означает благонамеренную цель народного японцев постановления.

* По нашему корабельному счислению, которое было одним днем позади.

При таковом распоряжении не удаляется никто от своего порядка; никакое упраж­нение совсем не прерывается. Многодневные празднования вредны здоровью и нравственности и сопрягаются с великою потерею времени. У японцев праздников весьма мало. Называемые кермес и праздники нового года суть важнейшие. У них нет воскресных дней.

Октября 16-го в 11 часов перед полуднем прибыл к нам один баниос со ста лодками, чтобы отвести корабль на восточную сторону Папенберга, где мы в час пополудни стали на якорь, на глубине 18 саженей; грунт — ил. Тщетно просили мы отвести корабль во внутреннюю гавань для починки потому, что оный много претерпел во время тайфуна, прежде коего оказывалась уже течь в нем. Нам от­казали в сем не потому, что из Иеддо не прислано на то позволения, но приводили смеха достойную причину, что военный корабль со знатною на нем особою, каков посланник, не может стоять вместе с купеческими голландскими кораблями. Как скоро пойдут в море последние, говорили нам японцы, тогда можете занять их место.

Октября 21-го прислал губернатор толмача уведомить нас, что голландские корабли придут на другой день к Папенбергу, и сказать, чтобы не посылали мы к ним ни под каким видом своего гребного судна, также и не отвечали бы на их салюты, которые отдаваемы будут крепостям императорским, а не нашему флагу. Не имея у себя ни одного золотника пороха, который у нас взяли по повелению губернатора, не могли мы не почесть смешною последней предосторожности. Но если бы и приняли мы салюты на свой счет и имели порох, то и тогда не могли бы ответствовать, поелику оные состояли по крайней мере из 400 выстрелов и про­должались с малыми перемежками около шести часов. Губернатор приказал нас притом уверить, что он позволит нам по отходе голландских кораблей занять их место, но во внутреннюю гавань не может пустить нас до тех пор, пока не получит на то повеления из Иеддо. Он исполнил обещание свое с точностью. По отходе голландских кораблей, 8 ноября, прибыли к нам на другой день два баниоса

со своими для буксирования лодками. Мы вынули якорь и в 6 часов вечера опять по­ложили оный между императорскими батареями, находящимися на юго-восточной и северо-западной сторонах входа во внутреннюю гавань. Расстояние между нами и городом составляло две мили.

Нетерпеливо желал я приступить к починке корабля, сколько возможно скорее, и требовал того настоятельно. Но как позволение свезти посланника с подарками на берег не было еще прислано, следовательно, и корабля не могли мы выгрузить, то предложил губернатор нам китайскую джонку, чтобы поместить на ней посланника с подарками, до получения из Иеддо в рассуждении его позволения. Китайские якори сделаны из дерева, почему мы для большей безопасности послали на джонку свой якорь. Но как каюта на ней была чрезвычайно худа, то и не мог посланник согласиться жить в оной, объявив притом, что и подарков перевести на джонку не можно, которые должны находиться с ним в одном месте. Итак, китайское судно отведено было опять в Нагасаки, и все осталось по-прежнему.

После сего приказал я корабль совсем расснастить и все стеньги и реи отвезти в Кибач, как такое место, которое предоставленным нам осталось и по удалении от оного.

Ноября 24-го известили посланника, что хотя курьер не прислан еще из Иеддо, однако губернатор приемлет сам на себя очистить для него дом, но только с тем условием, чтобы солдат не брать ему с собою. Выше упомянуто уже, что посланник на сие не согласился. Губернатор приказал притом объявить, что он по прибытии

курьера из Иеддо, отведет для посланника дом еще просторнее, хотя назначенное жилище в Мегасаки, коему привезли толмачи план с собою, и казалось быть до­вольно обширным.

Утвердительно полагать трудно, что побуждало губернаторов*, коих поступки казались быть всегда честными и кои, наконец, во многих случаях показывали свое добродушие, сообщать нам беспрестанно ложные сведения. Так, например: все их обещания вначале прибытия нашего были не что другое, как одни пустые слова. Мы узнали после действительно, согласно с объявлениями Кемпфера и Тунберга, что из Иеддо можно получить ответ через 30 дней; случались же примеры, что и в 21 день совершаем был путь туда и обратно. Но они никогда не хотели в том признаться, напротив того, еще уверяли, что для сего оборота требуется по крайней мере три месяца в хорошую погоду, в настоящее же время года гораздо более. Все, что губернатор нам ни позволял, делал то, по словам его, сам собою, приемля на свой собственный отчет. Невозможное дело, чтобы он приказал отвести в городе дом для посланника и магазины для подарков, не имев на то особенного повеле­ния.

Изъявленная им боязнь, с каковою велел отмежевать нам место для прогулки в Кибаче, доказывает довольно ограниченность его власти. Прибытие наше в Нагасаки долженствовало возбудить всеобщее японцев внимание и было столь важным предметом, что о каждом, даже малозначущем притом, обстоятельстве надлежало посылать донесение императору. Я уверен точно, что после всякой быт­ности у нас толмачей отправлял губернатор курьера в Иеддо с извещением о всех переговорах, даже и о словах, бывших часто такого рода, которые могли увеличить

* Городом Нагасаки управляют два губернатора посменно, каждые шесть месяцев. Через несколь­ко дней по прибытии нашем приехал из Иеддо другой губернатор; однако первый не смел выехать, потому что мы пришли во время его управления. Итак, он долженствовал оставаться в Нагасаки до самого нашего отъезда.

японскую недоверчивость и раздражить высокомерие гордого сего народа. Мы узнали после, что Кубо или светский император не хотел ни на что решиться в важном сем деле без согласия Даири. Первый отправлял к последнему нарочных, дабы изведать в рассуждении нашего посольства волю сей важной особы, перед которою благоговеют японцы с глубочайшим почтением. Итак» весьма вероятно, что нагасакский губернатор получал касающиеся до нас повеления из Миако*, а не из Иеддо. Ни малейшего не имею я сомнения, что спор о взятии почетной по­сланнической стражи на берег не мог решить губернатор сам собою. От начала переговоров о сем предмете до перехода посланника нашего в Мегасаки, как выше уже сказано, прошел 21 день. В сие время можно получить ответ даже из Иеддо, но из Миако еще скорее.

Посланник наш отправился жить на берег декабря 17-го. Для перевоза его со свитою в Мегасаки прислал князь Физена свою собственную яхту**. Судно сие превосходило величиною своею и богатым убранство все виденные мною прежде такого рода. Стены и перегородки кают в разные отделения покрыты были прекрас­нейшим лаком; лестницы сделаны из красного дерева и выполированы едва ли не лучше всякого лака; полы устланы японскими тонкими рогожами и драгоценными коврами; занавески пред дверьми из богатого штофа; по бортам всего судна разве­шены в два ряда целые куски шелковых разноцветных тканей. Наружный вид сего судна представится яснее в рисунке, сделанном Левенштерном, нежели мог бы я

* Столица Даири.

** Длина сего судна была 120 футов.

описать оный здесь словами. Как скоро прибыл посланник на яхту, вдруг поднят был штандарт российско-императорский, который развивался вместе со флагом князя Физена Почетная стража посланника, отправившаяся с ним на яхту, заняла место на палубе подле штандарта. Крепости японского императора украшены были разными новыми флагами и развешенными кусками шелковых тканей. Многочис­ленное японское войско занимало оные, быв одето в драгоценнейшее свое платье. Бесчисленное множество судов, окружив яхту, сопровождало посланника в город. Таков был въезд в Нагасаки полномочного посла могущественного монарха. Но едва вошел посол в назначенное для него жилище, тотчас заперли ворота по обеим сторонам и при захождении солнца отослали ключи к губернатору.

На другой день по отбытии посланника приехали на корабль два баниоса со множеством лодок для принятия подарков. Для больших зеркал приготовили два ластовых судна, скрепив оные вместе и сделав помост из толстых досок, который покрыли лучшими японскими рогожами, а сверх оных разостлали из красного сукна покрывало. Я уговаривал японцев, чтобы они дорогие рогожи и покрывало к сему не употребляли, уверяя их, что это излишнее и что зеркала можно поместить без оных удобнее, но благоговение ко всему, относящемуся к лицу императора, в Японии столь велико, что экономический мой совет не возбудил в японцах никакого внимания. Уложенные сим образом зеркала были потом окружены караульными солдатами.

Следующий анекдот обнаружит ясно настоящие свойства нации и образ япон­ского правительства. При выгрузке подарков спросил я одного из толмачей: каким

образом отправят они зеркала в Иеддо? Он отвечал мне, что приказано будет оные отнести туда. Я возразил, что сие никак неудобно, поелику дальнее расстояние требует, чтобы при переносе каждого зеркала по крайней мере находилось по 60 человек, которые должны переменяться на всякой полумили. Он отвечал мне на сие, что для японского императора нет ничего невозможного. В доказательство сего рассказал он, что за два года назад прислал китайский император японскому

живого слона, который отнесен был из Нагасаки на руках в Иеддо. С коликою поспешностью и точностью исполняются повеления японского императора, оное доказывается следующим происшествием, о котором рассказывал мне толмач при другом случае: недавно случилось, что китайская джонка, лишившись во время шторма руля и мачт, села на мель у восточных берегов Японии при заливе Овары. Постановлением императоров Японии поведено, чтобы всякий иностран­ный корабль или судно, остановившееся на якорь или севшее на мель у берегов Японии, немедленно приведено было в Нагасаки: почему и сию джонку, невзирая на крайнее оной состояние, надлежало привести в сей порт. Японцы не имели к

тому другого средства, кроме буксирования. Итак, несколько сот судов послано было для приведения оной в залив Осакка. При таком случае не трудно могло бы последовать, что при первом крепком ветре, часто свирепствующем у берегов сих, по­гибли бы все суда вместе с джонкою. Плавание от залива Осакка сопряжено с меньшею опасностью потому, что происходило не в открытом море, но между островами Нипон, Сикоку и Киузиу. Сие буксирование, продолжавшееся 14 месяцев, дол­женствовало стоить весьма дорого, поелику более ста судов, следовательно, по крайней мере, от 6 до 8 сот человек занимались оным беспрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить, китайцев же вместе со спасенным грузом привезти в Нагасаки, было бы удобнее и несравненно дешев­ле, но не согласовалось с точным постановлением японских законов.

Декабря 22-го уведомили посланника о прибы­тии курьера из Иеддо с повелением, чтобы ввести корабль наш во внутреннюю гавань для починки. В 10 часов следующего утра, невзирая на довольно свежий ветер от NO и сильный дождь, приехали к нам два баниоса со своею флотилией и отвели «На­дежду» во внутренний залив, где мы в расстоянии около четверти мили от пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. В сей самый день пришли также две китайские джонки; через несколько же дней после еще четыре. Седьмая, принадлежавшая к числу оных, разбилась во время шторма у берегов острова Гото; бывшие на ней люди спаслись и по прошествии нескольких недель привезены на японских судах в Нагасаки.

Следующие малодостаточные известия, касающиеся китайской торговли, со­общены мне здесь толмачами.

Китайцы имеют позволение присылать в Нагасаки двенадцать купеческих судов из Нингпо*. Из оных пять приходят в июне, а отходят в октябре месяце; другие же семь приходят в декабре, а уходят в марте или апреле.

* Японцы выговаривают слово сие Симфо.

Груз судов сих составляют по большей части сахар, чай, олово, слоновая кость и шелковые ткани. Мне не удалось узнать от толмачей, чтобы чай принадлежал также к привозимым из Китая товарам, но заключаю по тому, что при отходе нашем из Нагасаки предложили нам два рода оного, японский и китайский. Мы избрали первый и нашли, что он гораздо хуже последнего. Судя по собственному испытанию, полагаю я, что все сообщенное от разных писателей о преимущественной доброте японского чая слишком увеличено. Японский чай, присланный губернатором посланнику по прибытии нашем в малом количестве, равно и тот, который пили офицеры при аудиенции у губернатора, много уступает лучшим сортам китайского*.

Вывозимый китайцами из Японии товар состоит в некотором количестве красной меди, камфары, лакированных вещей, но большею частью в каракатицах, которые употребляются в Китае вместо лекарства; сверх того, в некотором морском растении и сушеных раковинах, кои употребляются в пищу. Сушеные раковины, называемые японцами аваби, почитаются в Китае отменною пищею. Оные, как то мы сами собою испытали, действительно вкусны и могут составлять надежную часть морской провизии потому, что не портятся чрез многие годы и смешанные с солониною делают похлебку вкусною и питательною.

Судя по числу приходящих в Японию китайских судов, следовало бы полагать, что привозимый на них груз довольно знатен, ибо джонка мало уступает величи­ною своею судну в 400 т, хотя и мелко ходит. Однако я думаю, что все привозимое

* Японцы пьют один зеленый чай; китайцы же один черный.

двенадцатью джонками можно было бы удобно погрузить на двух судах в 500 т. Джонка выгружается здесь в двенадцать часов, но с величайшим беспорядком. Весь груз укладывается в мешках и в малых ящиках, которые, сгружая, бросают, не щадя нимало ни товаров, ни гребного судна. Такелаж джонки составляют почти одни немногие ванты, почему тяжелые вещи не могут, с осторожностью, ни поднимаемы быть на судно, ни с оного спускаемы. Невероятною кажущаяся небрежность при выгрузке происходит от следующего: когда придет в Нагасаки китайская джонка, то на другой день отводят всех людей, даже и самого начальника, в китайскую факторию. Японцы делаются господами судна и товаров и производят одни вы­грузку. Китайцы не могут притти прежде на свое судно, как только за несколько дней до отхода в море. По выгружении совсем судна вытягивают оное при первом новолунии или полнолунии, т. е. во время высокого прилива, на берег так, что при отливе стоит оно на сухой земле. Построение джонок есть таково, что сие не вредит им много; о небольшом же повреждении помышляют мало негостеприимственные

их хозяева. Кроме двенадцати приходящих китайских судов, должны находиться всегда два, как залог, в Нагасаки. Сими последними располагают японцы как своею собственностью. Доказательством тому служит, что они предоставили одно из оных для нашего употребления. Сколь мало стараются японцы о наблюдении выгоды китайцев, оное доказывается также и следующим: когда пространство магазинов, окружавших замок посланника, оказалось недостаточным к помещению пустых наших водяных бочек, то немедленно очищены были для нас магазины, ближайшие к Мегасаки, из принадлежащих китайцам.

В продолжение всего пребывания нашего в Нагасаки не приходило сюда ни одного судна ни из Кореи, ни от островов Ликео, хотя оные и лежат в близости. Сказывали, что сообщение между сими землями и Японией с некоего времени совсем пресеклось, о чем упоминается и в письмах, врученных посланнику перед нашим отходом. Не малая могла бы быть выгода, если бы предоставили японцы какой-либо европейской нации перевоз товаров из Нингпо в Нагасаки и обратно. Расстояние сих мест составляет около 10 градусов долготы. Нагасаки лежит от Нингпо прямо на восток; итак, плавание при каждом муссоне удобно, и могло бы совершено быть в четыре дня.

Декабря 25-го выгрузили мы весь балласт из своего корабля; оного было около полутора тысяч пудов, тогда приступили мы к починке. Течь, как то мы догадывались прежде, оказалась в носовой части, но я был обрадован, усмотри, что повреждение состояло только в медной обшивке, дерево же было весьма крепко. Мне хотелось вос­пользоваться сим случаем и снова обшить корабль медью столько, сколько возможно произвести то без килевания, которого по причине отлогости берегов предпринять было никак нельзя. Губернатор, получивший из Иеддо повеление доставить к починке корабля все, что ни требовано будет, пред­ложил свою готовность выписать медные листы из Миако потому, что в Нагасаки хотя оные и были, однако по причине тонкости своей к обшивке корабля не годились. Из сих взял я, однако, 500 листов для обшития баркаса и шлюпки. Посланник, имевший надежду быть в Иеддо, принял на свое попе­чение доставление медных листов. Японцы, знавшие уже, что посольству не позволено будет отправиться в Иеддо, были очень до­вольны, что освободились от сих забот.

Января 14-го дня 1805 г. последовало в Нагасаки полное лунное затмение. Густое облако воспрепятствовало нам наблюдать оное вначале; однако мы все могли видеть закрытие многих пятен, также и выход луны из тени. Наблюдение сего лунного затмения не способствовало к определению точной географической долготы города Нагасаки. Оная определена нами посредством множества взятых лунных расстояний и нескольких закрытий звезд гораздо точнее, нежели могло то

учинено быть по лунному затмению. Японцы знали также, что в сей день последует лунное затмение, но время начала оного в календарях их не означено. Известия об астрономических познаниях японцев, которые я приобрести старался, так не­достаточны, что я не смею и упоминать об оных. Да и нельзя думать, чтобы люди такой земли, в которой и ученейшие (каковыми, бесспорно, толмачей их признать надобно) не имеют ни малейшего понятия о географической долготе и широте места, могли сделать успехи в науке, требующей великих напряжений ума. По известиям толмачей, заслуживающих доверия, может быть потому, что они го­ворили о предмете, чуждом кругу их знания, должны находиться в одном городе северной Японии, не в дальнем расстоянии от Иеддо, такие люди, которые живут во храмах, называемых Изис, и владеют искусством предсказывать солнечные и лунные затмения. Малознающие толмачи не могли объяснить, на чем основыва­ются их предсказания, что было бы, конечно, любопытно и распространило бы известия о знаниях сих храможителей, которые между многими миллионами одни только славятся астрономическими сведениями. Мне не случилось ничего читать об астрономических знаниях японцев; неизвестно, имеют ли они в том успехи, равные с соседями своими китайцами, коих императоры многие любили сию науку и ей покровительствовали. Если бы посланник получил позволение ехать в Иеддо, тогда Горнеру, имевшему намерение с ним отправиться, взяв с собою астрономические инструменты, вероятно, удалось бы в близости храма Урании со­брать о том надежные известия. По объявлению Тунберга, должны между врачами города Иеддо быть некоторые, имеющие привязанность к ученым знаниям. Между сими нашлось бы, может быть, сколько-нибудь и таких, кои могли бы сообщить что-либо удовлетворительное о сем предмете. Предсказания храможителей Изис о солнечных и лунных затмениях помещаются в японских календарях, коих вы-

ходит ежегодно два издания в Иеддо — одно пространное для знатных и богатых, а другое краткое для простого народа.

Января 16-го прислал на корабль посланник нарочного просить меня приехать к нему с доктором Эспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух баниосов, многих толмачей и других гражданских чинов­ников. Причиною сему был один из привезенных нами японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Яангсдорф, поспешающий унять течение крови*, не допущен японскими часовыми потому, что о сем не донесено было еще губерна­тору. Несчастный долженствовал до учинения того и до прибытия присланных

баниосов валяться в крови своей. Но и сии не пмозволили ни доктору Эспенбер- гу, ни Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за японским доктором и пекарем**. Между тем, оказалась рана неопасною. При самом приходе нашем в Нагасаки просил губернатор посланника отдать ему привезенных нами четырех японцев, но он на то не согласился, поелику хотел самолично представить их им­ператору. Губернатор повторил опять сию просьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило посланника просить губернатора, чтобы он взял от него привезенных японцев; но последний отвечал, что поелику он просил и сам прежде двукратно и ему отказа­

* Рана была в горле, причиненная всунутою бритвою.

** Японский доктор имеет совсем обритую голову, лекарь же напротив того совсем небритую Все прочие японцы ходят, как выше упомянуто, с полуостриженной головою.

но было, то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем, приказал уведомить, что пошлет в рассуждение сего курьера в Иеддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия. Итак, сии бедные люди по преодолении трудного пути, про­должавшегося четырнадцать месяцев, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцев находиться в неволе и заключении. Да и не известно, возвратятся ли они когда-либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они в России.

Что бы такое понудило несчастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверностью, хотя многие причины делают японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания со своими родными, находясь, так сказать, посреди оных, была, вероятно, первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытности пронесся слух, что привезенные в 1792 г. Лаксманом японцы осуждены на вечное заклю­чение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего, полагали тому причиною и следующее: по прибытии нашем подал, как говорили, сей японец баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки, но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию христианского исповедания. Одна только чрезмерная злость могла сему японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода, поелику принят был в России с товарищами своими челове­колюбиво. При отъезде одарены они все императором; на корабле пользовались всевозможным снисхождением. Сие письмо не имело, однако, никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести, в рассуждении бесчес­тного своего поступка, довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратить свою жизнь.

Февраля 19-го известили посланника, что японский император отправил в Нагасаки уполномоченного с восмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что посланнику не надобно будет уже ехать в Иеддо, но не трудно было сие заключить потому, что отправленный императором уполномоченный был высокого достоинства, которое, по словам толмачей, состояло в том, что он, предстоя своему монарху, может даже смотреть на его ноги*, не смея, впрочем, возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нагасаки, для одного сопровождения посланника в Иеддо, о том думать было не можно. Желание японского правительства сбыть нас с рук в начале апреля обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 февраля по повелению губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих не трудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака нельзя было оставить без внимания.

* Почесть, коей не удостаиваются нагасакские губернаторы.

Между тем 12 марта объявил первый толмач посланнику» что ехать ему в Иеддо не позволено, что полномоченный японского императора прибудет в Нагасаки через 10 или 15 дней и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, Должен он немедленно отправиться опять в Камчатку. Первый толмач известил

сверх того, что нам не позволено поку­пать ничего в Японии, но что император повелел доставить все нужные материалы и снабдить двухмесячною провизией безденежно.

31 марта и 1 апреля по нашему счис­лению происходило в Нагасаки празд­нество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоит в том, что ро­дители одаряют дочерей своих разными игрушками. Сколь ни маловажен предмет сего празднества, однако японцы, посвя­щая два дня сей детской забаве, должны почитать его великим. Они присылали при сем случае даже и к нам толмача с просьбою, чтобы работавших на берегу плотников не посылать в сии дни на работу.

Марта 30-го, в 11 часов перед полу­днем прибыл в Нагасаки из Иеддо импе­раторский полномочный. Переговоры о церемониях при аудиенции, происходив­шие с обеих сторон с немалым жаром, начались 3 апреля. Оные кончились тем, что посланник мог приветствовать пред­ставлявшего лицо японского императо­ра по европейскому, а не по японскому обычаю. Образ японских приветствий столько унизителен, что даже простой европеец соглашаться на то не должен. Посланник принужден был, впрочем, допустить, чтобы явиться ему без баш­маков и без шпаги. Ему отказали также и в стуле или в другом каком-либо ев­ропейском седалище, а назначили, чтоб он перед полномочным и губернаторами сидел на полу с протянутыми на сторону ногами, невзирая на неудобность такого положения. Норимон, или носилки, позволили только одному посланнику, сопро­вождавшие же его офицеры должны были итти пешком.

Первая аудиенция последовала 4 апреля. Посланника повезли на оную на боль­шом гребном судне, украшенном флагами и занавесями. Свиту его составляли пять лиц: майор Фридерици, капитан Федоров, поручик Кошелев, Лангсдорф и надворный советник Фоссе, сверх коих находился один сержант, который нес штандарт. Судно пристало у места, лежащего от Мегасаки на севере, Муссель-трап толмачами называемого. В первую аудиенцию, кроме некоторых маловажных во­просов, происходили одни взаимные приветствия. Во вторую же, бывшую с теми же обрядами, окончены все переговоры и вручены посланнику бумаги, содержащие

запрещение, чтобы никакой российский корабль не приходил никогда в Японию. Сверх того, не только подарков, но и писания российского государя не приняли. Если вперед случится, что японское судно разобьется у берегов российских, то спасшихся японцев должны россияне отдавать голландцам для доставления оных через Батавию в Нагасаки. При сем запретили также, чтобы мы не покупали ни­чего сами за деньги и чтобы не делали никаких кому-либо подарков*, сообщение с голландским фактором равномерно запретили. Напротив того объявили, что починка корабля и доставленные нам жизненные потребности приняты на счет императора, повелевшего снабдить нас и еще двухмесячною провизией безденежно и сделать сверх того подарки для служите лей 2000 мешков соли, каждый в три четверти пуда; для офицеров же вообще 2000 капок, т. е. шелковых ковриков, и сто мешков пшена сарачинского, каждый в три и три четверти пуда. Ответ полномочного, для чего он не принял по­дарков, был таков: что в сем случае должен был бы и японский император сделать российскому императору взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С.-Петербург с нарочным посольством. Но сие невозможно потому, что государ­ственные законы запрещают отлучаться японцу из своего отечества.

В сем-то состояло окончание посольства, от коего ожидали хороших успехов. Мы не только не приобрели через оное никаких выгод, но и лишились даже пись­менного позволения, данного японцами прежде Лаксману. Теперь уже никакое российское судно не может притти в Нагасаки. На таковое предприятие покуситься можно только тогда, когда произойдет в иеддоской министерии или в целом прав­лении великая перемена, которой по известной японской системе, наблюдаемой с

* По многократной просьбе и представлениям только позволили, наконец, посланнику подарить семи толмачам следующие вещи: зеркало, кусок сукна, стеклянный фонарь, кусок глазету, жирандоль, мраморный стол и мраморную умывальницу.

чрезвычайной строгостью, едва ли ожидать можно, невзирая и на то, что толмачи, лаская посланника, уверяли, что отказ в принятии посольства произвел волнение мыслей во всей Японии, наипаче же в городах Миако и Нагасаки*. Впрочем, не могу я думать, чтобы запрещение сие причинило великую потерю российской торговле.

Апреля 6-го имел посланник уполномоченного отпускную аудиенцию, после коей немедленно начали мы грузить обратно подарки, провизию, пушки, якоря и

* Лейтенанту Хвостову, плававшему в 1806 и 1807 гг. к северному берегу Иеддо, рассказывали бывшие там японцы, что по отходе нашем из Нагасаки произошло в Иеддо действительно возмущение, причиною коего было, по их словам, неприятие российского посольства.

канаты. Радость, что мы скоро оставим Японию, обнаруживалась наипаче неуто­мимостью в работе наших служителей, которые часто по 16 часов в день трудились почти беспрестанно и охотно, для приведения корабля в готовность к отходу. Впрочем, без помощи присланных к нам японцев и лодок, невозможно было бы нам окончить все работы и быть готовыми к 16 апреля.

ГЛАВА XIII

ОПИСАНИЕ НАГАСАКСКОЙ ПРИСТАНИ

 

Первоначальное открытие Японии европейцами. — Покушение разных наций ко вступлению в торговую связь с японцами. — Соображения до ныне известных определений географического положения Нагасаки. — Затруднения в сочинении точной карты Нагасакского залива. — Наставление ко входу и выходу из оного. — Нужные предосторожности.

В начале сей главы, долженствующей содержать в себе описание Нагасакской пристани, намерен я упомянуть кратко о прежних сведениях европейцев об островах Японии, помещение чего здесь, может быть, признано будет не непристойным.

Как давно известно европейцам существование японского государства, о том имеем мы только вероподобные предположения. Кажется первыми известиями о существовании сей земли обязаны мы славным путешественникам Рубруку и Марко Паоло, странствовавшим в середине XIII столетия. Достоверным быть кажется, что Япония открыта случайным образом в половине шестнадцатого столетия. Повествуют, что первый, сообщивший известия о существовании Японии, был

португалец Фернанд-Меидец-Пинто (находившийся на китайской джонке под начальством славного тогдашнего морского разбойника Самипочека), который в 1542 г. во время плавания из Макао к островам Ликео занесен был к берегам япон­ским". Хотя три другие португальца, пристававшие в том же году, по объявлению их, к берегам острова Сатцума, и оспаривают честь первого открытия Пинто, однако через то ни время обретения, ни нация, коею сие учинено, нимало между собою не разнствуют. Испанцы начали скоро потом также посещать Японию. Но сообщение их с сею землею продолжалось короткое время, невзирая на близость Филиппинских островов, обещавшую выгоднейшую торговлю между сими двумя богатыми странами. Поводом однако ж начальной бытности испанцев в Японии было кораблекрушение, а не торговое предприятие. Манильский губернатор, на пути своем 1609 г. в Новую Испанию, занесен был бурею к берегам Японии под 35°50' широты, где корабль его разбился. Император отправил его со всеми спас­шимися людьми на построенном англичанином Адамсом (о коем скоро за сим упомянуто будет) корабле в Акапулько. Сие приключение имело то следствие, что испанцы в 1611 г. отправили к японскому императору посольство со знатными подарками**. С истребления христианской веры в Японии загражден навсегда и вход в оную как испанцам, так и португальцам. Первые не покушались уже более и в новейшие времена к возобновлению с японцами прежней связи, могшей быть для обеих сторон весьма выгодною.

* Histoire du Japon, par Charlevoix. Paris, 1754 in 12, Tome 2, pag. 4.

** Enticks naval history in folio, pag. 390.

Голландцы, образовавшие в продолжение сего времени собственное государство, сделавшееся посредством свободного образа правления и предприимчивого их духа богатым и сильным, не могли не желать участия в торговле с Японией, хотя оная для них, не имевших тогда еще владений в Индии, и не могла быть столь выгод­ною, как для португальцев и испанцев. Случай благоприятствовал их намерениям. В 1600 г. пришел случайно к восточным берегам Японии голландский корабль, принадлежавший к эскадре, которая в 1598 г., под командою адмирала Магу и Симона де Кордеса, отправлена была из Текселя в Ост-Индию. Первым штурманом в эскадре находился англичанин Виллиам Адамс, и ему обязаны голландцы нача­лом своей торговли с Японией. Голландская эскадра погибла на пути своем, через Магелландский пролив, в Южном океане, выключая корабль, которым управлял Адамс, пришедший 19 апреля 1600 г. в Порт Бунго, лежавший под 35°30' северной широты. Адамс имел счастие понравиться чрезвычайно японскому императору, который оказал ему великие милости, но не позволил возвратиться в свое отече­ство. Известия, сообщенные Адамсом голландцам в Батавию о пребывании его в Японии и о возможности открытия с оною торговли, побудили Голландскую Ост-Индскую компанию отправить в Японию один корабль в 1609 г. Через посредство императорского любимца Адамса торговля учредилась, и голландцам позволено было завести в Фирандо свою факторию*. До ныне они только одни пользуются

* Entiicks naval history in folio, pag. 390-395. У писателя сего находятся в годах ошибки, вместо 1600 г. написано 1588, а вместо 1598-1586. Смотри также Burneys chronological History of the discoveries in the south seas, vol. II. pag. 186-198 in Harris Collection of voyages, vol. 1, pag. 856, edit. 1600.

благоприятством японцев, состоящим в том, что им при уничижительных огра­ничениях епозволено производить из Батавии торговлю, откуда приходят теперь в Нагасаки ежегодно два малых купеческих судна. В 1641 г. через три года после изгнания из Японии португальцев, что, конечно, последовало не без старательного содействия голландцев, изгнаны и сии последние из Фирандо и заключены навсегда в маленький островок, лежащий неподалеку от Нагасаки, называемый Дезима.

Англичане в одно почти время с голландцами, и именно в 1613 г., также через посредство соотечественника своего Адамса получили позволение иметь свою факторию на острове Фирандо; но их торговля, невзирая на то, что англичан приняли весьма хорошо в Японии и что им предоставлены были выгоднейшие к продолжению оной условия, скоро прекратились*. Что понудило англичан оставить Японию, сие неизвестно. Если бы они из Японии были изгнаны, то оставшиеся там голландцы верно бы о том не умолчали. После многократно покушались опять англичане войти снова в торговую связь с японцами, но покушение их всегда было без всякого успеха. В 1637 г. пришли в Нагасаки четыре корабля под начальством адмирала лорда Водделя из Макао, где их принять не хотели; они имели и в На­гасаки такую же неудачу, как и в Макао*'. В 1673 г. пришел еще один английский корабль в Нагасаки, однако в приеме оного было равномерно отказано под пред­логом, будто бы японцы узнали, что английский король Карл I имеет в супружес­тве португальскую принцессу. В 1803 г., в том же самом, в котором мы вышли из России, учинили они новое предприятие, но все без удачи, а именно, сообщество английских купцов в Калькутте отправило в Нагасаки под начальством капитана Тори один корабль с весьма богатым грузом, но он принужден был удалиться от японских берегов в 24 часа. Такое же торговое предприятие американцев в 1801 или

* Грамота японского императора к английскому королю Иакову и торговый трактат, заключенный с японским правительством капитаном Джон Сарисом от имени Ост-Индской компании помещены в сочинении Энтика. Enticks naval history in folio, pag. 395.

** Voyage de Hagenaar aux indes, dans le Recueil des Voyages, qui ont servi в 1 etablissement et aux progrns de la compagnie des indes Orientales. Тоше IX, pag. 471. О экспедиции лорда Водделя не упоминается однако ж в сочинении Энтика.

1802 г. было безуспешно. Французы не отваживались никогда на испытание в том своего счастия. Из всего вышеупомянутого явствует, что около двух с половиною столетий уже посещали Японию разные европейские народы и почти двести лет прошло, как европейцы бывают ежегодно в Нагасаки. Но и по сие время нет ни точного определения широты и долготы, ни верной карты Нагасакской пристани, одной из лучших в целом свете, которая во владении европейцев сделалась бы еще преимущественнее.

ЧАСТЬ 2

 

ГЛАВА I

ВЫХОД ИЗ НАГАСАКИ И ПЛАВАНИЕ ПО ЯПОНСКОМУ МОРЮ

 

«Надежда» оставляет Нагасаки. - Предосторожности японского правительства в рассуждении плавания нашего в Камчатку, - расположение плаваний для настоящего лета. - Плавание около островов Гото в бурное время. - Описание островов Кольнет и Тсус-Сима. - Замечания о долготе последнего острова. - Открытие важной погрешности, допущенной при составлении карты Лаперузова плавания между Манилою и Камчаткою. - Усмотрение берегов Японии. - Заключение, что виденный берег долженствовал быть островом Оки. - Примечание о склонении магнитной стрелки, о течениях и состоянии барометра в Японском море, - Исследование северо-западных берегов Японии. - Открытие пролива Сйнгар. - Астрономическое определение двух мысов, лежащих на островах Нипон и Иессо, составляющих западный вход пролива Сангар. - Проход между островами Осима и Косима. - Рассмотрение западного берега острова Иессо или Матсумай. - Изведание жива Строгонова. - Тщетное надеяние обретения прохода, разделяющего острова Иессо и Карафуто. - Напрасное искание последнего острова. — Открытие, что Лаперузов Пик Ье Лангпь и ммс Гибер лежат не на Иессо, но на двух разных островах. - Плавание между оными и северо-западным берегом острова Иессо. - Бытность в проливе Лаперузовом. — Лежание на якоре у северной оконечности Иессо в заливе, названном именем графа Румянцева.

Апреля 16-го, в 3 часа пополудни, полу­чил посланник грамоту японского правительства на голландском языке. В то же самое время объявили ему толмачи, что судно, долженствующее отвести его на корабль, уже прибыло в Нагасаки, и что губернатору будет весьма приятно, если в следующее утро оставит жилище свое в Мегасаки, Они объявили притом на­стоятельное требование губернатора, чтобы, по прибытии посланника на корабль, отправились мы в море немедленно. Хотя я и не ожидая столь скорого отбытия нашего из Нагасаки, однако желал того вседушно, поелику опасался, чтобы не­чаянное какое-либо неприятное препятствие не задержало нас долее в жестокой

нашей неволе; почему, объявив толмачам, что с моей стороны употреблено будет всевозможное поспешение к нашему отходу, поехал я на корабль, для приведения оного в совершенную готовность.

Апреля 17-го, поутру в 4 часа, подняли мы один якорь и остались на другом. В 10 часов прибыл посланник. Судно, на коем он приехал, принадлежало принцу Чигодцин. Оно убрано было весьма красиво и увешано шелковыми тканями, хотя и не могло великолепием равняться с прежним судном, на коем съехал посланник на берег и которое принадлежало принцу Физену. Солдат наших привезли японцы также на своем судне. Четыре обер-баниоса и почти все толмачи сопровождали посланника. В то же время прибыл и офицер со 100 лодками, долженствовавшими буксировать «Надежду» из гавани. Оные принадлежали также принцу Чигодцин, на которого возложено было делать нам в сей раз почести. Сверх 100 лодок на­ходились еще две, нагруженные платьем. Каждый гребец, коих было на всякой лодке от 6 до 8, получил тогда мундир свой, состоявший из верхнего нараспашку

платья, сшитого из синей бумажной материи с натканным белым гербом принца. В 12 часов снялись мы с якоря; сто лодок разделились на пять рядов для буксиро­вания, для коего привезли свои буксиры, которых не употребляют японцы и тогда, когда бывают к тому наняты. Во время буксирования перевозили мы свой порох, экипаж посланника и двухдневную, присланную нам провизию. Губернатор при­слал нам также 150 фунтов курительного табаку и множество огородного овоща. Внимание его простерлось так далеко, что он не забыл прислать и семян разных растений, поелику слышал, что мы желали взять некоторые роды оных в Камчатку; сверх того предлагали нам и для следующего дня суточную провизию, но я от оной отказался. Корабль наш хотели отвезти только к восточной стороне Папенберга, но я объявил желание мое, чтобы прибуксировали нас к западной стороне сего острова. Сего, казалось, они не ожидали, потому что голландцы никогда там не останавливаются; однако, желая сколько возможно скорее от нас освободиться,

согласились на то с великою охотою. В 4 часа бросили мы якорь на глубине 24 саженей. Тут баниосы и толмачи распрощались с нами при изъявлении разных приветствий; но многие из них, казалось, говорили только выученный на память

урок, в коем сердечные чувствования имели мало участия. Выключая честного Сака-Сабуро и двух других, не забывших как дружеское наше с ними обхождение, так и того, что мы не голландцы, все прочие желали нам счастливого пути в Бата­вию. Простившись с японцами, начали мы привязывать паруса, к чему не имели прежде времени, и поднимать на корабль гребные суда свои. В 5 часов утра при умеренном OSO ветре пошли мы из залива, радуясь сердечно, что освободились от такого народа, который мог бы нас подвергнуть жестокой участи.

Намерение мое плыть обратно между Японией и Кореею не нравилось японс­кому правительству. Толмачи, как истолкователи воли губернатора и иеддоского министерства, старались всемерно представить невозможность прохода проливом Сангарским: они утверждали, что пролив сей усеян подводными каменьями, что он не шире трех японских или одной голландской мили и опасен крайне по причине сильного течения. Губернатор, в письме своем к посланнику, запрещал настоятельно, чтобы мы не приближались нигде к японским берегам, но словесно приказал ска­зать, что если мы принуждены будем течением или бурею остановиться у берегов их на якоре, в таком случае нас не задержат и для сего пошлется немедленно вдоль берегов повеление. Я должен был дать обещание, что без крайней нужды не буду подходить к берегам их, а они объявили, что имеют к данному моему обещанию совершенную доверенность. Но что касается до северо-западного берега Нипон,

то я представил им, что страну сию необходимо нужно изведать точнее, потому что в положении пролива Сангар, который и на лучших европейских картах худо означен, сомнение мое до нескольких градусов простирается; японской же карты получить невозможно. И так необходимость требует при искании сего пролива держаться берега весьма близко, а особливо потому, что он шириною, по собствен­ным их словам, не более голландской мили, следовательно, в некотором отдалении усмотрен! быть не может. Японцы убедились в справедливости моего требования и молчанием своим изъявили на то согласие. Впрочем, требовали они, чтобы мы на обратном пути своем из Камчатки в Россию не приближались никак к берегам Японии, что я им и обещал. Между тем, не переставали, через голландского фактора Дуфа, отвращать меня от моего намерения; но причины, приведенные Дуфом, были еще маловажнее. Он представлял только об опасностях плавания между Япониею и Кореек», чего никто из голландцев не может утверждать собственным опытом. Лаперуз один был предшественником нашим в сем плавании; я желал к открытиям его присоединить и наши изыскания, которые и по сей одной причине могут уже быть достойными любопытства.

Возвращение «Надежды» в Камчатку прежде исхода июля казалось ненужным, почему мне и хотелось употребить следующие три месяца на исследование тех мест, кои Лаперуз, доставивший первые сведения о сих странах, принужден был по краткости времени оставить неизведанными. Зная, что ни он и ни кто другой из европейских мореходцев не определил точного положения всего западного берега Японии', большей части берега Кореи, целого западного берега острова Иессо, юж­но-восточного и северо-западного берегов Сахалина, также и многих из островов Курильских, вознамеривался я изведать из сих стран те, кои удобнее при настоящем случае избрать возможно будет. Южная часть Сахалина, как-то, заливы Анива и Терпения, хотя и определены в 1643 г. голландцами, однако требовали новейшего описания потому, что средства к вернейшему определению мест в продолжении 160 лет усовершены несравненно. Последствия нашего плавания могут свидетель­ствовать, что без наших описаний не имели бы мы достаточных сведений о верном положении достопримечательного сего острова. Итак, намерение мое состояло в следующем: обозреть юго-западный и северо-западный берега Японии и определить пролив Сангарский, которого ширина по всем лучшим картам как-то: Арро-Сми- та и находящейся в атласе Лаперузова путешествия, составляет более ста миль, но японцы полагают одну только голландскую милю, или четыре итальянских; исследовать западный берег острова Иессо, отыскать остров Карафуто, который по японским картам должен находиться между Иессо и Сахалином и которого существование казалось мне весьма вероятным; описать с точностью сей пролив и исследовать остров Сахалин от мыса Крильон до северо-западного берега, откуда, если найдется там хорошее якорное место, намерен я был послать баркас в канал, разделяющий Сахалин от Татарии, дабы, действительно, увериться, возможен ли или нет проход оным и определить положение устья реки Амура, наконец, пройти новым проливом между Курильскими островами севернее канала Буссоли. Таков был мой план, который удалось исполнить счастливо, хотя и несовершенно. Не нашед безопасного якорного места у берегов Сахалина, увидели мы, что посылка баркаса сделалась невозможною и внимания достойное исследование осталось неисполненным. Основательное определение западного берега Японии и пролива

* Выключая мыс Номо.

Сангар должно быть предоставлено пользующимся японскою благосклонностью голландцам, которым, может быть, теперь не поставлено будет в преступление, если осмотрят берега своих приятелей. Берег Кореи от 36 до 42 градуса широты, в настоящее время предприимчивости европейцев, не останется, конечно, долго в неизвестности. Торговля с населяющим оный до ныне незнакомым народом обещает такие выгоды, которых тщетно искать в Японии. Обстоятельнейшее ис­следование восточного берега Иессо и дальнейших к югу островов Курильских, конечно, будет довершено нашими мореплавателями*.

При выходе нашем из Нагасакского залива курсом западнейшим того, которым выходили, показалась весьма высокая гора с плоскою вершиною, лежащая за городом Нагасаки; она может служить надежным признаком по входу. Сколько ни желали мы осмотреть пространство между мысом Номо и островом Меак-Сима, но пасмурная с дождем погода, при коей опись могла бы быть весьма несовершенна, и все ясные признаки наступающего шторма, который бывает здесь весьма жесток от 30, вос­препятствовали нам исполнить желанное. Осторожность требовала пользоваться попутным ветром, чтобы обойти опасные острова Гото, но надежда моя увидеть мыс Гото до сумерков сделалась тщетною. Погода была так туманна, что вершина горы островов сих показалась только однажды и мгновенно опять скрылась. Мы держали курс между двумя малыми островами, называемыми Ослиными ушами и мысом Гото, хотя и не видели ни первых, ни последних и, невзирая на то, что ветер уже обратился в бурю, мы могли надежно предпринять сие, потому что два сии пункта определены нами в плавание к Нагасаки с довольною точностью. Хотя

* Из описания открытий капитана Бротона, которое издано вскорости по отбытии нашем, видно, что исследовал точно те места, коя мною оставлены, как-то: пропив Сангарский, берег Кореи, часть восточной стороны Иессо я южные острова Курильские. Только один западный берег Иессо изведан им и нами.

мы тогда проходили их в довольном расстоянии, но как погода была весьма ясная и мы не приметили между ними ничего опасного, то и могли положиться на свою карту, по которой расстояние между оными 32 мили, следовательно, вдвое более показанного на Арро-Смитовой карте. Каналом сим, вероятно, не проходил никто прежде нас. При всем том, можно было подозревать, что острова Ослиные уши соединяются с мысом Гото подводными каменьями, и следовало принять возмож­ную предосторожность, но при настоящих наших обстоятельствах не оставалось ничего другого как решиться или пройти оными, или возвратиться в Нагасаки. К последнему могла побудить меня только одна крайность.

В 7 часов вечера находились мы, по счислению своему, точно в середине канала. Ветер был весьма крепкий с сильными порывами и дождем беспрерывным. Ход корабля при зарифленных марселях был не менее восьми узлов. Каждый из нас обращал бдительное внимание на открытие какой-либо опасности, хотя темнота ночи и ослабляла надежду избежать ее, если она нечаянно предстанет. В 11 часов ночи находились мы уже в 25 милях на западе от мыса Гото. Столь великое рас­стояние делало безопасным корабль от течения, могущего увлечь нас к берегу. Я приказал бросать лот ежечасно, однако не могли достать дна и 100 саженями, и мы легли в дрейф к SW. На рассвете продолжали плыть к северу. Ветер не пере­ставал быть крепким от SO с великим волнением, пасмурною погодою и сильным беспрерывным дождем. Мы держали курс на N. NNO и NOtN между островами Тсус и берегом Японии. В полдень сделался ветер тише и отошел к SW; мы ожидали, что он скоро сделается от W и NW, потому что такою переменою сопровождался обыкновенно 80 ветер в Нагасаки, что и в самом деле последовало. Сильное тече­ние к северу способствовало плаванию нашему весьма много; ибо под вечер, когда прояснилось на краткое время, увидели мы уже берег на NNO. Я почитал оный сначала, как то вероятным казалось, берегом Японии, поелику мы находились еще по счислению нашему от острова Тсус далее 40 миль и он должен был лежать от нас на NW, а не на NO; но в следующее утро уверились, что это был точно остров

Тсус*- По счастливом усмотрении берега переменили мы курс свой и лавировали всю ночь, которую по причине сильного, неправильного волнения препроводили весьма беспокойно, невзирая на то, что ветер гораздо уже стих. На рассвете уви­дели мы сей остров прямо на севере, в половине же шестого часа и берег на SO. Быв в отдалении от 20 до 25 миль, не могли мы рассмотреть, состоял ли виденный берег из многих островов, которые были, может быть, продолжением островов Гото, или из одного довольно великого, находящегося в близости**, или даже в со­единении с берегом самой Японии. Я полагал первое, поелику соответствует то с

Арро-Смитовой картою, на которой обозначена путевая линия капитана Кольнета, проходившего близ сего берега.

Бурная и пасмурная погода, наставшая тотчас по отходе нашем из Нагасаки, сделала вовсе тщетным мое намерение изведать западную сторону островов Гото. Мы определили многие пункты на восточной стороне оных с довольною точно­стью, что могло бы послужить нам хорошим средством к основательному узнанию числа и величины сих островов, которые доныне никем еще не описаны, выключая, может быть, капитана Кольнета, о журнале коего, впрочем, ничего неизвестно. Сверх того, были бы мы в состоянии изведать весь юго-западный берег Японии даже до части, лежащей против Тсус-Сима, не нарушая данного мною японцам обещания, поелику обратный наш путь лежал необходимо в близости сего берега.

* Я определял курс свой по Арро-Смитовой карте, на коей расстояние между островом Тсусом и юго-западным берегом Япония показано почти вдвое больше, нежели найдено нами.

** По некоторым картам остров Ики, мало уступающий величиною острову Тсус, долженствовал казаться нам почти в том же направлении.

По усмотрении берега на рассвете начали мы держать курс в параллели острова Тсус-Сима. Мы проходили мимо сего острова не в таком близком расстоянии, чтобы могли рассмотреть на нем хлебопашество, но о сем, как по положению его, так и по трудолюбию японцев, сомневаться не можно. Множество прекрасных заливов и якорных мест, виденных нами довольно ясно, вероятно, способствуют весьма много к торговле жителей с восточными и западными их соседями. Ска­зывали нам, что корейцы, коих сообщение с Япониею недавно вовсе пресеклось, продолжают посещать сей остров ради торговли.*

Оставляя остров Тсус, продолжали мы плавание к северу и востоку при благо­получном ветре, переменившемся, однако, скоро в северо-восточный. В полдень 22 апреля увидели мы вторично берег Японии на ONO, хотя оный по Арро-Смитовой карте долженствовал находиться от нас в отдалении 150 миль. Пасмурная погода не позволяла произвести наблюдений; по счислению же моему, исправленному, в рассуждении течений, наблюдениями следующего дня, была широта нашего места 35°49', долгота по хронометрам 228°3'30".

В 5 часов пополудни подошли к берегу на 9 или 10 миль.

Во время ночи продолжали мы плавание к северу под малыми парусами. На рас­свете увидели берег на ONO. Мы стали держать к оному, но ветер не позволял нам взять другого курса, как SOtO. В 8 часов показался опять на SO 18° берег, виденный нами вчерашнего дня и признанный островом; однако пасмурная и туманная погода была причиною, что я почел за лучшее плыть вдоль берега к северу, где оный более и более открывался. В 6 часов пополудни берег вовсе скрылся, вероятно, потому, что направление его от крайней северной оконечности простирается на ост; мы же при бывшем тогда ветре не могли итти другим курсом кроме N и NO.

Мореплаватели будущего времени, коим предстоит точное изведание западного берега Японии, определят и положение острова Оки. Я уже сказал, что подало мне причину сомневаться, что берег, виденный нами 22 апреля между 35^е 15', был остров Оки; теперь я удостоверен, что сей берег составляет часть Нипона. Но тот, который мы видели следующего утра между 36°01' и 36°14', есть либо остров Оки, либо один из тех малых островов, которые его окружают на старых японских картах**.

Впрочем, принадлежит ли виденный нами берег к острову Нипону, или есть остров Оки, во всяком случае астрономическое определение многих мест, между 35 и 36 градусами широты, может много способствовать к лучшему познанию западных пределов сего 300 лет уже известного, но и поныне все еще неизведан­ного государства.

Потеряв из виду берег, продолжали мы держать курс к NO, но при постоянных ветрах от NO и ONO плавание наше было малоуспешно.

* По объявлению толмачей в Нагасаки, японский император имеет владения в Корее, которыми управляет, будто бы, князь острова Тсус. Но сие известие казалось мне баснею, подобною той, в кото­рой хотели уверить нас для придания важности князю сатцумскому, из поколения коего избираются, якобы и поныне, короли островов Ликео, как то упомянуто уже выше.

** Если бы кто стал меня упрекать, что я сам не разрешил сомнения о сем острове, того прошу привести себе на память выше предложенный план моих изысканий, равно и те обстоятельства, которых нельзя было оставить без внимания и по коим не смел я касаться западных берегов Японии. Крайняя неверность карт берегов сих была единственною причиною, что мы увидели берег между 35 и 36 градусами широты в такое время, когда полагали, что находимся от него в отдалении более» нежели на 120 миль.

Апреля 26-го в широте 37°43', долготе 226°30', во время весьма хорошей ясной погоды и совершенно спокойного состояния морской поверхности, произвели мы множество наблюдений над склонением магнитной стрелки. При сочинении карты плавания нашего по Японскому морю не употреблено склонение компаса, потому что оное оказывалось то около двух градусов восточнее, то опять столько же за­паднее, что находили мы не только в сих местах, но и вдоль всего берега острова Иесса, как то лучше усмотреть можно из таблиц суточных счислений. Лаперуз нашел также маловажное склонение во время плавания его в сем море.

Ввечеру 27 апреля в широте 38°33' и долготе 226°12' приметили мы великую зыбь, или паче бурун, каковые бывают на отмелях или при спорном течении и, хотя мы бросали лот несколько раз, но 100 саженями дна не достали. Ход корабля при свежем ветре и спокойном море был не более двух узлов, часто корабль не слушал руля, потому я и заключаю, что сей бурун от спорных течений подымался.

Судя по мрачной погоде и сильному дождю, не могли мы опасаться скорого нашествия бури, но барометр, опустившийся на 29 дюймов и 2 линии, казалось, предвещал оную, почему мы взяли к ночи нужные предосторожности, оказавшиеся после напрасными, ибо на другой день сделалась ясная, хорошая погода. Подобное падение барометра было почти в той же широте и долготе, где и Лаперуз приметил. Любопытно было бы многократными наблюдениями определить утвердительно, точно ли бывает в сей стране всегда низкое состояние ртути в барометре, как то изведано Лаперузом и нами у мыса Горна, потом нами же в Охотском море и вбли­зи Курильских островов, или произошло то от случайного одинакого состояния атмосферы? В день нашего выхода из Нагасаки при пасмурном воздухе, сильном дожде и шторме, барометр упал только до 29 дюймов и 5 линий, и во все время весьма мало подымался от сего положения, невзирая на прекраснейшую погоду, продолжавшуюся целую неделю.

Прежде уже упомянуто, что я принужден был отказаться от осмотрения западного берега Японии. Но от 39 градуса широты мог начать то, не возбуждая, впрочем, в японцах подозрения, что данное обещание мною нарушено, ибо положение мыса Сангар столь мало известно, что мы могли искать его одним градусом южнее, нежели как найден он нами в самом деле на столько же севернее.

Апреля 30-го находились мы по наблюдениям своим в широте 39°22\ а потому и стали держать курс, для достижения параллели. 39 градуса, прямо к осту, потому что течение продолжалось несколько дней к SW; но теперь нашлось оное к NO, и причинило, что мы, вместо того чтобы увидеть берег при восточном курсе в ши­роте 39°, усмотрели оный к немалому моему неудовольствию под 39°40\ Мая 1-го в 9 часов поутру показался берег на NNO в расстоянии от 18 до 20 миль. Он имел вид острова и я не сомневаюсь, что то был остров Тсус-Сима, который означен на картах почти под 39° между мысом Сангар и заливом Саката; но в следующий день уверились мы, что открывшийся берег не есть остров, но весьма далеко в море выдающийся мыс, который особенно отличается в середине его стоящею горою, долженствующей быть по круглой своей вершине огнедышущей. Высокая гора сего мыса, имеющего в окружности около 35 миль, лежит в широте 39°50'00", долготе 220°16'00". Она состоит точно на середине мыса и понижается по обеим сторонам мало-помалу. Достойный примечания мыс сей назвал я мысом Россиян.

Сильное течение в близости сего мыса делало почти невозможным точное определение широты разных предметов, следовательно и верное снятие берега; большая часть углов и румбов не соответствовали между собою. Если бы воз­можно было определить широту в каждый час с такой точностью, как долготу по

хорошим хронометрам, коих ход верно известен (причем погрешность в широте, состоящая в нескольких минутах, не может причинить в долготе нарочитой не­верности), тогда при снятии берегов можно было бы преодолеть все затруднения, происходящие от самых сильных течений. Пока не разрешится вопрос, коим образом определять широту наблюдениями по желанию, или по крайней мере так часто, как то поступать можно с долготою, до тех пор и нельзя будет снимать берегов мимоходом со строгою точностью.

В два часа пополудни приближались мы к берегу на пять миль. В этом рассто­янии не могли достать дна 70 саженями. На западной стороне мыса приметили мы прекрасный водопад, а на северо-западной стороне залив, казавшийся весьма удобным для якорного стояния. Множество мелких судов ходило близ берега. Жилых домов нигде не приметили. Пасмурная погода не позволила усмотреть берега далее к югу от мыса Россиян, но по положению виденных тогда облаков надо было заключить, что он простирается прямо к S.

Ясная погода следующего дня много благоприятствовала нам к осмотрению в сей части Японии и к исканию пролива Сангара. Я старался следовать вдоль берега сколько возможно в близком от оного расстоянии. Позади низменной, севернейшей оконечности мыса Россиян, по коей простирается к востоку на довольное рассто­яние ряд больших камней, приемлет берег направление к востоку и составляет обширный залив. Думая сперва, что залив сей есть, может быть, начало пролива Сангара, который мы скоро найти надеялись, велел я немедленно держать курс к оному. По приближении усмотрели мы ясно, что это был действительно залив, за коим простираются от севера к югу многие ряды высоких гор. В семь часов утра находились мы от берега не далее четырех миль.

В широте 40°15', долготе 219°54' увидели мы малый город, при котором на рейде стояли многие суда на якоре. Долина, на коей лежит сей город, казалась обрабо­танною наилучшим образом. Возделанные поля, зеленые луга с пасущимися на них стадами и, по-видимому, насажденные, а не природою произведенные рощи, украшали много сию страну. Край берега вообще песчаный: сильные буруны должны затруднять здесь приставание к берегу, выключая одно только место,

казавшееся быть устьем речки, где стояло несколько малых судов на якоре, в чем удостоверились мы также курсом одного судна, шедшего перед нами от самого утра и обходившего далеко к северу для того, чтобы войти в сие устье. Кроме городка сего видели мы и еще многие домики, стоявшие кучками вдоль берега; оные, ве­роятно, жилища упражняющихся в рыбной ловле. Множество китов играло около корабля нашего. От долины идет к северу ряд высоких гор, вовсе покрытых снегом, оканчивающихся тупою, утесистою оконечностью, которая в два часа пополудни лежала от нас прямо на N. За оною не видели мы никакого более берега, а потому и почли ее с великою уверенностью мысом Сашарским, в чем, однако, ошибались.

При слабом ветре велел я держать к сей оконечности.

В пять часов увидели мы четыре большие лодки, шедшие к нам на гребле с ве­ликою поспешностью от городка, находившегося тогда от нас на SO. Множество людей, коих было на каждой лодке по крайней мере от 25 до 30 человек, возбудило в нас некоторое подозрение. Судя по строгости японского правления, не думал я, чтобы они намерены были поступить с нами неприятельски, но невзирая на то, ради всякой предосторожности, приказал я зарядить пушки картечью, а солдатам вооружиться. В шесть часов лодки сии нас догнали. Мы окликали их по-японски и просили на корабль к себе, однако они, как казалось, не смели на то решиться.

Они объехали корабль два раза* рассматривая оный с величайшим вниманием, потом поставили паруса и поплыли обратно к городу. Вероятно, что начальник сего места, видя, конечно, еще в первый раз европейский корабль у берегов сих, послал сии лодки для разведания, чтобы по плаванью нашему вдоль их берега мог он догадаться о нашем намерении. Европейский образ гребли, каковой ни в Нагасаки, ни в северной Японии вовсе не употребителен, и подавал нам причину почитать людей сих корейскими морскими разбойниками*.

Пред захождением солнца представился ясно зрению нашему весь берег, от коего находились мы не далее трех или четырех миль. Высокие, снегом покрытые горы, простирающиеся от бывшей тогда от нас на N оконечности и, по-видимому, принадлежащие к цепи гор, лежащих далее во внутренности, прекрасные вблизи города долины и вершины отдаленных гор на юге составляли действительно пре­лестный вид, к чему немало способствовало ясное небо и ветер умеренный, при коем мы лавировали всю ночь под немногими парусами. На рассвете следующего дня, поставив все паруса, пошли вдоль берега, простиравшегося почти прямо на N; в таковом направлении лежала и цепь гор, составлявших продолжение виден­ных нами прошедшего дня. Оконечность умеренной, но равной высоте, выдается весьма далеко в море к западу; оная казалась нам подобно мысу Россиян быть островом, но только пространством менее последнего. Находясь в близости к берегу, усмотрели мы после, что оная соединяется с твердою землею.

Продолжая плавание в малом от берега отдалении, надеялись мы скоро усмо­треть вход в пролив Сангарский. Здесь видели мы чрезвычайно высокую кону­сообразную гору, покрытую снегом. Сия гора, названная мною именем нашего естествоиспытателя Тилезиуса, лежит под 40°40'40" широты и 219°49' долготы. Надежда моя, что мы при сем восточном направлении берега находимся близ

По прибытии нашем на Камчатку рассказывал мне оставленный нами там японец, что на за­падной стороне Нипона, близ пролива Сангар. находится небольшой город, населенный морскими разбойниками. Но невероятно, что виденный нами есть тот самый и что четыре лодки выходили для разбоя, но величина корабля» какового люди сии прежде не видывали, удержала уповательно их от нападения.

входа в пролив Сангар, оказалась тщетною, ибо мы увидели скоро возвышенный берег на севере, который, соединяясь с простирающимся к востоку, заключает большой залив, коего далеко выдавшийся мыс, усмотренный нами в одиннадцать часов, составляет северную оконечность оного. Уверясь точно, что залив сей не есь вход пролива, велел я держать к сей оконечности, которая в час пополудни находилась от нас на ост в расстоянии от трех до четырех миль. Произведенными весьма удачными наблюдениями, в полдень, определили мы положение сего мыса с довольною точностью; широта его найдена 41°9'15", долгота же 220°52'00". Он со­стоит из преломившихся, неровных голых камней желтого цвета; ему принадлежат высокие горы, покрытые снегом. Я назвал его мысом Грейга, име нем, известным в вашем флоте более полустолетия.

От мыса Грейга идет берег опять в направлении NO до другого мыса, а от сего прямо к востоку. Высокие, снегом покрытые горы, показавшиеся на NNW и простиравшиеся также к востоку, уверили меня, наконец, что они принадлежат острову Матсумай или Иессо и что в сем месте должен находиться вход в про­лив Сангарский, который скоро потом нам открылся. Мыс острова Нипон, от которого берег направляется к востоку, есть мыс Сангар. От сего мыса прямо на N лежит на острове Иессо другой мыс, названный по имени корабля нашего На­деждою; от него южный берег острова Иессо простирается также к востоку. Сии два мыса, выдавшиеся при самом западном входе в пролив Сангар, лежат; первый под 41°16'30" широты и 219°46' долготы, а второй 41°25'10" широты и 219°50'30" долготы. Итак, ширина сего славного пролива на западной стороне составляет только девять, а не 110 миль, как то показано на некоторых картах. Мыс Надежда окружен многими камнями.

В 1802 г. издана в санктпетербургском депо карт под наблюдением ученого инженера генерала Сухтелена карта открытий россиян в северо-восточной части

Великого океана. На оной показан в первый раз с довольною верностью западный берег Иессо, который, как не испытанный никем из европейских мореходцев, оз­начаем был до того на всех прочих картах одними только пунктирными линиями. Сия карта отличается наиболее тем, что на ней означен неизвестный прежде остров Карафуто или Шиша, лежащий между Иессо и Сахалином. Западный берег Иессо и остров Карафуто сняты с японской карты, привезенной в Россию японцем Кодою, которого Лаксман в 1792 г. по повелению императрицы Екатерины брал с собою в Японию. По сей одной причине уже показание положения западной стороны Иессо не заслуживает великой доверенности. Хотя мы и нашли, что означение берегов и не весьма ошибочно, однако астрономического определения мест недостает вовсе. Дабы дополнить сей недостаток и действительно удостовериться в существовании

острова Карафуто, в чем я никак не сомневался, решился я не проходить проливом Сангаром, но, по определению западных его оконечностей, изведать западный берег Иессо, потом пройти проливом, разделяющим Карафуто и Иессо, в Охотское море. Сначала казалась нам сия карта довольно точною, ибо, хотя ширина западного входа в пролив Сангар и показана на ней в 30 миль, следовательно втрое больше настоящей, и мыс Сангар означен тремя четвертями градусами южнее; однако показанные на ней два острова О-Сима и Ко-Сима, лежащие почти против самого пролива, нашли мы на самом деле. Сие подавало нам надежду к обретению и острова Карафуто, долженствовавшего быть на севере от Иессо, но оная, к сожалению нашему, ска­залась тщетною. В четыре часа пополудни находились мы точно против средины Сангарского пролива и даже с салинга не могли в нем усмотреть никакого берега; по обеим сторонам к востоку от мысов Сангара и Надежды видны были многие Другие мысы. Мыс острова Иессо, названный на упомянутой карте открытий рос­сиян Синеко, лежал тогда от нас на NNW. От мыса Надежды до Синеко идет берег к NW; расстояние сих двух мысов составляет 18 миль. Между оными при немалом, но весьма открытом заливе, находится город Матсумай, именем коего называют

японцы и весь остров Иессо. Город сей довольно пространен и есть всегдашнее местопребывание губернатора; но, по уверению японцев, один только сей город находится на всем острове.

Близ берега стояло несколько мелких судов на якоре и несколько на стапеле. Незащищенный от ветров залив должен много затруднять торговлю. Ветер,

воспрепятствовавший нам обойти мыс Синеко, был причиною, что мы приблизились к городу на три мили. Город Матсумай лежит, по наблюдениям нашим, под 41°32' широты и 219°56' долготы. Под вечер сделался ветер весьма слабый, и мы подвер­жены были всей силе течения, несшего корабль к восточной стороне Сангарского пролива до тех пор, пока не подул от севера свежий ветер, с помощью коего могли мы удалиться от берега. Сила течения не уменьшалась; направление оного было ONO, а скорость в час две с тремя четвёртыми мили. У самого же входа в пролив не могла она быть менее четырех миль в час.

Южный берег Иессо представляет большую противоположность Японии. Даже и близ города Матсумая не приметили мы нигде таких нив и насаждений, какие представляются в Японии повсюду, где даже и вершины каменистых гор покрыты оными. Одна только северная оконечность Японии сходствуег несколько с сим диким берегом. Каковая цепь гор, покрытых снегом, простирается через весь остров Иессо от юга к северу, таковая и в одинаковом направлении находится на северо-западной части Нипона и, выключая долину, на коей лежит виденный нами 2 мая городок, вся прочая северо-западная часть Нипона столь же бесплод­ный вид представляет; и даже трудолюбие японцев не может здесь преодолеть дикость природы.

Сии два острова расторгнуты, по-видимому, друг от друга сильным землетря­сением, как то полагают и отделение Англии от Франции, Гибралтара от Африки, Сицилии от Италии и проч. Малая ширина пролива, разделяющая Японию от Иессо, каменистые, утесистые, единообразные берега, разное число противоположных по обеим сторонам мысов и между ними заливов, одинаковое направление цепей гор, близость высокой горы Тилезиус, кажущейся быть погасшим вулканом, от которого уповательно произошло сие исторжение, ибо известно, что сильные земные потрясения бывают часто в северной Японии, все сие служит ясным признаком к такому заключению. Хотя известна только часть пролива Сангара, однако, если судить по виду оного, изображенному на картах японцами’, то сие предположение мое окажется довольно вероподобным. Означенные на них мысы сходствуют с противолежащими углублениями берега столько, что по содвинутии берегов могли бы оные точно соединиться. Первый мореходец, которому предо­ставлено будет пройти сим славным проливом, исследовав положение, свойство и произведения обоих берегов, конечно решит, справедливо ли или неосновательно сие мое заключение.

Наставший от WNW довольно свежий ветер позволил нам на рассвете следую­щего дня продолжать плавание к северу. Мы проходили между островами С-Сима и Ко-Сима в расстоянии от первого, лежащего западнее второго, не более трех миль, в каковом расстоянии 100 саженями достать дна было не можно. Оба острова суть ничто иное, как голые камни. О-Сима лежит под 41°31'30" широты и 220°40'45” долготы, имеет вид округлый и в окружности своей около шести миль. Его вер­шина, подобная жерлу, и виденный нами исходивший дым ясно свидетельствуют, что он принадлежит к огнедышущим. Излучистые потоки изверженной лавы, примеченные на скате горы, удостоверили Тилезиуса, что за немногие еще годы назад происходило извержение. Остров Ко-Сима, лежащий под 41°21'30" широты и 220°14' долготы, имеет вид продолговатый и около десяти миль в окружности.

Смотри карту российских открытий, также Кемпферову и Шейцерову, сочиненные по японским.

У северной оного оконечности в недальнем расстоянии находится большой, до­вольно высокий камень. Ширина канала, разделяющего их, есть 20 миль.

Незадолго перед полуднем увидели мы остров, показанный на карте российских открытий под именем Окозир, а на северо-востоке от него высокий мыс, названный на той же карте Ота-Ницаву.

В пять часов пополудни приблизились мы к острову Окозир на восемь миль. Средина его лежит под 42°09' широты и 220°28' долготы. Сделавшийся под вечер тихий ветер был причиною, что мы в продолжение ночи не удалились от острова Окозира столько, чтобы потерять его из виду.

Проходя вдоль берега в недальнем от него расстоянии при светлой, прекрасней­шей погоде, могли мы оный осмотреть ясно. Множество мысов и заливов делает страну сию весьма отличительной*

Может быть некоторые обвинять будут меня в излишней подробности описа* ния сего нашего плавания, но я предоставляю в оправдание свое то, поелику по российской карте, часто мною упоминаемой, точно в сем месте надлежало быть проходу между островами Иессо и Карафуто, то и поставлял я обязанностью отдать строжайший отчет в отыскании оного, дабы могущие полагать существо­вание острова Карафуто удостоверились, что, если бы находился здесь пролив действительно, тогда бы нельзя было бы нам не усмотреть оного.

Продолжая плавание в расстоянии около четырех миль вдоль берега, простира­ющегося к NtW, скоро усмотрели мы северную оконечность острова Иессо, лежав­шую от нас на N1/2W, Пролавировав всю ночь под малыми парусами, продолжали опять плыть к северу вдоль берега, от коего не отдалялись более трех миль, дабы не оставить никакого места без обозрения. Впрочем, я уже не надеялся найти здесь пролива; мне казалось вероятным, что японцы, имеющие недостаточные сведения в географических познаниях, в чем я часто имел случай удостовериться, почитают Сахалин малым островом в сравнении с Иессо и означают его таковым на своих картах, коих ни на одной не показано на севере от Карафуто еще острова*.

Северная часть острова Иессо имеет многие преимущества перед южною. Оная на довольное расстояние во внутренность до того места, где начинаются снежные горы, весь остров от юга к северу препоясывающие, вообще низменна, покрыта густыми лесами и кажется неудобной к хлебопашеству Самые берега по большей части неровны, частью каменисты, частью же песчаны. Впрочем, она во всем по­добна южной и представляет столько же мало перемен, как и берег снежных гор на юге, который редко видели мы непокрытым облаками. Но и в сей, казавшейся плодороднейшей, части острова Иессо не приметили мы никаких признаков населения, выключая севернейшую оконечность, вблизи коей видели несколько рыбачьих хижин.

В семь часов утра находился от нас остров, на коем возвышается Пик де Лангль, прямо на W в расстоянии около 12 миль. Единажды только могли мы видеть подошву сей горы. Приближаясь к северной оконечности, усмотрели мы длинную песчаную гряду, простирающуюся к NW, на которой находится несколько хижин, а в конце ее стоял столб с навязанным на нем пуком соломы. Сей надводный риф, будучи весьма низок и выдаваясь в море почти на целую милю, может быть во время ночи опасным. Не видав более никакого берега на севере, долженствовали мы почитать, что находимся против оконечности острова Иессо, следовательно, у южной оконечности Лаперузова пролива. Итак, надежда к обретению нового пролива не могла уже более ласкать нас. Обошед длинный риф, приказал я держать курс OSO вдоль берега для того, чтобы найти удобное якорное место, где возна­мерился я препроводить несколько дней, чтобы сколько-нибудь изведать сию и поныне еще почти совсем неизвестную часть света и доставить естествоиспыта­телям нашим случай к увеличению их собраний, к чему они давно уже не имели случая. В десять часов увидели мы залив, с северной стороны совсем открытый. Вошед в оный и уверясь в надежном грунте, остановились мы на якорь в малой

* На некоторых европейских картах, как-то Данвилевой, Робертсовой и других, означен остров Сахалин также в виде малого острова.

бухте, находящейся на южном берегу оного в расстоянии от ближайшего берега около полутора миль, на глубине десяти с половиной саженей; грунт — мелкий песок с илом. Северная оконечность острова Иессо, которую я, равно и весь залив, назвал именем главного виновника нашей экспедиции, ныне государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева, мысом и заливом Румянцевым, находилась от нас на NW68°; восточная же оконечность залива, которую природные жители называют Соия, лежала на NO 60°.

Продолжавшийся туман был причиною, что мы не могли тогда видеть ни противолежащего берега Сахалина, находящегося от Пика де Лангль на севере, ни острова Рефуншери.

ГЛАВА II

ПРЕБЫВАНИЕ У СЕВЕРНОЙ ОКОНЕЧНОСТИ ОСТРОВА ИЕССО И В ЗАЛИВЕ АНИВЕ

 

Поздняя весна на северной оконечности Иессо. — Пребывание на оной японского офицера с несколькими купцами. — Известия о землеописании сей страны. — О названиях Иессо, Ока-Иессо, Инзу Матсумай и Сахалин. — Описание залива Румянцева. — Пик де Яангль. — Плавание в залив Аниву. — Стояние на якоре в заливе Лососей. — Японские фактории в Аниве. — Мнение об удобном заведении здесь селения купечествующими европейцами. — Выгоды, могущие произойти от того для торговли. — Овладение Анивою не может быть сопряжено с опасностью. — Оправдание всех мер, кажущихся насильственными. — Описание айнов. Физическое их состояние и душевные свойства. — Нравственность женщин. — Одеяние, украшения, жилища, домашние вещи. — Образ правления. — Число народа. — Примечание о мохнатости айнов.

ще не успели мы обойти длинного под­водного рифа, о котором упомянуто в предыдущей главе, как увидели лодку, на коей природные сей страны жители плыли к нам прямо. Они находились у корабля нашего более четверти часа, однако не взошли на оный, сколько мы их ни угова­ривали, и поплыли назад. Но лишь только бросили мы якорь, тотчас посетили нас многие из них, которые всходили на корабль, не показывая ни малейшего страха. Все они, взошед на шканцы, становились на колени, поднимали обе руки на голову

и опускали оные по лицу и телу книзу, кланяясь притом низко. Я одарил их не­которыми безделицами, кои, казалось, производили в них великое удовольствие; сверх того приказал дать им сухарей и водки, но они в последней не находили вкуса. Вероятно, что употребление крепких напитков им не известно. Один из них привез целую лодку свежих сельдей отменного вкуса, которых как для офицеров, так и для всех служителей на обед было достаточно. В два часа пополудни поехал я с большей частью своих офицеров на берег и, хотя оный лежит в малой широте, однакож, к удивлению нашему, нашли на нем в половине мая весьма мало призна­ков весны. Во многих местах лежал еще снег глубокий, деревья мало распустились и, выключая несколько дикого луку и щавелю, не видно было никакой зелени. По прибытии нашем в Камчатку, через три недели после, нашли мы там весну гораздо успешнейшую. Все российские западные области вообще, даже до Архангельска, лежащего по крайней мере 18-ю градусами севернее Иессо, обновляются большей живостью в апреле, нежели здешняя страна в мае. Ожидание наше, по шестиме­сячном заключении, во время коего прогулка была для нас невозможною, найти здесь некое тому вознаграждение оказалось тщетным; на самом только берегу моря, по песку и камням, можно было прохаживаться, ибо, удаляясь на несколько шагов от берега, встречаются топи, снег и высокий тростник. Нечаянным образом встретили мы на берегу того самого человека, который поутру привез на корабль упомянутую рыбу, следовательно, был уже нам знаком. Мы просили его, чтобы повел нас в дом свой, что сделал он весьма охотно. Он принял нас наилучшим об­разом, на что ответствовал я разделением некоторых подарков между его семьею. В семь часов вечера отправились мы на корабль обратно.

На другой день оставался я на корабле, потому что в первый день, во время моего отсутствия, приезжали к нам многие японцы и обещались быть опять на другой день. В девять часов следующего утра действительно они прибыли со своим офицером, их начальником, на большой лодке, гребцами на коей были здешние жители. Офицер представил нам, что он крайне устрашен прибытием нашим

и просил нас убедительно удалиться немедленно, поелику уверял он, как скоро узнают о том в Матсумае, куда он неупустительно послать должен донесение, то прибудет вдруг многочисленный флот, от которою мы не возможем уже ожидать ни малейшей пощады. Для придания угрозам своим более силы повторял он много­кратно слово бум бум и, надувая обе щеки, пыхал чрезвычайно; сим уповательно хотел он нам вразумить, чтo но прибытии флота, поступлено будет с нами самым жестоким образом. Но угрозы и страшные телодвижения были столь странны, что с трудностью удержаться можно было от смеха. Я старался успокоив его, сколько возможно, уверяя, что как скоро пройдет бывший тогда густой туман, то неукоснительно выйду в море. Сим многократно повторяемым уверением казал­ся он быть наконец успокоен и был после в состоянии начать разговор о другом предмете, что посредством посланника, разумевшего несколько по-японски.

могло быть учинено без дальней трудности. Первый мой вопрос относился к гео­графии сей области. Имя Карафуто должно быть здесь известным, потому что оно означено на японской карте. Офицер мог рассказать мне о положении Охотска и Камчатки довольно основательно, почему и думал я, что имеет познания; однако скоро потом оказалось, что он сведения свои о Камчатке и Охотске не почерпнул из источника учения, а одолжен одному знакомству с Лаксманом, сообщившим ему оные. Впрочем, долговременное его пребывание в северной стране Иессо до­ставило ему случай приобрести географические о сих местах сведения и он, быв в отдаленности от деспотических своих повелителей, не боялся, видно, сообщить нам оных. В Нагасаки не могли мы найти никаких с сей стороны способов. Итак, удостоверяя мае о существовании острова Карафуто, прибавил он, что мы. коль скоро погода прояснится. увидим оный сами, потому что сей остров отделяется от Иессо проливом шириною только в 18 миль. Он упоминал еще о земле, лежащей к северу от Карафуто и отделяемой от оного узким проливом, но о сем слышал

он только от других, а не узнал сам собою. О северной части Карафуто, Сандан здесь называемой, ни он, ни земляки его ничего не знали; впрочем, полагал он, что Карафуто должен быть менее в половину против Иессо. Южная часть сего острова, говорил он, известия японцам совершенно, поелику японское правитель­ство причисляет оную к своим владениям и император содержит там, так же как и здесь, офицеров, своих смотрителей. Для большего нас в том уверения, показал он на японской карте пристань, у которой находится будто бы японское селение, куда, по словам его, пошл вчерашнего дня судно. Он назвал потом еще четыре острова — Кунашир, Чикотан, Итуруп и Уруп — и говорил, что оные лежат на NO от Иессо и принадлежат японскому государству. Точно под сими же именами из­вестны сии острова со времен Спанберга и находятся на всех российских картах,

на иностранных же не показаны*. После он сообщил мне названия рек и мысов острова Иессо, которые все обозначены на карте нашей сего острова и большая часть оных сходны с названиями, показанными на бывшей у нас японской карте; сие служило достаточным доказательством, что на известия его можно было по­ложиться. Округ, в коем имеет он теперь свое пребывание, назвал он Нотцамбу, но разумел ли он под сим названием всю северную часть Иессо, или один только северный мыс, того не мог я узнать от него с точностью. Другой округ, лежащий южнее Нотцамбу, именовал японский офицер — Соя; остров же с высокою горою — Риишери, а северный остров — Рефуншери. На нашей японской карте показаны оные под именами Риисери и Рефуносери. О названиях Иессо, Оку-Иессо и Мат- сумай получил я следующие известия. Начальные островов сих жители, которые известны у нас под именем курильцев мохнатых, называют себя айнами. Их ныне очень мало, и они живут только между округами Нотцамбу и Аткис и называют теперь одно только место своего жительства словом Иессо; японцы же весь этот остров именуют Матсумай. Вероятно, что прежде поселения здесь японцев зани­мали весь остров айны и, конечно, называли оный Иессо. После же усилившиеся японцы давали всем занятым ими здесь местам свои имена, почему подлинное имя Иессо и должно было уступить чуждому Матсумай, коим называется также и главный здесь японский город. Айны стеснены столько, что жилища их составляют маловажный округ, удержавший и поныне подлинное свое название. Если же они вытеснены будут вовсе, то и имя Иессо совсем, уповательно, истребится. В Нагаса­ки сказано было мне, что Иессо и Матсумай означают одну и ту же землю. Слово Оку-Иессо, или большой Иессо, принадлежит по происхождению своему также, может быть, айнам, которые разумеют под оным большой остров Сахалин, хотя японский офицер уверял меня, что айны именуют сим названием четыре южные Курильские острова: Кунашир, Чикотан, Итуруп и Уруп, о чем, помнится, читал я в какой-то книге. Как здесь, так и в заливе Анива тщетно старался я узнать об именах Шиша и Чека, под коими Лаперуз, бывший у западного берега Сахалина, означил острова Иессо и Сахалин. Оные здесь совсем неизвестны. Может быть жители западного берега называют остров Сахалин Чока, так как и жители южной части называют его Карафуто, северную же часть оного, как сказывают, именуют Сандан. Желательно, чтобы все географы согласились одинаково называть острова, лежащие к северу от Японии**, поелику оные с равным правом можно называть многими именами, как-то, например, южный: Иессо, Матсумай или же Матмай, Шиша***, а северный: Сахалин, Чока, Садан, Карафуто и Оку-Иессо.

Мне кажется, что имена Сахалин и Иессо, как древнейшие и географам более известные, заслуживают преимущество перед прочими, а особливо в рассуждении Иессо нельзя уже сомневаться, что имя сие есть древнейшее. Сии доводы каза­лись мне столь достаточными, что я употребил на картах своих только названия Сахалин и Иессо.

Строгость японского правительства, даже и в дальнейших пределах их владений, сохраняется неослабно. Офицера никак нельзя было уговорить, чтобы принял ма­лый подарок, который предлагаем был ему посланником. Он не хотел даже выпить

* Существование островов Кунашир, Чикотан и Итуруп со времени путешествия Лаксмана в 1792 г. и лейтенантов Хвостова и Давыдова в 1806 и 1807 и не подлежит никакому сомнению.

’* Что лежащий севернее не есть остров, а полуостров, того нам не было еще известно.

*** Со времени же Бротона еще и Инзу.

рюмки японского саки, единственного их любимого напитка. Главная его обязан­ность есть, чтобы смотреть за торговлей, производимою здесь японскими купцами с айнами. Впрочем, торговля сия кажется быть очень маловажною, поелику состоит в выменивании сушеной рыбы и некоторых простых разборов мягкой рухляди, как-то лисиц и волков, на табак, домашнюю деревянную лакированную посуду и сарачинское пшено, которое, по мнению моему, мало айнами употребляется, ибо они, подобно камчадалам, питаются по большей части рыбою. Купцы для мены товаров бывают здесь только летом, а потому и офицеру, как он сказал, позволено отъезжать на зиму в Матсумай, где живет всегда его семейство. Сие казалось мне тем более вероятным, что здешнее его жилище ничем не лучше айнского, в коем нет той чистоты и удобности, каковые примечаются в домах японцев. Офицер рас­сказывал нам очень много о Лаксмане, которого хвалил он чрезвычайно, и сказал нам несколько русских слов, коим от него научился. Он, выпив у нас чашку чая, опрокинул оную на блюдечко, как то употребительно в России, для изъявления, что он более уже пить не хочет. Мы сего не приметили, но он напомнил нам, сказав, как мы могли забыть обыкновение российское? Посредством известных ему русских слов старался он испытать, точно ли мы россияне, в чем сомневался до тех пор, пока не уверился удовлетворительными с нашей стороны ответами. Он посчитал нас прежде англичанами или шведами. Более всего не хотел он признать нас россиянами потому, что никто из нас не имел косы, какую видел он у Лаксмана и у всех с ним бывших. Он рассказывал нам о росссийском корабле, который привез недавно в Нагасаки пятерых японцев, претерпевших у российских берегов кораблекрушение, прибавив, что второй раз уже оказывают россияне такое великодушное благоде­яние его соотечественникам. Услышав же, что это были мы самые, немало тому

удивился, и когда узнал, что мы три недели только оставили На­гасаки, то удивлялся еще более и казался быть несколько обеспо­коенным. Наконец, отъезжая с корабля нашего, просил он чрез­вычайно, чтобы мы как возмож­но скорее ушли в море. При сем представлял он нам, что место, где стояли мы на якоре, крайне опасно, что страшные тайфуны случаются здесь весною и летом весьма часто и, приводя многие другие столько же слабые при­чины, более всего устрашал нас множеством бум-бум, имеющих скоро притти сюда из Матсу-мая к неминуемой нашей гибели.

Видев ясно, что оставаться нам здесь далее будет бесполезно и что естествоиспытатели наши не могут иметь в виду богатой для себя жатвы, старался я всемерно уверить офицера, что как скоро прочистится туман и я увижу противолежащую землю, то не­медленно пойду в море. Сим казался он был довольным, и мы расстались с ним как добрые приятели. Во весь сей день посещали нас многие японские купцы и айны. Последние привозили сушеные сельди и меняли на платье и пуговицы. Или сельди были у них слишком дешевы, или ценили они пуговицы весьма дорого» по­тому что за одну пуговицу давали от 50 до 100 селедок; первых же товар состоял в трубках, лакированных чашках, а наиболее в книгах с соблазнительными рисун­ками, которые должны составлять главное, а может быть и единственное чтение японцев, поелику не может статься, чтобы они привезены были из Матсумая для продажи айнам.

При входе в залив Румянцева, находящийся на северной стороне острова Иессо, лежат два мыса: один — севернейшая оконечность сего острова, а другой, называемый Соя; они лежат между собою NOtO1/2O и SWtW1/2W в расстоянии

14 миль. Залив сей, вдавшись далеко во внутренность острова к югу, составляет Другой меньший залив между мысом Румянцевым и другим на четыре с половиной мили к северо-востоку от первого. При входе в сей меньший залив стали мы на якорь на глубине десяти с половиной саженей; грунт — густой ил, смешанный с мелким песком. Поднятие якоря стоило нам немалого труда. Время нашей здесь бытности было так кратко, что прикладного часа приливов определить мы не имели способа, однако примечания на берегу удостоверяли, что прилив бывает немаловажен.

Мая 13-го в шесть часов утра погода прояснилась, и мы увидели противолежа­щий берег Сахалина или японский Карафуто. Ветер продолжал дуть свежий от NO, но, невзирая на сие, снялись мы с якоря и легли NNW. Скоро потом показался

нам Пик де Лангль. Я удерживаю сие название, не уничтожая, однако, первона­чального имени Риишери*. Лаперуз по причине высоты пика и близости его к Иессо, конечно, полагал, что это-есть продолжение первого острова. Если бы мы не пошли проливом между этим островом и Иессо, тогда и мы в некотором от него расстоянии могли бы подпасть той же погрешности**.

* Капитан Бротон называет остров сей Пиком; однако, говорит потом, что собственное имя оного есть Тимоши (Timoshee); другого же, лежащего от него к северу, — Тиши (Teeshee), как то сказывал ему бывший у него на корабле природный житель первого острова. Но японский офицер, посещавший нас в заливе Румянцева, и бывшие с ним айны на вопрос наш, как называются сии острова, — единогласно отвечали: Риишери и Рефуншери. От лейтенантов Хвостова и Давыдова уведомился я, что природные жители объявили им название сих островов Риошери и Рефун-шери; на японских картах означены они Риисери и Рефунисери. Малая разность происходит от выговора. Я удержал преимущественно название, сообщенное мне от лейтенантов Хвостова и Давыдова, потому что они, быв сами на сих островах, могли вернее узнать истинные их названия.

** Сколь легко можно обмануться по одному виду берегов, следующий пример может служить тому доказательством. Капитан Бротон держал курс свой западнее Пика де Лангль и находился в таком расстоянии, которое воспрепятствовало ему увидеть малую часть берега Иессо между 45°00' а 45°15' широты, почему он и заключил, что северная часть Иессо составляет особенный остров. Бывшая у него японская карта, вероятно, была подобная нашей, на коей показан к северу от Иессо остров Чика или Карафуто, что и утвердило его, конечно, еще больше в сем мнении, Мимо самого сего берега острова Иессо проходили мы в расстоянии не более двух с половиной или трёх миль, а иначе могли бы мы принять Бротоново мнение справедливым.

Пик де Лангль лежит в широте 45°11'10"N и в долготе 218°47'45"W, Сие определение основано на многократных астрономических наблюдениях и измерениях многих углов в разные дни, в которые Пик был виден. Неправильное означение положения сего Пика на картах Лаперузова и Бротонова путешествий научает, чтобы истинную долготу и ширину всякого примечательного места вносить в журнал неминуемо.

В противном случае путешествующие после непременно подвергаться будут частым погрешностям, если из пеленгов и полагаемых расстояний выводить то станут; сверх того бывает сие сопряжено с неприятными и часто тщетными трудами, когда румбы взяты не с точностью, или при переписке и печатании вкрадутся ошибки, чего редко вовсе избегнуть можно. Испытав сам собою то достаточно, не упускал я никогда вносить в журнал широту и долготу каждого примечательного места. Так поступал Ванкувер, которому следовать в том обязан каждый мореплаватель. Ванкувер, в рассуждении ясности и точности, представляет образец, достойный подражания; сими качествами сравнялся он со знаменитыми путешественниками Куком и Кингом. Итак, определения долгот и широт, в журнале моем помещенные, можно всегда принять истинными. Если оные и будут где-либо с показанными на карте не сходны, то это может встретиться» во-первых, редко, во-вторых, разности должны быть очень маловажны, поелику карты составлены под собственным моим надзором, и я часто сверял их с журналом.

В семь часов пополудни находилась от нас северо-восточная оконечность ост­рова Рефуншери прямо на W в расстоянии от 20 до 25 миль; южная же на SW 70°. Остров сей не мал, средина оного довольно возвышена, а от нее склоняется берег во все стороны. Он лежит от острова Рио-шери NWtN в девяти милях*. Надо думать, что Лаперуз видел его также, но только в дальнейшем расстоянии. Может быть сей остров есть та самая земля, которую назвал он мыс Гибер (Guibert). Под сим именем означаю я северо-восточную оконечность острова Рефуншери, лежащую, по нашим наблюдениям, под широтою 45°27'45" И долготою 218°56'00".

Мы проходили проливом Лаперузовым при переменном ветре от N, NO и OSO; глубина от якорного места у Иессо увеличивалась малопомалу до 50 саженей, потом уменьшалась опять до 28 саженей. Грунт в проливе, на стороне к острову Иессо, состоит из мелкого песка, но ближе к берегам Сахалина — из кораллов и мелких камней. В половине четвертого часа увидели мы на северной стороне юго- западной оконечности Сахалина небольшой круглый надводный камень, о коем Лаперуз не упоминает; он находится в недальнем от земли расстоянии. В пять часов показался нам названный Лаперузом остров Моннерон на NW; на NO же надводный камень (La Dangereuse), т. е. опасный. Название весьма приличное, ибо камень почти равен с поверхностью моря. Мы видели также и малый Лаперузом упоминаемый камень, находящийся у крайнейшей оконечности мыса Крильон. В шесть часов, по причине слабого ветра, поворотили к 3; чрез всю ночь было попеременно безветрие и малый ветерок от SW; глубина найдена 35 и 28 саженей: грунт — мелкий каменистый с кораллами. Течением несло корабль к востоку. На рассвете увидели мы весьма ясно продолжение берегов острова Иессо к югу и востоку, ибо находились в расстоянии не более восьми или девяти миль. От мыса

* Капитан Бротон, бывший ближе нежели мы, к этому острову» полагает длину оного около 12 миль, в направлении NtO и StW и говорит, что как на сем острове, так и на Рио-шери видел жилища.

Соя простирается берег почти прямо к востоку до одного немалого залива, от коего склоняется вдруг много к югу.

Отсюда направил я свой путь к заливу, называемому Анива. Хотя оный купно с другим, известным под именем Терпение (Patience), и были посещаемы голландцами, однако, невзирая на то, желал я изведать Сахалин сколько возможно точнее и хотел сделать начало с мыса Крильон, который вместе с мысом Анива были последние астрономически Лаперузом определенные места острова Сахалина. Положим, что об искусстве голландских мореходцев XVII столетия и нельзя сомневаться и что великая похвала, приписываемая Лаперузом капитану Фриз, есть действительно справедлива, однако я ласкаюсь надеждою, чтобы подробным исследованием двух больших заливов и строгим определением пределов оных, сделаю географии немаловажную услугу. Скоро и ясно покажу я, что капитан Фриз при описании того и другого залива наделал весьма много погрешностей, которые кажутся даже невероятными; следовательно, время, употребленное нами на точнейшее изведы- вание их, не может считаться потерянным.

В девять часов утра находился от нас камень Опасный на W; мы прошли мимо него в 2 Уг милях. На вышеупомянутом камне лежало множество сивучей, которые производили чрезвычайный крик, так что мы могли оный весьма хорошо слышать. Сей камень лежит по нашим наблюдениям в широте 45°47'15" и в долготе 217°51'15", в десяти милях от мыса Крильона на SO 48°. Мыс Крильон лежит по наблюдениям нашим под 45°54'15" и 218°2'04".

Западная сторона Анивского залива везде весьма гориста; в сие время года покрыта была она местами снегом; плоская, несколько уклонная гора, простира­ющаяся по направлению берега почти на NNO, отличается одна своею преиму­щественною высотою. Она покрыта была вся снегом. Берега состоят вообще из утесистых камней. Хотя в некоторых местах и берег имеет некоторые изгибы, но нигде зализа не примечено. Вся восточная сторона сего залива была нам также видна, но по причине дальнего расстояния не так явственно. Направление оной начинается от мыса Анива к северу, потом мало-помалу склоняется к западу, даже до выдавшейся на западе малой оконечности, от которой до конца залива идет берег к северу. Сей мыс, вероятно, есть тот самый, который назвали голландцы Тамари Анива. Я удерживаю как сие название, так и залив Лососей, которого севернейшую и западнейшую оконечность составляет Тамари Анива. Японское судно, виден­ное нами еще поутру, шло перед нами. Когда мы стали к нему приближаться, то поворотило оно к восточной стороне залива, где, как то мы после узнали, имеют японцы большее селение, нежели в заливе Лососей.

В четыре часа показался нам на N пик, по мнению моему, тот самый, который назван Лаперузом пик Бернизет В шесть часов увидели мы конец залива; глуби­на уменьшалась постепенно от 30 до семи с половиной саженей; грунт — жидкий зеленый ил. В восемь часов на упомянутой глубине бросили мы якорь против японского, как то мы после узнали, селения, перед коим стояло на якоре судно.

В десять часов следующего утра поехал я с посланником на японское судно, где приняли нас весьма хорошо и угощали саки, хлебом из сарачинской крупы и табаком. Японцы изъявили великую охоту променять нам на сукно некоторые свои маловажные вещи, однако они боялись своих офицеров, коих в здешнем селении жило двое и которые, узнав о том, верно отрубили бы им, по их словам, головы.

Корабельщик сказал нам, что он пришел из Осакка с сарачинскою крупою и со­лью, а здесь берет пушной товар, из которого показал нам несколько сортов, более

же всего сушеную рыбу. В самом деле все судно его нагружено было последнею, положенною в трюме рядами, как будто в бочке и посыпанною солью.

Крайне любопытствовал я и здесь разведать о Карафуто. Первый вопрос мой касался сего предмета. Корабельщик отвечал мне, что остров сей очень велик и называется японцами Карафуто, природными же жителями оного — айнами — Сан-дан и что Карафуто и Сандан есть один и тот же остров; что он северной стороны этого острова сам собою узнать не имел случая, а слыхал, что она отделяется от матерой земли столь мелким каналом, что и его судно, имевшее в грузу 8 или 9 футов, пройти не может. Он, полагать надобно» разумел под сим канал Татарии, который, по мнению Лаперуза, не судоходен и о коем после уверились, что ныне не существует, а долженствовал существовать прежде и подать японцам причину к таким о нем рассказам.

Содержимые японским правительством здесь и на северной стороне Иессо офи­церы обязаны только смотреть за торговлею, производимою японцами с айнами.

Учреждение, по-видимому, весьма полезное, ибо купцы, коим предоставляется полная воля, нередко причиняют угнетение и насилие слабому народу. Но если сообщенные мне одним японским шкипером (который в октябре 1804 г. претер­пел у Курильских островов кораблекрушение и коего нашли мы по возвращении нашем из Японии в Камчатке в июне 1805 г.) известия справедливы, в чем я не со­мневаюсь, то виды японского правительства в сем деле не столь благонамеренны.

Торговля северных жителей Японии с карафутскими айнами есть великой важности, потому что главнейшая их жизненная потребность состоит в рыбе, привозимой с сего острова. Японское правительство несколько лет назад присво­ило себе сию торговлю и преобратило оную в императорскую монополию. Хотя японцы вообще не дерзают роптать против мер правительства, сколько бы оные жестоки и несправедливы не были, однако шкипер утверждал, что сия введен­ная монополия возбуждает в народе северной Японии величайшее негодование, поелику правительство допускает продавать рыбу, яко главнейшую тамошнюю пищу, за весьма высокую цену, причем и императорские чиновники находят также свою выгоду. Корабельщик, казавшийся весьма умным человеком, долженствовал иметь очень хорошее понятие о сей торговле. Он участвовал в ней сам собою и в последнее свое плавание был занесен жестокою бурею к Курильским островам и подвергся бедствию. Мы могли заметить, что японцы поселились здесь недавно, потому что дома офицеров, а особенно амбары, были совсем новы, некоторые же еще не окончены.

Здесь не посещали нас айны, как то было в заливе Румянцева. Надежда наша запастись на несколько дней рыбою в сем изобилующем оною заливе, названном голландцами по множеству лососей именем сей рыбы, оказалась вовсе тщетною. На рассвете отправился капитан-лейтенант Ратманов с естествоиспытателем Ланг- сдорфом в ТамариАнива для изведания восточной стороны сего залива, а особливо того места, которым входило плывшее перед нами судно. По полудни поехал я на берег, чтобы побывать в селении японцев и посмотреть их факторию. Сильный бурун препятствовал нам пристать на своих гребных судах к берегу, почему и

должны мы были просить одного айна, который по добродушию своему согласился и перевозил нас через бурун по два человека на своей лодке. Берег покрыт был так же, как и у залива Румянцева, камышом и осокою. Вблизи малой, впадающей в залив речки, шириною в устье от семи до восьми саженей, нашли мы множество сгнивших древесных листьев, по крайней мере, на фут глубиною. И здесь тщетно искали мы признаков весенних. Японское селение расположено по обеим сторонам упомянутой речки. Оно состояло из нескольких домов и восьми новых амбаров, которые наполнены были почти все рыбою, солью и сарачинскою крупою. Японские офицеры казались быть весьма устрашены нашим приездом. С трепетом отвечали они на некоторые вопросы посланника. При них было около 20 японцев и более 50 айнов. Они, вероятно, опасались от нас нападения. Но когда узнали, что мы не имеем ни малейших неприятельских намерений, то толпа рассеялась. В речке стояло 10 больших плоских грузовых лодок. Судя по множеству запаса, находившегося в складах, полагать надобно, что в одно сие селение должно приходить ежегодно не менее 10 или 12 судов в 100 или 120 тонн, каковые употребляются обыкновенно японцами для плавания около своих берегов. Капитан-лейтенант Ратманов нашел на берегу Тамари-Анива другое селение, которое, по уведомлению его, должно быть больше первого и, вероятно, есть главное место японской торговли, произ­водимой ими в Анивском заливе. Он видел в нем 100 домов айноских и более 300 человек, занимавшихся чищением и сушением рыбы, пять малых мачтовых судов и одно большое — то самое, которое входило туда в наших глазах, и весьма много грузовых лодок в малой гавани, более закрытой, неже­ли якорное место залива Лососей. Дома японцев и их амбары построены в прекрасной долине, через которую течет речка, доставляющая чистую воду. Находившиеся в оном офицеры долженствовали быть чинов высших, нежели в селении у залива Лососей, ибо последние имели по одной шпаге, первые же по две, преимущество коим пользуются японские военные. Они приняли наших офицеров наилучшим образом, угощали их отменным кушаньем из сарачинской крупы, рыбою и саки, не ока­зывая ни малейшего беспокойства или боязни.

В близости селения у залива Лососей нашли мы не­сколько айноских хижин, сделанных из коры древесной, похожих видом на солдатские палатки. Две из сих хижин покрыты были японскими рогожами, из коих в одной приметили много спрятавшихся женщин. Нельзя думать, чтобы сии бедные хижины были и зимним жилищем в таком суровом климате. Оные, конечно, временные, лет­ние; зимние же, упоительно находятся от берега гораздо далее, куда проложены многие тропинки. Айны оставля­ют, может быть, на лето зимние свои жилища и селятся на сие время для рыбной ловли ближе к берегу. Залив Анива и служащий продолжением ему залив Лососей лежат в одном направлении от N к S, а потому последний и не защищен нимало от господствующего здесь южного ветра, следственно и не обещает безопасного якорного места. Сверх того жестокий бурун причиняет великое

затруднение в приставании к берегу; однако думать можно, что во время полной воды приставать безопаснее. Японские плоскодонные лодки ходят через буруны во всякое время. В продолжение двухсуточного нашего здесь пребывания приметили мы, что ночью дует слабо ветер с берега, у которого бывает тогда тихо; в семь же

часов утра переходит он к 5 и дует весь день с моря довольно сильно. Гавань в за­ливе Тамари-Анива, которая осмотрена капитан-лейтенантом Ратмановым, хотя и защищена несколько от южного ветра, однако так мала, что корабли некоторой величины не могут стоять в ней безопасно. Может быть, у мыса Анива нашлось бы лучшее место для пристани, но нам при выходе из залива во время сильного ветра и туманной погоды не удалось осмотреть восточной стороны оного, как то имел я намерение. Если есть там место для безопасного пристанища, то в зализе сем преимущественно может какая-либо промышленная европейская нация завести селение. Оное служило бы местом складки европейских товаров. Сим образом за­ведение торговли с японцами, корейцами и китайцами могло бы произведено быть

всего удобнее. Сии народы приходили бы тогда на судах своих в залив Анива сами для мены их товаров на европейские. Они сверх того произведения свои стали бы менять особенно на рыбу и пушной товар, как на такие вещи, которые сделались для них необходимыми и которые можно промышлять здесь в великом изобилии. Даже и Камчатка удобно могла бы получать оттуда европейские товары, хотя, правда, и за одни наличные деньги, потому что оная, включая малое количество соболей, не имеет ничего такого, чтобы можно было здесь променивать. Нигде, может быть, не находится такого великого множества китов, как в здешнем месте. Даже и малый залив Лососей наполнен был ими столько, что с осторожностью должно было ездить на берег. Корабль наш при входе в залив и выходе из оного окружен был китами. В заливе Терпения видели мы оных едва ли не более. Веро­ятно, что японцы не начали еще заниматься китовою ловлею, которая доставила бы им выгоднейшую торговли отрасль, а особливо если находятся здесь, как то очень полагать можно, кашалоты, коих жир и амбра очень дороги. Сии две вещи и самим японцам весьма нужны: первая для употребления на свечи, которых рас­ходится у них весьма много, а вторая как главная вещь в малой аптеке, каковую имеет при себе всякий японец. Японцы, превосходящие в любострастии самых турок, часто употребляют последнюю для возбуждения оного*.

Позади залива Лососей лежит великая долина, орошаемая извивающейся реч­кою, по берегам коей, как выше сказано, расположено японское селение. Долина сия весьма удобна для землепашества. В лесах, находящихся по обеим сторонам залива, должно быть много прекрасных сосновых деревьев, в чем удостоверились мы довольно японскими строениями. Оные могут быть употребляемы и на строе­ние кораблей. Японские плоскодонные грузовые лодки, верно» сделаны в здешнем месте. У берегов водятся устрицы и раки в изобилии. Дикие птицы привитают здесь в ненарушаемом покое. Айны и начальники их японцы не имеют ни одного ружья, по крайней мере, мы того не видали. Они бы не упустили показать нам оного, так как то сделали они со своими копьями для возбуждения в нас к ним уважения. Рыба, как то уже упоминаемо было, составляет здесь великое богатство. Японцы для чищения и сушения оной в обоих своих селениях употребляют около 400 айнов, которые также питаются только одною рыбою. Образ ловли служит тому еще большим доказательством. Сетей и неводов не употребляют, но во вре­мя низкой воды при отливе черпают ведрами. Торговля рыбою столько важна и для бедных северных жителей Японии так необходима, что ни самое строжайшее запрещение правительства не могло бы удержать их от плавания в залив Аниву для получения оной, какая бы нация им ни владела; может быть, могли бы они получать ее от овладевших заливом европейцев дешевле, нежели от корыстолю­бивых своих баниосов.

При сем поставляю я не излишним сообщить также свои примечания (сколь­ко бы они недостаточны не были) и о природных жителях Иессо и южной части Сахалина. Народ сей, столь мало знаемый европейцами, заслуживает того, чтобы сделать известными по крайней мере некоторые отличительные их свойства. Выше уже упомянуто, что собственное имя жителей острова Иессо есть айн. Сим же именем называются и южные сахалинцы. Их рост, одеяние, образ лица и язык доказывают, что они оба одного происхождения, почему капитан корабля

* Кемпфер сообщает в окончании описания своего Японии рецепт составления сего средства, доставленный ему одним из врачей японских.

Кастрикома, хотя и был в Аниве и Аткизе, но, не узнав пролива Лаперузова, мог бы остаться при мнении, что оба сии места находятся на одном и том же острове. Итак, все сообщаемое мною об айнах относится как до жителей Иессо, так и южной части Сахалина. Они должны составлять тот самый народ, который со времени Спанберга называется мохнатыми курильцами.

Айны среднего и все почти равного роста, не выше 5 футов и 2 или 4 дюймов; цвет лица так темен, что близко подходит к черному борода большая и густая, волосы черные и жесткие, висящие книзу, по которым, выключая бороду, по­ходят на камчадалов, но только черты лица их гораздо правильнее. Женщины чрезвычайно безобразны: весьма темный цвет их, черные, как уголь; чрез лицо висящие волосы, синие губы и насеченные на руках изображения при нечистом и неопрятном одеянии, не удобны к тому, чтобы они могли понравиться.Таковы были те, которых мы видели на северной оконечности Иессо. На берегу Анивского залива имели мы, правда, случай видеть несколько молодых женщин и девушек, в глазах коих светился огонь живости, почему многие из нас не почитали их бе­зобразными; однако я признаюсь откровенно, что отвращение мое к оным было таковое же, каковое и к первым. Впрочем, надо было отдать им справедливость в том, что они чрезвычайно скромных нравов и представляют собою совершенную противоположность в отношении к нукагивским и отагитским женщинам. Скром­ность их простирается даже до застенчивости, чему, может быть, виною ревность их мужей и бдительность родителей. Они не выходили ни на минуту из хижин, когда мы были на берегу, оказывали величайшее замешательство, когда Тилезиус снимал с некоторых из них портреты. Айны более всего отличаются добросерде­чием, изображающимся ясно в чертах лица их. Примеченные нами поступки их подтверждали то совершенно. Игра их лиц и телодвижение при первом взгляде предубеждает в их нравственности. Хищничество, общий порок диких народов южных островов Восточного океана, им совсем чуждо. В бытность нашу в заливе Румянцева привозили они на корабль рыбу и отдавали нам оную, не требуя за то ничего; когда же мы предлагали им подарки, то они, сколько оными ни любова­лись, однако не хотели признавать их своими, покуда из разных знаков наших не уверились, что вещи сии точно отданы им в собственность. В заливе Лососей не имели мы случая испытать обстоятельнее их бескорыстия, потому что они на корабль не приезжали, что, уповательно, запрещено было им японцами.

Одеяние айнов состоит по большей части из кож дворовых собак и тюленей.

Я видел некоторых, однако, и в другом платье, подобном камчадальской парке, которая не что иное есть, как просторная рубашка, надеваемая сверху на нижнее платье. Жители берега Анивы одеты все в шубы. Сапоги свои делают они из кож тюленьих. Женское платье вообще из оных же. На берегу залива Румянцева ви­дел я двух женщин, из коих на одной была медвежья, а на другой собачья шуба, на прочих же платье из желтой грубой ткани из басты, в чем удостоверились мы в их хижинах; у некоторых обшито было оно сукном синим. Под оным верхним платьем носят они другое, тонкое, из бумажной ткани, вымениваемой, вероятно, у японцев. Здесь не видал я ни на ком сапог, какие носят жители анивского берега. Вместо оных употребляются всеми японские соломенные туфли. Некоторые толь­ко надевают короткие чулки, сшитые из той же грубой ткани, из коей их верхнее платье; прочие же все ходят в одних туфлях, не прикрывая, впрочем, ничем ног своих. Такое великое различие в одеянии айнов острова Иессо и Сахалина долж­но происходить от большого благосостояния последних, которые кажутся быть бодрее и веселее первых. Но что тому причиною? Превосходнейшее ли изобилие

в рыбе и пушном товаре, доставляющем им чрез постоянную торговлю с японца- ми всегдашнюю выгоду, или меньше зависимое от японцев их положение? Того достоверно утверждать не могу, однако полагаю первую причину основательнее. Теплых шапок не видал я ни на одном; большая часть не покрывает ничем голо­вы своей; на некоторых были только соломенные шляпы, имеющие вид конуса. Обычая стричь волосы, думаю, не имеют невзирая на то, что я видел несколько человек, у которых до полголовы Оные острижены. Вероятно, что это были только подражатели японцев. Женщины, даже самые молодые, не украшают ничем ни головы, ни шеи, ни носа, ни ушей своих; одни только губы натирают вообще синею краскою, чрез что европейцу, призыкшему любоваться цветом розовым, кажутся очень отвратительны. Мужчины одни, да и то немногие, имели серьги, состоящие в простых кольцах из желтой меди. Мне удалось выменять пару серег у одного молодого человека. Они состояли из серебряных колец, из коих в каждом было по большому зерну искусственного бисера, бусом называемого. Лаперуз говорит, что ему случилось видеть такие же у одного из жителей берегов залива де Лангль.

Молодой человек, коему принадлежали вымененные мною серьги, ценил оные очень дорого. Великой трудности стоило ему выпустить их из рук своих. Два раза брал он серьги назад и увеличивал цену. Старый кафтан, два бумажных платка и лист жести склонили его, наконец, к тому, что он мне их отдал. Впрочем, медные пуговицы и поношенное платье были такие вещи, на которые охотнее променивали они нам свои трубки и другие малости, не имевшие для нас иной цены, кроме их редкости.

Хижины жителей берегов Анивы видели мы только летние, как уже упомянуто выше; на берегах же залива Румянцева казались быть оные летними и зимними вместе. Две нами виденные состояли из одной большой избы с сенями, в бли­зости коих находились сушильни для рыбы. Сии жилища построены, однако, некрепко и непрочно. Если оные не покрываются снегом так же, как в Камчатке, то, конечно, крайне холодны во время жестоких зим, каковым непременно здесь быть должно, поелику в половине мая показывал термометр теплоты только три градуса. Посреди избы стоял великий очаг, В том доме, в котором мы были, сидело и грелось около очага все семейство, составлявшее около десяти лиц. Домашние вещи были: большая кровать, покрытая японскою рогожею, несколько сундуков, боченков и кадок. Вся их посуда японской работы и большая часть лакированная. Внутреннее убранство домов, камчадалам, а еще более алеутам и жителям Кадьяка совсем неизвестное, показывает лучшее их перед оным состояние. Великий запас полуочищенной рыбы, хотя и противен несколько для зрения и запаха, однако нужен им, поелику составляет их пищу и богатстве. Жилища их по большей части рассеяны по берегу. Мы не приметили ни малейших следов землепашества, даже и никаких овощей огородных. Нигде не видали мы ни дворовых птиц, ни других животных. Одних только собак держат они в великом множестве. Лейтенанту Головачеву удалось видеть в заливе Мордвинова на западном берегу залива Тер­пения 50 собак в одном месте. Оные, вероятно, употребляются для зимней езды, ибо на берегу Анивы видели мы одни санки, подобные во всем камчадальской нарте. Собачьи меха составляют здесь так же, как и в Камчатке, важную для оде­яния потребность. Удивительно было для нас, что жители северной части Иессо употребляют только одну снежную воду, невзирая на то, что вода в речке, в залив впадающей, весьма хороша. Думать должно, что жестокий продолжительных зим холод делает невозможным брать речную воду, не так-то близкую к некоторым жилищам, почему и уповательно, что они к снежной воде столько привыкли, что

предпочитают ее, пока иметь могут, речной воде. Всеобщим, господствующим у здешних жителей обычаем кажется быть тот, чтобы воспитывать в каждом доме молодого медведя (по крайней мере я и офицеры видели оных в каждом без ис­ключения доме, в коем только быть случалось), который имеет свое место в углу жилой избы и, конечно, должен быть беспокойнейшим сочленом целого семейства. Одному из наших офицеров желалось купить себе такого молодого медведя. Он давал за него суконный сюртук. Хотя айны ценят сукно весьма дорого, потому

что и японцы не могут их снабжать оным» однако владевший медведем не хотел расстаться со своим воспитанником.

Нельзя требовать, чтобы я мог сказать что-либо обстоятельно и утвердительно о вере и образе правления айнов, поелику мы находились между оными столь краткое время, в которое основательных по сим предметам наблюдений произвести было не можно. Впрочем, судя по малолюдию сего народа, думать надо было, что он управляется по образу патриархов. При посещении нашем одного айноского жилища на берегу залива Румянцева приметил я в семействе оного, состоявшем из десяти человек, счастливейшее согласие или почти, можно сказать, совершенное между сочленами его равенство. Находившись несколько часов в оном, не могли мы никак узнать главы семейства. Старейшие не изъявляли в отношении молодых никаких знаков повелительства. При оделении их подарками, которые принимали они весьма охотно, не показывал никто ни малейшего вида неудовольствия, что ему досталось меньше, нежели другому. Такое между ними согласие и кротость нравов должны привлекать к ним любовь путешественников. Ни громкого разговора, ни неумеренного смеха, а еще менее спора не приметили мы вовсе. Они принимали нас с величайшим добродушием и наперерыв оказывали нам всякого рода услуги. С величайшим удовольствием расстилали они для нас около очага свои рогожки; при отъезде нашем, без всякого с нашей стороны приглашения, спешили стаски­вать с берега в воду свои лодки, чтобы отвезти нас на нашу шлюпку, которая по мелководию находилась в некотором расстоянии, как скоро увидели только, что матросы наши начали раздеваться для перенесения нас на оную. Скромность их чрезвычайна: они никогда ничего не требуют и не просят, даже и даваемое им принимают, сомневаясь, действительно ли то для них назначено. Сим отличаются они много от западных жителей Сахалина, которым Лаперуз невеликую похвалу приписывает. Такие подлинно редкие качества, коими обязаны они не возвышен­ному образованию, но одной только природе, возбудили во мне то чувство, что я народ сей почитаю лучшим из всех прочих, которые доныне мне известны.

О малолюдстве сего народа, а особливо на острове Иессо, мною уже упомя­нуто. Мы нашли на северной оконечности только восемь домов. Если положить,

что в каждом из оных живет по десяти человек, то выйдет в округе сем живущих только восемьдесят. Далее во внутренность земли не имеют они, уповательно, никаких жилищ, потому что питаются одною рыбою, а для того и должны жить на берегу моря. На берегах залива Лососей и Тамари-Анива, хотя и было айнов до 300 человек, но как мы находились там во время рыбной ловли и поелику японцы преимущественно заготовляют в сем месте великий запас рыбы, то полагать на­добно, что они приглашают к тому и жителей берегов других ближайших заливов. Сие доказывается не только на короткое время построенными в близости япон­ской фактории айноскими хижинами, но и многими, виденными нами в заливе Мордвинова, почти пустыми домами, в которых находилось столь много разных домашних вещей, что по всякому вероятию заключить должно, что в оных обитают большие семейства, которые на то время оставили их.

По древним известиям об острове Иессо должны жители оного быть мохна­тые. Китайцы, вероятно, первые узнавшие сей остров, описывают его великим, наполненным диким народом, который имеет все тело мохнатое и столь длинные бороды, что должно поднимать оные, если пить надобно. Голландцы, бывшие в известной экспедиции 1643 г. под начальством капитана Фриза, а россияне в 1739 г. под начальством Спанберга, подтвердили сие описание, невзирая на то, что иезуит Иероним Данжелис, бывший первый из европейцев на Иессо в 1620 г., упоминает только о больших и густых бородах, а о мохнатости тела не говорит ни слова. Многие известия согласно объявляют, что жители Иессо должны быть действительно мохнаты, но я, узнав то сам собою, признаю повествования сии неосновательными. Во время бытности нашей на северной оконечности Иессо осматривал я несколько человек из тамошних жителей, но кроме широкой и гус­той бороды, закрывающей большую часть лица, не нашел ни малейших признаков

мохнатости. В заливе Анива смотрел у многих грудь, руки и ноги и удостоверился, так же как и на Иессо, что большая часть айнов не более имеет на тепе своем во­лос, как некоторые из европейцев. Лейтенант Головачев видел, правда, на берегу Мордвинова залива шестилетнего мальчика, имевшего по всему телу волосы, однако он, осмотрев отца его и других многих взрослых, нашел их подобными в том совершенно европейцам. Не отвергая свидетельств о сем предшествовавших мореходов, заслуживающих, конечно, вероятие, признаюсь, что повествования о мохнатости айнов, равно и жителей южных островов Курильских, кажется слишком преувеличены и что мохнатость не есть общее телесное свойство сего народа, по крайней мере не в такой степени, в какой по старинным известиям предполагать бы то следовало.

ГЛАВА III

ПЛАВАНИЕ И ПРИБЫТИЕ В КАМЧАТКУ

 

«Надежда» оставляет залив Лососей. —

Описание мыса Анивы. — Географическое оного положение. — Плавание в заливе Терпения. — Исследование залива Мордвинова. — Описание живущих у оного айнов. — Продолжение рассматривания залива Терпения. —

Гора Спенберг и пик Бернизет. — Приход к крайней оконечности залива Терпения. — Стояние у оной на якоре. — Съезд на берег. — Примечания о сей части Сахалина. — Неверность означенного положения ее на старых голландских картах. — Отход «Надежды» из залива Терпения. — Усмотрение рифа, окружающего Тюлений остров. — Неверность показанного его положения. — Великие льды у восточного берега Сахалина, понудившие нас оставить дальнейшее изведывание сего острова. — Отход в Камчатку. — Новый проход между Курильскими островами. — Открытие опасных больших надводных камней. — Опасное корабля положение. — Возвращение против желания в Охотское море. — Усмотрение мыса Лопатки. — Прибытие в порт Св. Петра и Павла. — Предохранительные меры к прекращению распространения оспы.

Май, 1805 год. В шесть часов утра пошли мы из залива Лососей при свежем SSO ветре. Отлив благоприятствовал нам к выходу при противном ветре. В девять часов настал ветер SW и к полу­дню усилился столько, что мы принуждены были зарифить марсели. В исходе четвертого часа пополудни сделался ветер слабее, но погода была так пасмурна, что мы, находясь и в недавнем расстоянии от восточного берега залива Анивы, могли только различить горы, лежащие у самого мыса. Означенного на картах под именем Пирамида камня вовсе мы не видели. В восемь часов вечера обошли мы мыс Аниву. Ночью лежали в дрейфе. На рассвете видели сей мыс на NOtN. Лишь только начали держать курс к оному, наступил густой туман, принудивший нас опять в дрейф лечь, но туман продолжался только полтора часа, после чего пошли мы опять к берегу под всеми парусами.

Мыс Анива сам по себе весьма приметен, но ряд высоких гор, простирающихся от него к северу, делает его еще более отличительным. Понижение земли между мысом и горами дает сему месту вид седла.

Едва только пришли мы на параллель сего мыса, вдруг лишились весьма благо­приятствовавшего нам ветра; тогда настал штиль, продолжавшийся целые сутки и прерываемый иногда слабым ветром от N. Киты и тюлени, которых покой никогда нарушаем здесь не был, играли около корабля нашего в великом множестве. В семь

часов вечера увидели мы большую лодку с шестью человеками, шедшую к нам от берега, но оная на по­ловине пути остановилась и, вероятно, не осмелясь итти ночью далее в море, назад возвратилась.

В полдень на другой день подул ветерок от SW, которым пошли мы на NWtN к оконечности, вы­давшейся весьма далеко к востоку и составляющей крайний предел берега на NW. На сей оконечности показалась высокая, круглая гора с прилежащими ей с северной стороны другими высокими, снегом по­крытыми горами. Между этой оконечностью и круглой горою, казалось по приближении нашем, находится далеко в землю вдавшаяся губа, которую предприял я осмотреть следующим утром, почему и лежали мы всю ночь в дрейфе. В четыре часа пополуночи пошли к южной сей губы оконечности, которая посредственной высоты и покрыта сосновым лесом. При входе в губу показался плоский, острову совершенно подобный берег, составляющий северный ее предел. В семь часов приблизились мы на полмили к южной оконечности, которая бесспорно есть мыс Тонин, так названный голландцами. В сие время увидели мы ряд больших надводных камней, простирающихся к северу от мыса Тонина. Все сие не позволяло полагать, чтобы в губе могло быть удобное место для якорного стояния. Впрочем, не невозможным быть казалось, чтобы далее в губе к 5 не нашлось бы лучшего грунта, почему, удалившись от каменистого мыса Тонина на полторы мили, приказал я лечь в дрейф и послал лейтенанта Головачева на вооруженном гребном судне узнать залив сей точнее, сами же лавировали в продолжение сего времени при входе оного. В 1 час пополудни лейтенант Головачев возвратился и донес, что везде, где только он ни бросал лот, попадался каменистый грунт. Однако можно думать, что у низменного берега северо-восточной части залива должно быть хорошее место для якорного стояния, что и свойство дна против того места вне залива, где мы лавировали, предполагать заставляет. Лейтенант Головачев нашел во многих местах пресную воду и изобилие дров на южной и северной стороне, в долинах также не­сколько домов, кои по большей части были пусты; кроме женщин и детей, видел он от шести до семи мущин, которые приняли его весьма ласково и не проявили ни боязни, ни дикости. Как скоро вошел он в дом, в который, по выходе из шлюпки, усильно его приглашали, тотчас один из мущин, казавшийся быть хозяином дома, бросился на колени и говорил с важным видом речь, продолжавшуюся более десяти минут. После разостлали рогожу и просили садиться. Все они одеты были в платье из кож тюленьих, сверх которого имели другое из тонкой бумажной ткани и все в великой чистоте и опрятности. Сии айны казались ему одетыми гораздо лучше не

только обитающих около северной части Иессо, но и живущих у залива Анивы. Он приметил также, что сии айны имеют вид» изъявляющий свободу и довольство, виною чего и может быть независимость от японцев. Виденная им женщина казалась ему красивее тех, коих мы видели на Иессо и в Аниве, по крайней мере лицо ее было гораздо белее, что приписывать должно чистоте жилищ и не столь тяжелым работам. Впрочем, рост их и черты лица совершенно таковы же, как у жителей Анивы и залива Румянцева. Сходство слов, которые им были записаны и Резановым сличены со словами последних, доказывает, что язык их один и тот же. Главное их упражнение, кроме ловли рыбы, тюленей, сивучей, состоит в приготовлении ворвани и мехов, составляющих главнейшие товары торговли их с японцами, с которыми, вероятно, имеют они сообщение сухим путем, потому что живут от японской фак­тории, находящейся у Тамари в 20, от залива же Лососей в 35 милях. Домашние и хозяйственные вещи, коих имеют великое множество, все работы японской, даже и водяные сосуды лакированные.

Залив сей, названный мною в честь адмирала

Мордвинова, одного из главных виновников сего путешествия, лежит под46°48' широты и 216°46' долготы; мыс же Тонин или южная оного оконечность лежит в широте 46°50" долготе 216°35'00".

В два часа пополудни, подняв гребное судно, поставили мы все паруса и пошли вдоль берега. Весь берег имеет вид гораздо приятнее, нежели виденные нами с отбытия нашего из Японии. Белые утесистые берега со своими заливами, разнооб­разные, довольной высоты, позади оных горы, покрытые прекраснейшею зеленью, и лесистые долины обращали особенное внимание наше на сию часть Сахалина, которая бесспорно имеет большие преимущества перед осмотренными нами после северными его берегами.

Пролавировав остальную часть дня и всю ночь, нашли в следующее утро, что мы подались вперед весьма мало. Ветер, дувший беспрестанно от ОНО, так стих,

что едва можно было поворотить корабль. Погода настала пасмурная, снежные облака висели над всем горизонтом. Под вечер шел снег. Ртуть в термометре опу­стилась на точку замерзания.

В надежде, что безветрие продолжится чрез весь день, послал я капитан-лей­тенанта Ратманова для осмотрения восточнейшей части залива и самого берега. В пять часов пополудни он возвратился, когда мы при сделавшемся NO ветре находились уже под парусами. Ратманов нашел реку, коей устье шириною 15 са­женей, а глубиною 7 футов. Он поднимался по сей реке до пяти миль и нашел ее чрезвычайно рыбного, лесистые же берега ее изобилующими дичью; жилищ нигде не приметил, а видел близ реки многие места, где прежде огни горели, наконец и трех айнов, одетых в тюленьи кожи; он подавал им знаки, чтобы к нему приблизились, но они, усмотрев его, тотчас убежали. Он нашел, что поверхность земли покрыта была частью не совсем еще сгнившими растениями от 5 до 6 футов, частью же жирным черноземом. Лес по большей части красный, деревья росту уродливого, черного леса очень мало; снег лежал еще во многих местах, деревья начали только распускаться. На восточной стороне не мог он найти нигде малого залива, где бы останавливаться можно было с безопасностью на якоре.

Пасмурная погода, понижение с самого еще утра ртути в барометре и попутный ветер к выходу из залива побудили меня оставить свое намерение продолжать плавание далее к востоку для исследования восточной стороны залива до самого Тюленьего острова. Впрочем, я не почитал великой важности сие исследование. Достаточно как для географии, так и для безопасности мореплавания с точностью определить мыс Терпения и крайние пределы рифа, окружающего Тюлений остров, и можно оставить без исследования канал между сим островом и мысом, ибо я не думаю, чтобы почли нужным проходить когда-либо сим каналом. Сверх того часть сия, где Фриз многократно останавливался на якоре, должна быть исследована и без того уже более, нежели другие части сего залива, следовательно, и определена точнее прочих. Итак, по соображении всех сих обстоятельств, направил я путь свой к S.

На рассвете (25 мая 1805 г.) поплыли мы под зарифленными марселями к О. В сие время дул ветер сильно от NNO, при большой зыби от оста, погода была туманная, мрачная. Перед полуднем прояснилось, и мы могли произвести наблю­дения, посредством коих определили широту 47°39'4", долготу 215°15'52". Ветер стих после так, что мы отдали у марселей рифы и поставили брамсели; под вечер настал совершенный штиль. По кратковременном безветрии подул ночью ветерок от W, коим поплыли мы к N для отыскания мыса Терпения; глубины не могли до­стать 150 саженями. В семь часов утра увидели мы на W и NW непрерывные гряды льдов. На пространстве от NO до OSO находились отдельные великие куски оного, которые становились тем менее, чем далее простирались к S. Эти льды принудили нас переменять курс до StO; обошед оные, опять стали держать к N. В полдень увидели впереди опять лед, почему должны были спуститься к осту. Чрез всю ночь слышали шум буруна, почему и продолжали плыть под малыми парусами, В следующий день увидели мы столь чрезвычайное множество льду на NW, что для обхода оного принуждены были спуститься на SO. Испытав, что в широте 48° уже угрожали льды опасностью, удобно я мог предполагать, что дальше к северу сделается оная гораздо больше, а потому и решил я, оставив дальнейшее исследо­вание Сахалина, итти в Камчатку (где посланник желал быть как возможно скорее) и возвратиться после опять немедленно к мысу Терпения. Итак, обошед все льды, направил я путь свой к островам Курильским, которые вознамерился пройти в

широте 48°, имея надежду при сем случае определить положение некоторых из средних островов сей гряды. Из сих островов определены до сих пор с точностью только четыре первые, называемый одиннадцатым или Раукоке, виденный адми­ралом Сарычевым* и острова, составляющие пролив Ле-Буссоль. Для определения прочих должен был я пользоваться удобным тому случаем, поелику не имел такого времени, которое мог бы употребить на то особенно.

Мая 28-го дувший ветер крепкий от WNW превратился под вечер в бурю. Находясь по счислению в близости Курильских островов, легли мы в дрейф под зарифленным грот-марселем и штормовыми стакселями. Волнение было жестокое и неправильное, что причинило чрезвычайно сильную качку. В полночь ветер несколько утих и отошел к NW. На рассвете увидели мы берега на SO и ONO, но пасмурная погода опять скрыла их от нашего зрения. В сие время ветер сделался тише столько, что мы могли поставить все паруса. В восемь часов утра усмотрели в недальнем расстоянии высокую гору на ONO, почему и начали держать в пролив между сим островом и другим, виденным поутру на SO, который долженствовал быть двенадцатый или так называемый Матуа. Найденная наблюдениями в пол­день широта была 48°2'00", долго та 207°7'24". В сие время находился от нас пик на NO 68° в расстоянии от 10 до 12 миль. Он есть примечательнейший пункт всей гряды островов, я назвал его пиком Сарычевым, в честь вице-адмирала Сарычева, который первый определил с величайшей точностью положение острова, на коем

* Первую часть путешествия капитана Сарычева и принадлежащие к ному карты получил я перед отходом от самого издателя, вторая же часть была тогда еще не напечатана.

стоит сей пик. По кратковременном безветрии, в продолжение которого увлекало корабль много к западу сильным между сими островами течением, сделался слабый ветер от S и принудил оставить пик Сарычева на SW. В 12 часов ночи сделался ветер несколько свежее. Мы легли в дрейф. Темная ночь скрывала все от нашего зрения, кроме пика Сарычева, находившегося тогда от нас на SO в расстоянии около

15 миль. В три часа утра, в начале рассвета, поставив все паруса, велел держать к ONO. Ветер дул от SSO с сильными порывами, с дождем и снегом. Через полчаса увидели мы неожиданно перед собою берег. Это был высокий остров, малого про- странства с плоскою вершиною. Мы обошли остров сей не далее двух миль. Бурун вокруг всего острова весьма велик, приставать к нему, казалось, нигде невозможно. Вокруг него летало бесчисленное множество птиц, вероятно, единственных обитателей сего острова. Он есть десятый, следовательно, Муссир называться должен, лежит в широте 48°16'20", долготе 206°45'04", в восьми милях от острова Раукоке, прямо на N. Держав курс OtN, ONO и NOtO, при свежем ветре от SO, имея хода около пяти узлов, не полагал я уже более увидеть еще какой-либо остров, однако, к немалому нашему после удивлению усмотрели мы в 11 часов четыре каменные острова, из которых один едва не равнялся с поверхностью моря. Мы проходили мимо оных в расстоянии около двух миль; в полдень находились они от нас на W. В сие время сделался крепкий ветер от OSO; весь горизонт покрывался густыми облаками. Курс вел нас прямо на острова сии, опасность коих нечаянным откры­тием четырех каменных островов мы уже испытали, почему приказал поворотить и лечь на SSO; но течение действовало в сем месте столь сильно, что корабль наш увлекаем был назад к островкам сим. Впрочем, как волнение было невелико, ветер крепок и ход в час по восьми узлов, то ласкал я себя надеждою обойти сии острова. Шесть часов продолжали курс в сей надежде, но, наконец, усмотрели со­вершенную невозможность. При сем показался на NO в тумане высокий остров, от коего находились мы очень близко. Шум буруна, происходившего от сильного течения, заставлял нас и без того уже часто помышлять о близости какого-либо рифа, невзирая и на то, что дна не доставали 150 саженями. Бывшим нам в

таковом положении и предвидевшим по всем признакам* приближение шторма, не оставалось более ничего, как искать безопасности в Охотском море. Итак, убрав паруса, стали мы спускаться под двумя зарифленными марселями на SW, WSW, W и WtN. Мы не могли не почитать после себя особенно счастливыми, что при сильной буре, ходе от восьми до девяти узлов и мрачной темной погоде, в которую зрение не простиралось и на 50 саженей, не брошены были на какой-либо риф или остров, в каком случае кораблекрушение и всеобщая гибель, конечно, были бы не­избежны. Совершенно неверное означение на известных поныне картах сей гряды островов не оставляло мне ничего, как только итти курсом наугад в Охотское море. До второго часа пополуночи продолжали мы держать на W и WtN, потом привели к ветру. В три часа дул ветер жестокий от NNO со снегом. Ртуть в термометре опустилась на полтора градуса ниже точки замерзания. В девять часов сделался ветер тише, погода прояснилась, мы могли произвести наблюдения, которые показали маловажное действие течения к NW. Отсюда с некоторою вероятностью заключить можно, что сколь ни сильно течение между Курильскими островами, но действие оного должно уничтожаться правильною сменою прилива и отлива. Открытую нами опасную купу островков назвал я Каменными ловушками: они лежат между островами Муссир и Икармою в одном направлении: от острова Чиринкотана на

* Ртуть барометра опустилась вдруг на 28 дюймов и 7 линий.

SOtO в 15 милях. Погода становилась лучшею, ветер отошел к NW, мы поставили все паруса и поплыли к NO.

В следующее утро был густой туман и скрывал от зрения нашего высокие горы острова Оннекотана. Незадолго перед полуднем только увидели мы берег на N. однако я, при сделавшемся весьма слабом прямо от N ветре, не надеялся пройти между островами Порумуширом и Оннекотаном, каково было мое намерение. По приближении нашем к. берегу на расстояние около двух миль настало совер­шенное безветрие. Корабль влекло сильно к SW, что принудило нас спустить два гребных судна для отбуксирования корабля хоть немного от берега. Глубина была 30 саженей, грунт — мелкий песок. В половине пятого часа сделался свежий ветер от NNW, почему и решил я оставить остров Оннекотан к N и пройти между ним и островом Харамукотаном, который еще не был виден. В шесть часов показался остров Харамукотан на S, скоро потом и остров Шиашкотан на SW 42°. Высокие горы островов сих видны в великом отдалении. В восемь часов находились мы в проливе между оными, из коего по причине свежего ветра вышли совсем в десять часов и направили путь к востоку. Ширина сего пролива 8 миль; берега его по обеим сторонам безопасны, но течение сильно, и я думаю, что при слабом ветре проходить оным ненадежно. Впрочем, как между большею частью островов пройти можно без опасности, то и в сем последнем нет никакой надобности: можно всегда, смотря по направлению ветра между сими островами, избрать себе удобнейший для прохода пролив.

В следующее утро взял я курс N0. В семь часов показалась нам южная часть острова Поромушира, состоящая из высокого берега, который покрыт был весь снегом.

Чрез всю ночь дул ветер S, потом отошел мало-помалу к Wh наконец к NW. Пасмурность следующего утра скрывала от нас камчатский берег. В два часа пополудни увидели мы берег Камчатки. В четыре часа показалась из облаков одна из многих сего берега весьма высокая гора на NW 46°. Она первая от юга и высочайшая из всех показана на наших картах, под неприличным и ничего не значущим именем Попеленгам. Я дал ей другое имя и назвал в честь достойного камчатского губернатора горою Кошелевою. Она лежит в широте 51°22'15", долготе 203°01'35". В шесть часов усмотрели, хотя неясно, остров Сумшу» высокий остров Алаид и мыс Лопатку.

В восемь часов следующего утра, видев мыс Лопатку на SW 60°30' и пик Авача в одном направлении с мысом Поворотным на NO 11°30', нашли глубину 130 са­женей, грунт — песок мелкий. Ближайший берег был от нас в семи милях. Залив, в который, по мнению капитана Кинга, впадает река, могли мы видеть ясно. У сего Камчатского берега находятся вообще многие заливы, а особливо около Пово­ротного мыса, из коих некоторые очень пространны и могли бы быть безопасны для якорного стояния, если бы защищались хоть несколько от восточных ветров. Капитан Кинг называет Поворотный мыс Гаварея. Я старался разведать в Камчатке о значении сего имени, но оно совсем там неизвестно. Россияне назвали мыс сей Поворотным по той причине, что камчатский берег, простираясь от Лопатки до оного на NO, приемлет здесь другое направление и идет до входа в Авачинскую губу прямо к N. Сей мыс состоит из трех выдающихся оконечностей, из коих назы­ваемая мысом Поворотным, отличается конусообразным камнем, лежащим перед нею в недальнем расстоянии. По наблюдениям нашим, широта его есть 52°23'25 , а долгота 201°12'50". Высокая гора, именуемая Поворотного, лежит от сего мыса на W несколько к N.

Чрез всю ночь и следующее утро дул слабый ветер, южный, с густым туманом, который рассеялся около полудня. Продолжавшийся слабый ветер от SO был при­чиною, что мы вошли в порт Св. Петра и Павла и стали на якорь не прежде шести часов вечера, по окончании 48-дневного плавания своего из Нагасаки.

Первое попечение мое здесь состояло в том, чтобы свести на берег посланника с его свитою и почетным караулом. По окончании сего приказал я выгрузить соль, подаренную служителям в Японии, также и часть сарачинской крупы и поместить в казенных петропавловских магазинах; наконец, дополнив запас воды и дров.

пошел 16 июня опять в губу Авачинскую, дабы при первом благополучном ветре отправиться в море для окончания прерванного исследования острова Сахалина, но неожиданное препятствие удержало меня долее, нежели я предполагать мог, как то усмотреть можно из последующей главы.

При сем упомянуть я должен о таком обстоятельстве, которое, случившись на пути нашем из Японии, причиняло мне великую заботу. В скорости по отбытии нашем из Нагасаки напала оспа на одного из солдат, бывших с посланником в Мегасаки. Он был уроженец из Камчатки, где большая часть жителей и все во­обще дети не имели еще оспы. Я боялся, чтобы кто-либо из служителей не за­разился сею болезнью, уход за коею на корабле весьма затруднителен; сверх того опасался я, чтобы по прибытии нашем в Камчатку не сообщить сей заразы и не распространить оной между тамошними жителями. По строгом расследовании оказалось, к счастью, что все бывшие на корабле имели уже оспу, выключая двух только матросов, о коих не могли увериться, была ли на них оная. Оспенная ма­терия больного найдена лучшего рода: почему я, ради всякой предосторожности, и приказал привить им оную. Привитие не оказало никакого последствия, и уве­рило, что они оспу уже имели. Хотя за несколько уже недель до прибытия нашего в Петропавловский порт оспа на солдате и высохла, доктор Эспенберг признавал, что заразы опасаться больше не можно, однако я почитал за нужное не оставлять всех предосторожностей. Итак, за несколько дней до прихода нашего приказал все принадлежавшее солдату, имевшему оспу, как-то платье, белье, койку и по­

стель, бросить в море, вещи же тех солдат, которые должны остаться в Камчатке, окурить по методу Смита, койки всех служителей вымыть кипятком из пресной воды с мылом, постели и платье проветрить каждый день. Сверх того запретил в продолжение пребывания нашего в Петропавловском порте иметь всякое с жителями сообщение, а свезенные солдаты должны были находиться три недели в карантине. Малолюдство страны сей и несчастное приключение 1767 года, в

который привезенная в Камчатку из Охотска оспа похитила многие тысячи на­рода, налагали на меня обязанность прибегнуть ко всем мерам строгости, хотя бы оные и казались излишними. Каждый приходящий корабль в Камчатку может привезти туда сию заразу и распространить смертоносную болезнь между жителя­ми, а потому человеколюбие и обязывает ввести гам в употребление прививание коровьей оспы, сколько возможно поспешнее. Мне кажется, что исполнение сего благотворения удобнее произвести через Китай и Манилу, нежели из Охотска, но если бы надлежало прибегнуть и к последнему средству, то и в таком случае не должно медлить и оставлять сего без внимания.

ГЛАВА IV

ПРЕБЫВАНИЕ В ПОРТЕ СВ. ПЕТРА И ПАВЛА

 

Известия о судах Американской компании. — Бедное положение находящихся на оных матросов. — Описание судна «Марии» и промышленников на оном. — Получение известия о скором прибытии в губернатора. — Отбытие камергера Резанова к острову Кадьяку. — Прибытие губернатора. — Опасность, коей подвергался он на реке Аваче. —

Краткие известия о поездке губернатора в Ижигинск. — Свидание его с начальником чукчей. — «Надежда» уходит из Камчатки к Сахалину для окончательного описания сего острова.

По прибытии нашем в Петропавловск

нашли мы там два судна: «Феодосию» — казенный транспорт, коим командовал штурман Астафьев, и «Марию» — судно, принадлежащее Американской компа­нии. Астафьев пришел из Охотска в октябре прошедшего года с провиантом для камчатского баталиона и живущих там казаков. Его судно было новое и первое российское, оснащенное, как бриг, в здешнем море. Прежде плавали на одних га­лиотах. «Мария» — также новое судно, спущенное со стапеля прошедшим летом. И оно оснащено было по образу брига, однако ни построением, ни вооружением не могло равняться с «Феодосиею». Вскоре по выходе из Охотска оказалась в нем столь сильная течь, что командовавший им лейтенант Машин почитал опасным продолжать свое плавание к Кадьяку по назначению и принужденным нашелся за­йти в Петропавловск, куда и прибыл он в сентябре прошедшего года, несколькими

днями после нашего отплытия в Японию. Лейтенант Машин принят Компаниею недавно вместе с тремя другими флотскими офицерами Сукиным, Карпинским и Борисовым. Последние отправились из Охотска на Кадьяк на компанейском судне «Елизавете» немногими неделями раньше Машина, но не могли» так же как и сей, достигнуть назначенного места. Они принуждены были зайти в Уналашку и провести там всю зиму. Не имев ни спокойного жилища, ни здоровой пищи и ничего другого, чтобы хотя несколько облегчило их неприятное положение во время продолжительной зимы на сем острове, не можно было им предохранить людей своих от цинготной болезни, от которой померло лучших восемь матросов.

Лейтенанты Хвостов и Давыдов готовились к отходу в Кадьяк на компанейском судне «Мария» для принятия там начальства над двумя новопостроенными судами. Сии искусные офицеры нашего флота суть первые, которых приняла Компания в 1802 г. Начальное их плавание было на Кадьяк из Охотска. Они, вышед в пос­ледних днях августа и не заходив никуда, пришли в назначенное им место ноября 14-го. Столь поспешное окончание сего плавания было там нечто неслыханное, ибо до того употребляли на оное всегда два или три года. В следующее потом лето возвратились они в Охотск обратно и привезли груз, который ценили в два миллиона рублей. После сего отправились они немедленно в С.-Петербург, где пробыв два месяца, возвратились опять в Охотск, а оттуда вторично на Кадьяк, но принуждены были зайти в Камчатку и провести там зиму. Теперь приготовились они к отплытию в назначенное свое место.

Камергер Резанов, оставив «Надежду», перешел на судно «Марию» с намерением побывать на Кадьяке. Естествоиспытатель Лангсдорф, согласившийся сопровож­дать его, также оставил «Надежду».

Июня 16-го пошли мы в губу Авачинскую, чтобы запастись там водою и дровами с лучшей удобностью, нежели в Петропавловском порту.

Июня 21-го были совсем готовы к выходу в море, но при осмотре оказалось, что камбуз, или корабельный котел, требовал починки, для которой следовало послать его на берег. О непредвиденной такой потере времени сожалел я, однако, мало, потому что многие обстоятельства заставляли обождать губернатора, пос­пешавшего к нам из Нижнекамчатска.

Июня 23-го возвратился посланный к нему курьер обратно с известием, что губернатор прибудет в Петропавловск в следующей день непременно; итак, я решил его дождаться.

Июня 24-го ночью дошло судно «Мария» с камергером Резановым в море; ветер ему благоприятствовал, и 25-го дня поутру в шесть часов оно уже вышло из залива.

Июня 30-го в три часа пополуночи сделался ветер благополучный, я приказал сняться с якоря, ибо мне казалось прибытие губернатора, промедлившего пять дней уже сверх назначенного им к приезду срока, сомнительным; сверх сего я не хотел упустить лучшего времени года к дальнейшему описанию берегов Сахалина, но в пять часов ветер переменился и принудил нас бросить якорь против залива Раковин.

Июля 1-го в десять часов пополудни отошел ветер, дувший чрез все эти дни от 3. Мы тотчас начали сниматься с якоря, но едва отдали марсели, то ветер опять сделался южный. Сколь ни досадно было для нас сие обстоятельство, однакож оно случилось к нашему удовольствию, ибо в три часа пополудни получили мы известие о прибытии губернатора. Я поспешил немедленно в город и по свидании с ним услышал, что весеннее полноводие и быстрота рек задержали его сверх

чаяния и что он не надеялся уже застать нас. Путь его от Нижнекамчатска сопряжен был с чрезвычайными трудностями и очевидною опасностью. Нижнекамчатск отстоит от Петропавловска почти на 700 верст. Большую часть сего расстояния, т. е. до Верхнекамчатска, должно проехать по реке Камчатке в самой худой лодке, в которой надобно плыть вверх по крайней мере десятеро суток. Проезжий лежит все это время, протянувшись в лодке, а камчадалы, сменяющиеся в каждом ост­роге, толкают ее шестами день и ночь близ берега. Если бы езда сия совершалась в удобном покрытом судне, в коем, кроме просторной каюты, было бы место для запасу всякого рода и кухня, как то делают в Японии, Китае, Суринаме и во многих землях европейских, тогда бы проезжие, в вознаграждение за претерпеваемую ими десятидневную скуку, имели, по крайней мере, некоторый покой, но в плавании по Камчатке, сверх неприятного долговременного положения проезжего, каждое мгновение, а особенно ночью, угрожается он опасностью, ибо лодка весьма легко может быть опрокинута или сильным порывом ветра, или несоблюдением равно­весия, или ударом оной о плавающие в реке во многом количестве пни и колоды. Такое несчастие приключилось действительно с губернатором на обратном пути его. Одна только любовь к нему бывшего с ним человека, жертвовавшего явно своею жизнью, спасла его от смерти.

Надобно иметь рвение к общему благу и деятельность Кошелева, чтобы часто предпринимать таковое путешествие. Он возвратился недавно из Ижигинска, ко­торый отстоит от Нижнекамчатска на 1500 верст. Сей путь совершил он на собаках, хотя и поспешно, однако с таковыми же великими трудностями и опасностями, как и водою. Он посещал сию отдаленную страну своей области для прекращения раздора между россиянами и чукчами, из коих первые подали к тому причину. Чукчи одни из всех населяющих северо-восточный край Сибири народов, которые хотя и признают над собою верховную власть России, но поныне еще не вовсе покоряются. Они просили губернатора посетить их для принесения ему жалоб своих лично. Он обещал исполнить их просьбу зимою, для чего и собрались бла­говременно многие из их старшин в Каменном, местечке, лежащем в 400 верстах от Ижигинска, через которое губернатору проезжать надлежало и где бывает мена или торговля между чукчами, коряками и россиянами. Он нам рассказывал, со всяким чистосердечием и не имея ни малейшего намерения себя выхвалить, о свидании своем со старшинами сего воинственного народа.

Чечро-Тума, верховная глава всего чукоцкого народа с двадцатью подчиненными ему старшинами и со знатным числом чукчей, ожидал и встретил губернатора в Каменном. Он переговаривал с ним лично. В краткой речи, говоренной им с ве­ликою благопристойностью и важностью, представил он губернатору о всех пре­терпенных чукчами угнетениях, которые принудили их прибегнуть к жалобе. Он просил весьма убедительно губернатора не отказать им в своем покровительстве, которое может питать их единственною надеждою к продолжению дружеского сношения между россиянами и чукчами, присовокупив к тому: «что все, что по­будило нас собраться в Каменном, состоит единственно в том, чтобы испросить у тебя быть нашим защитником». «Мы слышали, — говорил он, — о твоей строгос­ти, но слышали и о любви твоей к справедливости. Твоя добрая слава привлекла нас перед лицо твое. Два года ожидали мы тебя с нетерпением. Наконец ты перед нами. Мы видим тебя и предчувствуем, что не откажешь нам в справедливости». Чукчи жамловались более всего на некоторых промышленников Американской компании, которые всеми образами раздражали их» а больше обманами в мене товаров, и на некоторых чиновников Ижигинской округи.

«Нам не трудно было, — продолжал старец Тума, — отмстить обиду свою убиением оскорбивших нас россиян, но мы не хотим расторгнуть дружеской связи с Россиею и желали лучше терпеть и ожидать твоего правосудия, о коем столь много нам рассказывали». Губернатор, по точном исследовании дела, нашел жалобы чукчей основательными и сделал им совершенное удовлетворение. Тогда пришел Чечро-Тума с подчиненными ему старшинами опять к губернатору и, по изъявлении глубочайшей благодарности, просил его принять несколько дорогих мехов в подарок. Губернатор выслушал их с великим удовольствием, но подарков не принял, кроме безделицы, которую он, наконец, взял, чтобы не огорчить до­стойного Туму. Он одарил, напротив того, сам чукчей горячим вином, холстиною, сукном и другими вещами, которые частью привез для того с собою, а частью купил

на месте. Такой поступок, свойственный Кошелеву, удивил чукчей несказанно, «Каждый россиянин, — сказал достойный Тума, исполненный удивлением, — наипаче же имеющий хотя малое начальство, думает быть в праве требовать от нас подарками и при малейшем в том сопротивлении нас обижает и нередко даже грабит, но ты — верховный повелитель во всей обширной сей стране, не только не приемлешь из приносимого тебе с желанием от всего сердца благодарными чукчами ни малейшего дара, но и одаряешь их еще драгоценнейшими вещами. Мы этого никогда не видали, никогда даже и не слыхивали». Потом вынул Тума из ножен кинжал с концом преломленным: «Смотри, великий генерал, — продолжал он, — вот сей самый кинжал обещался я покойному дяде (которому следовал Тума преемником в верховной власти над чукчами) не изощрять никогда против россиян. Здесь торжественно повторяю мое обещание и говорю, что конец кинжала сего не будет во всю жизнь Тумы изощрен против твоих соотечественников. Объяви

о сем своему императору».

Губернатор во время пребывания своего в Каменном пригласил однажды Чечро- Туму к своему обеду. Тума отговаривался сначала от сего приглашения и отвечал, что сия честь для него слишком велика. «Генерал, — сказал он, — есть человек знатный, как могу я обедать с ним вместе, а особливо будучи нехристианином?

Его единоверцы-соотечественники презирают того, кто не носит креста как знака христианина». Генерал отвечал на то, что рад будет сердечно обедать за одним столом с верховною главою храброго народа чукчей.

При прощании с губернатором все чукчи просили его усердно посетить их еще будущею зимою, но когда он представил им невозможность исполнить их просьбу, тогда начали они просить его прислать к ним вместо себя своего брата, который, говорили они, должен быть верно такой же, как ты, добрый.не обманывались в том нимало. Сей любви достойный офицер, бывший с нами в Японии, как уже

мпрежде упомянуто, одарен всеми теми качествами, которые к брату его привле­кали всеобщую любовь в сей обширной области, им управляемой*.

Благосклонный губернатор провел с нами то короткое время, которое мы еще оставались на якоре. Он на другой день поутру, по прибытии своем, приехал к нам на корабль и оставался у нас до после обеда следующего дня. Потом поехали мы с ним на берег на небольшое пиршество, им приготовленное по обычаю камчадалов. Все офицеры, кроме тех, которые не могли отлучиться, участвовали в оном, быв привлечены не самым балом, но желанием провести последние минуты с почтенным губернатором и его братом. Я позволил при сем также и третьей части служителей

* Брат губернатора Кошелева предпринимал действительно путь к чукчам следующею потом зимою. Он известил меня о том по возвращении своем письмом из Нижнекамчатска, писанным в июне

1806 г. При сем письме получил я от него собрание чукотских редкостей и довольно немалый словарь языка чукчей, первый доныне известный сего языка. Он помещен в третьей части сего творения. С прискорбием должен я прибавить, что сей любезный офицер кончил в Камчатке жизнь свою в

1807 году.

быть зрителями сего камчатского празднества. В час пополуночи возвратились мы на корабль. Ветер в то самое время сделался северный. Мы подняли гребные суда снялись с якоря и в четыре часа утра 5 июля находились уже вне залива.

ГЛАВА V

ИССЛЕДОВАНИЕ ВОСТОЧНОГО БЕРЕГА ОСТРОВА САХАЛИНА

 

«Надежда» выходит из Авачинской губы. — Усмотрение Курильских островов. — Проход проливом «Надежды». — Буря близ мыса Терпения. — Приход к берегу Сахалина. — Вид оного. — Описание мыса Терпения. — Продолжение исследования Сахалина к N от мыса Терпения. —

Гора Тиара. — Низменность здешнего берега. — Опасные мели в некоем от берега расстоянии. — Продолжительные туманы. — Достижение северной оконечности Сахалина. — Описание мысов Елизаветы и Марии, — Обретение татарского селения у залива между сими мысами, названного мною Северным заливом. — Описание сего залива. — Исследовании северо-западного берега Сахалина. — Низменность оного. — Усмотрение противоположного берега Татарии. — Приход к каналу, разделяющему остров Сахалин от Татарии.

Неблагоприятствовавшая погода не позволяла нам прежде определить с точностью положение надводных камней, названных Каменными ловушками, открытых нами в последнее плавание у островов Курильских, а потому и желал я произвести то при настоящем случае. Итак, мы взяли курс, чтобы прорезать сию гряду в широте 48°30'. До параллели Курильских островов держались по возможности к камчатскому берегу ближе, дабы дополнить начатую нами карту сей части камчатского берега. Я думаю, что карта сия от мыса

Лопатки до Шяпунского носа найдена будет верною, исключая, может быть, одну малую часть берега у мыса Лопатки, которую» по причине наступившего вдруг тумана, видели мы только несколько минут. Во время плавания нашего мимо мыса Лопатки и первых островов Курильских действовало столь сильное течение в на­правлении SO 60°, что корабль увлекаем был оным в час около Уг мили. Каждый раз примечали мы в параллели сей течение от N. действовавшее то сильнее, то слабее, смотря по отдалению от берега, почему и надобно искать причины того в направлении узкого пролива, разделяющего острова Поромушир и Сумшу.

По четырехдневном тумане, рассевавшемся обыкновенно на несколько часов около полудня, увидели мы 9 июля в 9 часов пополуночи южный Пик на острове Оннекотане и пик на Харамокатане: первый на NW 26°, а второй на NW30⁰» в расстоянии около 70 миль. В сие время простирался от NW до SW над горизон­том столь густой туман» что можно бы почесть его за берег, если бы мы не были уверены, что в сем направлении никакой земли видеть не можем» столь обманчив был вид его. В полдень находились мы по наблюдениям в широте 48°10' и долготе 204°34'30" Через сии наблюдения узнали мы, что скорость течения к SW1/2S в пос­ледние 24 часа была в час по одной миле. Сие сильное течение сделало тщетным мое намерение найти подводные камни, которые долженствовали лежать тогда около 20 миль севернее. Скоро пополудни увидели мы пик Сарычева на SW 85°: в 3 часа лежал он от нас прямо на W, почему широта его удобно была нами определена и оказалась 48°5'30": в предыдущее же плавание наше найдена была она 48°6'30", следовательно, средняя есть 48°6'00", которую можно принять за истинную. Дол­гота сего пика есть 20б°47'30" W.

В 6 часов вечера настал густой туман, продолжавшийся через всю ночь и на все следующее утро: ветер притом дул свежий от OSO и О. Положение наше было весьма неприятное, ибо мы находились близ опасных островов, у коих течение очень сильно. Если бы действовало оно от 5, то могло бы прижать нас к Каменным ловушкам. Часто слышали мы шум разбивающихся волн, но не могли узнать — от буруна ли он или от спорного течения происходит. В сем неприятном положении провели мы две ночи. Туман продолжался столь густой, что зрение не простиралось далее 10 саженей. Мы лавировали под малыми парусами, лот бросали очень часто: но последняя предосторожность у островов сих едва ли нужна, потому что и в 50 саженях от берега нельзя достать дна 150 саженями. Наконец туман рассеялся 11 июля в 4 часа пополуночи. Мы увидели острова Икарму, Чиринкотан, Муссир и Раукоке, Острова Раукоке видно было только основание и часть возвышения. Пик Сарычева не показывался. Благоприятствовавший ветер побудил меня решиться пройти между островами Раукоке и другим, ближайшим от него к 5, то-есть 12-м, или островом Матауа. При сем случае надеялся я при бывшей весьма ясной по­годе увидеть и другие южные острова Курильские. Нам и удалось действительно видеть, кроме Матауа, остров Рашауа, или 13-й, и часть острова Кетоя или 15-го. Последний есть тот самый, который на французских и английских картах Марикан называется. Между ним и другим, названным голландцами землею Компании*, или по числу 16-м, находится пролив де-ла Буссоль. Острова Ушишира, или 14-го, не могли мы увидеть.

В 8 часов вышли мы из пролива, разделяющего Раукоке и Матауа и взяли курс к W. Сей пролив, названный мною Надеждой, есть один из лучших между

* Настоящее имя сего острова — Шамшир.

островами сей цепи. Он шириною в 16 миль и совершенно безопасен. Течение в нем имело направление к западу и было весьма сильно. Шум от спорного тече­ния уподобляется точно шуму волн, разбивающихся о камни. Птицы плавали во множестве по проливу.

Рассеявшийся на несколько часов туман открыл нам горизонт будто единственно для того, чтобы нашли мы безопасный проход между Курильскими островами. В 10 часов помрачил он опять атмосферу и продолжался беспрерывно целые сутки. Ветер дул свежий от О, потом от SW, а наконец 13 июля от NW: он рассеял туман, и погода сделалась ясная. В сей день найдена широта 48°2Г28", долгота 212°32'45". Курс наш был прямо к мысу Терпения, для продолжения прерванного в сем месте испытания берегов Сахалина. Приближаясь к мысу, приказал я бросать лот час­то, но дна не доставали. Июля 15-го в 10 часов перед полуднем в широте 48°27' и долгота 214°53' оказалась глубина 77 саженей, грунт — крупный песок, а 3 милями севернее от сего места 72 сажени, грунт каменистый. Мы находились тогда от мыса Терпения и от Тюленья острова в 23 милях. Множество тюленей и стаи птиц окру­жали корабль во все утро. Мы, конечно, увидели бы берег при погоде более ясной.

Тумана не было, но видимый горизонт наш простирался только от 10 до 12 миль. По счислению находились мы от мыса Терпения точно на S, а потому и держали курс прямо к N. Нашедший густой туман в 3 часа по полудни принудил нас лечь в дрейф. В сие время широта места должна была бы быть 48°50'. Глубина найдена 100 саженей> грунт каменистый. В следующее утро туман прочистился. Я хотел воспользоваться благоприятствующими минутами и успеть в том, чтобы увидеть берег прежде наступления крепкого ветра, который предвещаем был падением ртути в барометре, но терпение наше подлежало новому опыту. Мгновенно облака сгустились, дождь пошел сильный, ветер дул столь крепко, что мы должны были взять у марселей рифы: в полдень сделался настоящий шторм, который в 6 часов вечера свирепствовал жестоко и разорвал марсели: мы оставались под одним фоком и штормовыми стакселями. Сей шторм начался от N0, потом отошел мало-помалу к N. к NW и, наконец, утих: он удалил нас на 50 миль от берега. Ртуть в барометре, опустившаяся на 28 дюймов 9 линий, начала подниматься в полночь.

За сею бурею настала в следующий день прекраснейшая погода. После мало- ветрия, продолжавшегося несколько часов, сделался ветер от S; и так мы, поста­вив все паруса, пошли к берегу, который и увидели наконец в 8 часов вечера при захождении солнца, но только не ясно, потому что сделался опять густой туман. Берег простирался от SW до WNW. Часть его, видимая на WSW, хотя не весьма возвышенна, однако же довольно отличается от пологостей, лежащих по обеим сторонам оного к N и к S. Глубина найдена 65 саженей, грунт — ил, расстояние от берега было около 10 миль. Не могши обозреть всей южной оконечности мыса Терпения, лавировали ночью к S. Глубина увеличивалась после до 100 саженей, а грунт был ил же.

На рассвете увидели опять вчерашний плоский берег на Щ а мыс Терпения на SW17°. Ветер дул свежий от S, я надеялся осмотреть с точностью сию часть берега еще нынешним днем и в сем намерении приблизился к нему на 3 мили, где глубина оказалась 25 саженей: но густой туман и крепкий ветер, отшедший мало-помалу к востоку, принудил нас удалиться опять от берега и ожидать лучшего времени. Туман и пасмурная с дождем погода, переменяясь, продолжались до 10 часов следующего утра; после сделалось яснее. Мы немедленно пошли к берегу при слабом западном ветре и в 11 часов увидели Сахалин вторично. В полдень широта 49°00', долгота 224°44'15". В 3 часа увидели мыс Терпения на WSW, Тюлений остров на SWtS.

Мыс Терпения, лежащий по наблюдениям нашим в широте 48°52'00" и в долго­те 215°13'45", весьма низок. Средина Тюленьего острова, окруженного камнями, коих заднюю часть мы видели 24 мая и которая по причине льдов была пределом тогдашнего нашего к N плавания, лежит в широте 48°32'15", долготе 215°37'00", на SW от мыса Терпения в 30 милях.

По определении положения сих двух важнейших мест юго-восточного берега Сахалина пошли мы к N вдоль берега, уклоняющегося в направлении своем от плоского берега несколько к западу. Скоро потом открылось великое в берег уг­лубление, конца коего не досязало зрение и с салинга, почему я и велел держать на WNW и плыть до тех пор, пока не уверились, что оное не составляло пролива, разделяющего здесь остров. Сей залив находится в широте 49°5' и окружен со всех сторон низкими берегами: я назвал его Низкобережным. Мне казалось вероятным, что в оный вливается большая река: на северном его берегу возвышается земля до посредственной высоты. Мало-помалу к северу нигде не усматривали мы отлича­ющегося места, которое могло бы служить к вернейшему снятию берега.

Двадцатый день июля обещал нам лучший успех в наших исследованиях. Пре­дыдущею ночью сделался ветер от SSW: мы взяли курс прямо к берегу, от коего находились в расстоянии около 10 миль. В 4 часа утра, узнав, где находились, пошли на NW при прекраснейшей погоде, каковой давно уже не имели. Мы надеялись, что SSW ветер освободит нас от туманов, находивших вдруг и почти всегда при SO и О ветрах. Берег, коего направление от северной оконечности Низкобереж­ного залива простирается до 49°30' NW 19°, имеет вид во всем единообразный с виденным вчера: далеко во внутренности только оного казались многие ряды гор, по большей части высокие. Края берегов вообще каменистые, белого цвета. Между двумя довольно выдавшимися оконечностями скрывается, может быть, хорошая пристань, но мы, находясь и в недальнем расстоянии, не могли в том увериться, ибо густой туман, расстилавшийся между оконечностями, тому препятствовал.

Судя по положению берега, заключать следовало, что здесь впадает в море речка. Я желал изведать с точностью оную часть: но как наставший первый ясный день не льстил нас в сих туманных странах надеждою на продолжение хорошей погоды, то я и не мог решиться употребить дорогое время на изведание, не обещавшего верного в чем-либо успеха. Впрочем, чтобы указать мореплавателю после нас способ найти место сие без трудности, означаю я здесь широту и долготу оного: 49°29' и 215°42' Оно находится на SSW в 7 милях от оконечности, лежащей под 49°35' широты и 215°33' долготы, названный мною мысом Беллинсгаузена, именем четвертого нашего лейтенанта.

Мы в прекраснейшую погоду плыли к северу вдоль берега в расстоянии от 6 до 10 миль. Сахалин представлялся нам теперь в прелестнейшем виде, потому что мы в прежнее наше около берегов его плавание не видали ничего, кроме гор, пок­рытых снегом: суровый же вид обгорелых островов Курильских, кои мы недавно оставили, не увеселял зрение. Самая простая зелень, покрывшая посредственной высоты горы, стоящие на берегу рядами, заставляла нас хвалить красоты Сахалина с живейшим чувствованием. Деревья вдали росту невысокого, а ближе к берегу только лесочки. Мы видели здесь многие в берег углубления, в кои, казалось, вли­ваются малые источники. Сии места обещают удобное положение к населению, но мы не приметили ни малейших к тому признаков.

Внутренность берега весьма единообразна: с трудностью находили мы отличи­тельные места. В числе оных была довольно высокая плоская гора, отличающаяся тремя остроконечностями, стоящими на ее середине, по которым и названа нами Тиарою. Она лежит в широте 49°57'00", долготе 216°14'30". От мыса Беллинсгаузена до параллели горы сей простирается берег NW 30°.

Июля 20-го в. полдень находились мы в широте 49°57'02", долготе 215°48'13". Наблюдения показали течение 14 миль в сутки к северу. Наблюдения показа­ли течение 14 миль в сутки к северу. Предполагаемая мною вышеупомянутая пристань лежала тогда от нас на SW 6°, а выдавшаяся на севере оконечность, на­званная мысом Рымником, и лежащая в широте 50°10'30", долготе 215°57'00" на NW30⁰. В сие время расстояние наше от берега было 6 миль; глубина 60 саженей, грунт — зеленый ил.

Благоприятствовавший нам по утру ветер переменился в NW-ый и был довольно свеж с крепкими порывами. Он принудил нас лавировать и приближаться чрез то к берегу на 3 и 272 мили, где находили глубину 40 саженей. Великая зыбь от N, про­исшедшая нечаянно в 6 часов при умеренном ветре, казалась быть предвестницею шторма. Ртуть в барометре, стоящая и до того еще очень низко, опустилась теперь с 29,35 на 29,15. В 8 часов сделался действительно крепкий ветер от N. однако, в

11 часов преобратияся в умеренный. За сим кратковременным крепким ветром следовал густой туман, хотя ветер и оставался северный. На рассвете пошли мы опять к берегу, к которому при слабом северном ветре приближались медленно. Течение к северу благоприятствовало нам недолго. Течение к югу кажется быть здесь господствующим в сие время года: оно бывает даже и при южных ветрах. Сие стремление течения подало мне повод несправедливо думать, что остров Сахалин в широте 51 или 52° должен разделяться проливом, простирающимся от NW на SO. Долго я льстился тщетною надежною к открытию оного.

Приблизившись к мысу Рымник на 5 или 6 миль, легли мы в дрейф. На рассвете 22 июля лежал он от нас на NWtW. Вместо того, чтобы найти за мысом сим боль­шую губу или, по крайней мере, приметную перемену в направлении берега, что предполагать заставляли находящиеся от него на NW горы, увидели мы, что берег идет от сей оконечности в прежнем направлении NtW и притом столь низок, что виден только в близком расстоянии. Сей низменный берег простирается далеко во внутренность и приметен особенно тем, что он на N гораздо гористее. Здесь видны прекрасные долины и холмы. Они покрыты тучною травою, а сопредель­ные им горы — высоким лесом. Сия часть Сахалина должна быть плодоносна и требует малого возделывания, которого следов, однако, мы нигде не приметили. Киты, сивучи и тюлени показывались во многих местах близ берега, бесчислен­

ное множество птиц окружало корабль со всех сторон. В полдень определенная наблюдениями широта 50°9'4", долгота 215°52'40" Как скоро начали мы держать курс от берега, вдруг настало безветрие, продолжавшеся до 3 часов следующего

утра. После сделался слабый ветер от SSO, которым поплыли мы вдоль берега на NNWb расстоянии от оного на 4 и 5 миль, так что никакое место не могло скрыться от нашего зрения. Глубина была 36 саженей: бурун у берега везде весьма силен, коего шум слышали мы ясно.

Близость, в коей находились мы от берега, позволяла видеть ясно, что нигде не было залива. Мыс, в полдень находившийся от нас на NW 18°30', назвал я мысом Ратмановым, по имени старшего своего лейтенанта. Он лежит в широте 50°48'00" и долготе 216°5'45" .

При слабом восточном ветре продолжали мы плыть к N. Ряды новых гор от­крывались, но ни одна из них не отличалась ни особенною высотою, ни видом. Берега здесь вообще утесисты и желтого цвета. В 5 часов пополудни находились мы в 8 милях от берега, где глубина была 26 саженей, грунт каменистый. Сия глубина и каменистый грунт подавали мне причину думать, что, может быть, от мыса, ограничивающего наш горизонт на севере, так, как и от мыса Терпения, простирается далеко в море каменистый риф. Такое, впрочем, может, неосно­вательное, предположение, также мрачная туманная погода и восточный ветер побудили меня удалиться к ночи от берега. В 6 часов по полудни прояснилось. Мыс Ратманов находился тогда от нас на NW33°, в 14 милях в то же время видели мы на W малый залив, в коем, судя по положению берега, должно быть хорошее якорное место. Вход сего залива шириною около мили, в середине его виден был большой камень. Сей залив лежит в широте 50°35'30", в долготе 216°08'00" В 7 часов показался весь мыс Ратманов, простирающий низменную свою оконечность весьма далеко в море. Продолжение берега к W видно было ясно. Направление его уклоняется гораздо более к западу, ибо от мыса Рымника до мыса Ратманова берег шел NW8°, а от сего последнего взял направление NW30⁰.

Течение продолжалось многие дни уже от севера, со скоростью около мили в час, почему мы и продолжали плыть ночью под малыми парусами к N. В 1 час пополуночи, находившись по счислению против мыса Ратманова, легли в дрейф, а на рассвете пошли прямо на W, но пасмурная и туманная погода не позволяла видеть берега. В 7 часов покрывал нас весьма густой туман. Глубина уменьшилась до 35 саженей: мы легли в дрейф. Ветер дул свежий от SO. В 10 часов туман начал рассеиваться, но берег еще покрывался им. Находясь от берега в расстоянии около 7 миль, что я заключал по глубине, уменьшившейся до 48 сажень, надеялись увидеть оный скоро и, не желая потерять ни одной минуты при наступлении ясной погоды, которой скоро ожидали, плыли под малыми парусами прямо к берегу. В 11 часов увидели песчаный край берега, скоро потом приметили ясно со шканец и бурун у оного, но берег и высокие, далее во внутренности земли горы покрывались еще мрачностью. Мы находились от берега едва в 3 милях, где глубина была 25 саже­ней, грунт — песок и раковины: тогда мы поворотили и легли в дрейф к востоку, в надежде, что полуденное солнце рассеет туман. В сие время видны были только мыс Ратманова и севернейшая, вчера уже виденная нами оконечность, также и вершины гор, лежащих

между сими мысами далеко во внутренности острова. В полдень определена наблюдениями широта 51°5'57", долгота 216°8'10". Мыс Ратманова лежал тогда от нас прямо на S, а севернейшая оконечность на SW 55°. Последнюю назвал я именем астронома Делиль-де-ла-Кроэра, сопутствовавшего капитану Чирикову в его экспедиции к берегам Америки в 1741 году. Он. лежит под 51°01'30" широты и 2'6°18'00" долготы. Туман висел еще над берегом —только в 4 часа начал рассеиваться. Мы тотчас пошли тогда к берегу и приближались к нему опять на 3 мили. Кроме

мысов Ратманова и Делиль, соединяющихся между собою низменным песчаным берегом и хребтом высоких гор, лежащих между оными далеко во внутренности, весь остальной берег был весьма неясно виден. Итак, мы принуждены были лечь в дрейф и ожидать, не удастся ли осмотреть сии места еще до захождения солнца, но против ожидания нашего туман сделался еще гуще и ветер сильнее. Великая зыбь от О предвещала крепкий ветер от О, который и последовал. Оставаться в близком расстоянии от берега при крепком ветре, дующем прямо на оный, было опасно; итак, зарифя марсели, держали сколько возможно ближе к ветру на OtN.

Буря и беспрестанный туман продолжались с 25 до 29 июля, во время коих показывался нам берег редко, да и то на малые только мгновения. Лот был един­ственным нашим путеводителем. Но каким и он мог служить пособием у берегов совсем неизвестных? Сколь многих забот избавились бы мы, если бы знали пре­жде, что у сего берега нет ни островов, ни мелей* ни рифов, какие встречаются частоудругих берегов и в дальнейшем расстоянии. 28 июля погода позволяла нам приближаться опять к берегу, от коего удалил нас в предыдущий день крепкий NW ветер на 35 миль. Незадолго перед захождением солнца усмотрели мы ясно

мыс Делиль с лежащими близ него высокими горами, составляющими предел го­ристой части Сахалина, ибо к северу от сего места, кроме двух холмов величины посредственной, нет больше никаких возвышенностей. Весь берег низмен, по­крыт малым лесом и вообще песчаный. Лаперуз также при исследовании своем западной стороны Сахалина нашел в параллели 51° берег, состоящий из одного только песку. Остров Сахалин не шире здесь 50 миль: итак, заключать надобно, что он между 51 и 52° через всю ширину свою должен состоять из одного только

песку или что Сахалин состоит из двух островов, соединяющихся здесь весьма низким перешейком.

Июля 29-го начала погода опять мам благоприятствовать. По безветрии, продол­жавшемся несколько часов, настал слабый ветер от SSW, при котором продолжали мы дальнейшие свои исследования. В полдень определена наблюдениями широта 51°14'14", долгота 215°8'40". В 3 часа пополудни находились мы от берега в 7 милях, где глубина была 30 саженей, грунт — ил. Мы плыли вдоль берега, сообразуясь с открывавшимися более и более новыми местами на севере, сколько возможно в близком расстоянии, гак что часто отстояли от берега не далее 3 миль. И по сие время я все еще думал, что северная часть Сахалина, коей последняя к N оконеч­ность должна лежать под 54° широты, и южная, мимо которой теперь проходили, составляют два особенные острова. Быв в таких мыслях, полагал я при усмотре­нии каждой вновь открывающейся оконечности, что она есть последняя южного острова, но сия надежда моя скоро оказалась тщетною.

В 4 часа пополудни показался высокий берег на NW, имевший вид острова по средине песков, его окружающих. Далее во внутренность острова покрывались все места густым лесом. Мне казалось не невероятным, что гористый берег на NW был тот самый, который назвал Лаперуз мысом Бутен. В 8 часов вечера увидели мы оконечность, казавшуюся нам пределом песчаного берега: она лежала от нас на NW40⁰ и приметна очень по своему холму — кругловатого вида. Сию оконечность, находящуюся в широте 51 °53'00" и долготе 216°46'30", назвал я мысом Песчаным. Она не составляет предела песчаного берега, продолжение коего за оною к северу есть одинаково с южным. За ней лежит залив глубины довольной. На рассвете казался нам Песчаный мыс на SWtS в расстоянии около 20 миль. Желая изведать залип за сею оконечностью обстоятельно и надеясь, может быть, найти здесь пролив, разделяющий остров, приказал я держать SW, но ветер, сделавшийся скоро потом прямо от SW, принудил нас плыть на WNW; однако мы приблизились между тем столько, что могли уже видеть задний низменный берег залива. В одном месте только оставалось немалое пространство, которое все еще ласкало меня обманчивою надеждою: оно находилось от нас в 8 часов на NW. Даже с салинга не усматривали там берега, хотя расстояние наше от берега было едва 10 миль и глубина 17 саженей. Я тотчас стал держать курс к сему месту, но по прошествии одного только часа увидели и тут соединение берегов с марса, а скоро потом и со шканец.

В полдень находились от нас на NW пять валообразных холмов, которые пред­ставлялись цепью островов на сей безмерной равнине. И здесь весь берег, так же как и на юге, едва возвышается над поверхностью моря. Он состоит из одного песку и несколько далее во внутренность острова покрывается густым, низким лесом. На NWtN виден был также песчаный холм, отличавшийся несколько своею высотою и плоским видом. В полдень определена наблюдениями широта 52°17'29" и долгота 216°38'28".

С полудня начала глубина мало-помалу уменьшаться. Сие обстоятельство принудило нас держать несколько далее от берега. В 5 часов находились мы уже от оного в 9 милях, где глубина была только 10 саженей. Лот бросали с обоих рус­леней беспрестанно. Глубина уменьшилась неожиданно от 10 до 8, скоро потом до 5 и вдруг после до четырех с половиной саженей по обеим сторонам. Мы немедленно поворотили и легли на OSO. Глубина оставалась несколько минут еще четыре с половиной, но скоро потом начала опять увеличиваться. Во время ночи держались мы под малыми парусами на NO. Сия отмель, первая найденная нами у этого берега, при меньшей с нашей

стороны осторожности могла бы сделаться опасною, потому что глубина уменьшилась вдруг до 3 саженей. Она лежит в широте 52°20', долготе 216°З1'00" и, вероятно, простирается на многие мили к северу и к югу, а от берега в море на расстояние около 10 миль. Грунт находили мы здесь везде мелкий песок с кусочками звезд морских. Прежде нашествия нашего на отмель произвели мы с Горнером в сей день наблюдения при благоприятствовавших обстоятельствах и пятью иычисле- ниями лунных расстояний нашли долготу в полдень 216°39'10". А сию долготу и хронометры наши показывали.

Берег, который от Песчаного мыса простирается прямо к северу, составляет против найденной нами отмели оконечность, от коей направление его почти ни­мало не переменяется. Он также низмен, песчанен и покрыт мелким лесом. Вблизи оного рассеяны холмы. Последнюю оконечность, достойную примечания по от­мели, назвал я мысом Отмели. Она лежит в широте 52°32'30", долготе 216°42'30" и отличается посредственной высоты холмом.

Сей единообразием своим наводивший на нас скуку низменный, песчаный берег простирался еще далее к северу и лишил чрез то совсем уже надежды найти здесь разделение Сахалина. При захождении солнца находился от нас севернейший, один из двух виденных холмов прямо на W. Я полагал широту его 52°42'30". Далее к северу от него не показывалось никакого отличающегося предмета. Берег, простираю­щийся так далеко, пока могло досязать зрение, казался все низменным, песчаным.

В 9 часов легли в дрейф. 29 и 30 июля осмотрели мы с великою точностью около 80 миль этого берега. Без случившейся чрезвычайно хорошей погоды не могли бы мы подходить к нему так близко, ибо он часто скрывался в расстоянии 7 и 6 миль. Мы опасались, что по двухдневной ясной погоде скоро последует плохая и опасались не без причины. По безветрии и густом тумане, скрывавшем от нас совсем берег и продолжавшемся весь день 31 июля, настал ночью на 1 августа крепкий ветер от О прямо на берег. Глубина была 26 саженей; следовательно, находились мы недалеко от берега. Итак, долженствовали поставить столько парусов, сколько возможно было, и стараться удалиться от оного. В полдень сделался ветер еще крепче, но нам удалось достигнуть глубины в SO, а под вечер и в 80 саженей. Ночью ветер стал стихать постепенно, а поутру 2 августа отошел к N, тогда мы взяли куре W прямо к берегу, который увидели в 2 часа пополудни. Он был в сем месте посредственной высоты, однако гораздо возвышеннее виденного нами прежде к S; напротив того, к N не видно было ничего, кроме песчаной низменности с малою коническою горою, бывшею пределом нашего горизонта на севере и находившеюся от нас в 2 часа, скоро но усмотрении берега, на NW60⁰. Ближайшее расстояние от нас было

9 миль, глубина 38 саженей. В полдень по наблюдениям широта 53°28'4", долгота 216°19^/15"; следовательно, находились мы 45 милями севернее холма, виденного нами 30 июля в широте 52^в42'30". Мы должны были итти назад к сему холму для связания с оным нашей описи: по сей причине назвал я его холмом Соединения. Но прежде, нежели направил» путь к нему, держали прямо W к одной довольно выдавшейся оконечности, между которою и лежащим за нею гористым берегом казался быть большой залив. Я имел великое желание найти у северной части Сахалина якорное место и на оном остановиться, почему и не хотел оставить за­лива сего неизведанным. В 12 ч. 30 м. оказалось, однако, что предполагаемое устье мнимого залива было не что иное, как низменный, повсюду песчаными мелями окруженный берег, где бурун весьма силен. Итак, мы переменили курс свой на SW. При умеренном ветре и течении к югу плыли мы так скоро, что я надеялся усмотреть холм Соединения до захождения еще солнца. В 5 часов пополудни показались да-

леко во внутренности берега некоторые немалые возвышения, а в 7 часов и другие, лежащие далее к югу, также и одна оконечность, от которой направление берега склоняется несколько к западу. Сию оконечность, лежащую в широте 52°57'30", долготе 216°42'00", назвал я по имени уважаемого мною друга Вирста. В 8 часов увидели мы ясно холм Соединения. Усмотрение его было для нас немаловажно, ибо я опасался уже, чтобы не оставить на карте нашей без точного определения пространства на несколько миль. Хотя мы и находились от холма Соединения в 19 милях, однако, если разделить сие расстояние пополам и принять, что мы 30 июля под вечер, когда лежал от нас сей холм прямо на W, могли осмотреть от него берег на девять с половиной миль к сезеру, равномерно 2 августа на девять с половиной миль к югу, то и должно быть вероятным, что от осмотра нашего не скрылось ничто примечательное.

Чрез всю ночь и весь следующий потом день продолжалось безветрие, сопро­вождавшееся густым туманом. В полдень на несколько мгновений прояснилось, и мы могли взять полуденную высоту солнца. Наблюдения в широте 52°50'5", долготе 215°46' показали течение 21 милю в сутки прямо к югу. В 6 часов пополудни, при совершенном безветрии, опустил Горнер в море Сиксов термометр. Теплота воз­духа была 9°, на поверхности воды 6°, в глубине же 80 саженей опустилась ртуть на 1° ниже точки замерзания.

К ночи сделался слабый ветер от юга. Обозрев берег до 53°30' широты, могли мы, невзирая на туман, еще продолжавшийся, плыть опять к северу, почему и начали держать курс цод малыми парусами NNW и NWtN. Августа 4-го, незадолго перед полуднем, туман рассеялся. Мы определили широту 53°44'15", долготу 216° 13'43", при сем оказалось течение 10 миль на NOtN, которое удалило нас от виденного на севере последнего признака далее, нежели мы полагали. Итак, чтобы опять увидеть оный, поплыли мы на SW. В 2 часа усмотрели берег, в 4 часа приблизились к нему на расстоянии 7 миль, где глубина найдена 37 саженей. Мы признали все- пред­меты, виденные нами 2 августа. Малая коническая гора, бывшая тогда пределом зрения нашего на севере, лежала теперь на WSW, выдавшаяся же оконечность, за коею искали мы залив тщетно, на SW. К северу от конической горы имеет берег вид одинаковый. Он состоит из умеренной, ровной возвышенности, оканчивающейся низменным, песчаным берегом. Здесь находятся многие оконечности, между кото­рыми, как кажется издали, будто бы должно быть небольшим заливом, но в самом деле они соединяются одна с другою. В одном только месте, за выдающеюся далеко в море оконечностью, невидно было соединения берега. Здесь казалось находится устье речки. Сия весьма отличающаяся от прочих оконечность лежит в широте 53°40'00" и долготе 216°53'00" Я назвал ее мысом Клокачева.

В 4 часа переменили мы курс на NW, а потом NWtN и видели еще продолжение одинакого, вновь открывавшегося низменного берега. В 5 часов принудил нас густой туман, помрачивший весь берег, лечь в дрейф и скоро потом удалиться от земли. Августа 8-го в 4 часа пополуночи туман начал проходить. В 5 часов увидели мы берег, простиравшийся от SW на NW. Здесь казалось нам, что мы перенесены в другую часть света. Вместо низменного песчаного берега, вдоль которого плыли мы более двух недель, представился вдруг высокий гористый берег с некоторыми зеленевшими между гор ложбинами. Он. был вообще утесист и во многих местах, казалось, состоял из меловых гор, На NW от нас находился большой мыс, от коего направление берега склоняется к западу. Сей мыс назвал я Левенштерном, по имени третьего своего лейтенанта. Он лежит в широте 54°3'15", долготе 216°47 30 .

Между сею частью берега и осмотренной нами прежде четырехдневного тумана оставался промежуток, коего мы не видали, почему и надо было итти назад к S и

отыскать последнее определенное место, от которого считали мы себя в 20 милях. Ветер дул свежий от SO при пасмурной, туманной погоде, бывшей причиною того, что мы должны были пройти назад 18 миль, пока могли узнать виденное 4 августа последнее место. Мы усмотрели его в 8 часов и пошли обратно к N. в расстоянии от берега не более 3 миль, где глубина была 25 сажен. От мыса Левенштерна к северу показались после еще четыре оконечности, из коих в каждой полагал я найти севернейший мыс Сахалина. Немногим южнее мыса Левенштерна видна была у самого берега долина, окруженная по большей части высокими горами. Здесь, вероятно, впадает в море источник. На сей долине стояли два дома, первые виденными нами на восточном берегу Сахалина. В другом месте, недалеко от до­лины, казался быть заливец между двумя оконечностями, но и сии соединяются узкою, продолговатою низменностью. Надежда наша найти здесь якорное место мало-помалу совсем уничтожалась. От мыса Левенштерна до самой крайней на севере оконечности острова имеет берег вид суровый. Нигде не приметно даже и признаков растений. Весь берег, который англичане на морском своем языке назвали бы «Гопсоаз» (железным), вообще почти одинаков и состоит из черного гранита с белыми пятнами. В расстоянии от оного на 2 мили глубина 30 саженей, грунт каменистый. В сем близком расстоянии плыли мы в параллель к берегу, имеющему направление от мыса Левенштерна до северного NW35⁰. Сей послед­ний, давно желанный нами мыс, увидели мы наконец в 10 часов перед полуднем в расстоянии около 25 миль, однако не могли определить широты его в сей день. За час перед полуднем небо омрачилось, дождь пошел сильный, берег закрылся, хотя и отстоял от нас не далее 3 миль, где глубина была 35 сажен, грунт песчаный. Мы приметили здесь великую перемену в цвете морской воды. Она была мутна

желтовата. Горнер нашел ее 8 гранами легче той, которую он свесил за день. Сия перемена должна происходить, конечно, от воды реки Амура, коей устье находится от сего места на полтора гралуса к югу. В 1 час пополудни прояснилось. Северный мыс Са­халина лежал тогда от нас прямо на W; мыс Левенштерна в то же время на SO 5°, глубина была 55 саженей, грунт каменистый. При крепком SO ветре и пасмурной, туманной погоде обошли мы наконец северную оконечность острова. В половине

4 часа пополудни находилась оная на S. В сие время увидели мы высокий берег, простиравшийся далеко на SW. Пасмурная погода не позволяла усмотреть предела берега, вдавшегося между северным и северо-западным мысом Сахалина, а потому и казался быть большим заливом. Берег, виденный на SW, хотя также высок, но не столь горист, как прилежащий к северному мысу Сахалина. Весьма свежий ветер от OSO принудил нас лечь в дрейф под зарифленными марселями. Мы приметили, что течение влекло нас сильно к берегу: глубина час от часу уменьшалась, а потому и следовало держаться во время ночи далее в море.

Августа 9-го на рассвете при пасмурной погоде и умеренном О ветре, поставив все паруса, поплыли мы к SW. Я полагал, что северный мыс находился от нас в

сем направлении. Берег показался не прежде 9 часов и был тот самый, который видели мы вчера в тумане на SW ст северного мыса. Последний усмотрели мы в

10 часов, но неясно за туманом. Он лежал на SO 5°, а северо-западный мыс в то же время на S 5°. Сии обе оконечности были тогда от нас в равном расстоянии

около 15 миль, где глубина найдена 35 саженей, грунт песчаный. Они составляют северную сторону Сахалина и достойны особого примечания. Я назвал их Елиза­вета и Мария — да украсятся и процветут сии дикие и бесплодные места именами, любезными каждому россиянину!

Мыс Елизаветы, лежащий в широте 54°24'30", долготе 217°13'30", высок, каме­нист и оканчивает цепь гор, простирающихся от него к югу. Он весьма приметен по множеству остроконечных голых камней, около коих не видно нигде ни кус­тарников, ни малейшей зелени и уничтожается постепенно к морю. На покатости его стоит малый пик, а на самом краю большой высокий камень, окруженный малыми. Имея сей мыс на W, представляется он в весьма сходственном виде с южною камчатскою оконечностью или мысом Лопаткою, но только выше сего последнего. На западной стороне его выдается оконечность, которая составляет с ним малый, вовсе открытый с моря залив.

Мыс Марии, лежащий в широте 54°17'30", долготе 217°42'15", ниже мыса Елиза­веты. Он состоит из немногих холмов, почти одинаковой высоты, а потому и имеет вид ровной возвышенности, склоняющейся постепенно к морю, где оканчивается утесом, от которого простирается опасный риф к N0. Великий бурун, видный в

том же направлении, доказывает, что риф сей идет под водою далеко в море. У сего мыса течение столь сильно, что может быть преодолено только при свежем ветре, почему осторожность требует не подходить к нему близко; в противном случае, если сделается нечаянно ветер от NW, можно легко подвергнуться опасности, потому что нельзя не полагать, чтобы риф не шел и еще гораздо далее, нежели как то мы приметили. Холмы, стоящие близ северо-западной оконечности Сахалина, также и вся вышеупомянутая равнина покрыта прекраснейшею зеленью, придававшею месту сему вид гораздо приятнейший, нежели каковой имеют окружности север­ного мыса, состоящие по большей части из голых каменных утесов.

Между мысами Елизаветы и Марии находится великий залив, углубляющийся довольно во внутренность берега. Берега залива по большей части высоты уме­ренной, а в некоторых местах столь низменны, что мы с великой уверенностью надеялись найти здесь скрывающееся от нас хорошее якорное место. В таковой надежде пошли мы в сей залив, однако, приблизившись к берегу, усмотрели, что

мы обманулись в своем чаянии. Залив сей повсюду окружен низменностями. При сем увидели мы в близости юго-западного берега у подошвы гор прелестнейшую долину и на оной селение, состоявшее по нашему подсчету из 27 домов. 35 человек сидели на берегу рядом. Это были первые жители Сахалина, которых нашли мы в сие плавание. Я послал лейтенанта Левенштерна на берег для получения известий

о сих людях и о стране, в коей они обитают. Полагая, что сюда переселились татары с противолежащего берега Азии, приказал я Левенштерну не удаляться по выходе на берег далеко от оного и при малейших подозрительных признаках назад уехать. Горнер и Тилезиус отправились также с ним в 2 часа пополудни. Корабль лежал между тем в дрейфе, в расстоянии полторы мили от берега. Глубина, уменьшавшаяся весьма правильно, найдена 9 саженей: до 11 сажен грунт вообще каменистый, а потом мелкий песок.

Через полчаса по отъезде пристало гребное судно к берегу против селения. Близкое расстояние позволяло нам наблюдать верно все движения с обеих сторон. Островитяне, казалось, приняли наших хотя и не враждебно, однакож, и не весьма приязненно. Гребное судно возвратилось в 4 часа со следующим известием: по при­ближении оного к берегу, встретили приехавших три человека, которые, судя по одеянию, долженствовали быть начальниками. Каждый из них имел в руке лисью шкуру, коей махал по воздуху и кричал так крепко, что и на корабле было очень слышно. Приехавшие вышли между тем на берег. Их обнимали сии три человека с изъявлением усердия, но далее итти, казалось, некоторым образом препятствова­ли. В то же самое время подходили к ним прочие жители селения. Каждый из них имел при себе кинжал, а начальники — сабли, что возбуждало в наших подозрение.

Левенштерн возвратился немедленно со своими товарищами опять на шлюпку и отъехал. Он приставал потом в другом месте, несколько севернее от прежнего, и нашел там недалеко от берега, за малою возвышенностью, озеро, простирающееся далеко во внутренность острова. Левенштерн видел жителей селения только не­сколько минут, но, невзирая на то, заключил по наружному виду их справедливо, что они не одинакового происхождения с айнами — обитателями южной стороны Сахалина, хотя по большей части одеты были в парки, также как и последние. На­чальники имели на себе платье пестрое, шелковое, весьма разноцветное. Мы не сомневались нимало признать людей сих татарами, в чем через несколько дней

после, познакомившись с жителями другого, близкого к сему селения, удостове­рились действительно, как то ниже объявлено будет.

Если бы вознамерилась когда-либо Россия завести селение в северной части Сахалина, то залив сей есть удобнейшее место к совершению такого предпри­ятия. Он весьма открыт, но при всем том имеет, кажется, преимущество перед рейдами на островах Тенерифе и Мадере, на которых в известные времена года стоят на якоре великие флоты с совершенною безопасностью. Глубина, как выше сказано, в расстоянии от берега на полторы мили 9 саженей, грунт — мелкий песок; она уменьшается постепенно: в расстоянии на один кабельтов от берега 3 сажени грунт для якорного стояния весьма хорош. Летом бывают северные ветры редко, почему залив сей совершенно тогда безопасен, О редко случающихся здесь летом

ветрах заключаю я из того, что у берегов всего залива, открытого от NO до NW, не приметили мы нигде ни малейшего буруна. Гребное наше судно приставало к берегу с такою же удобностью, как будто в какой-либо со всех сторон закрытой пристани. Во все время плавания нашего около Сахалина не случалось никогда продолжительного северного ветра, выключая только 2 августа: господствовавшие ветры были меж SO и SW. В случае крепкого ветра от NO или N можно удобно вылавировать из залива в море, потому что он весьма пространен; и если не за­хочет кто оставить берег, тот найдет на NW стороне Сахалина в заливе, в коем стояли мы после на якоре, довольную защиту от N и NO штормов, невзирая на худой грунт. Долина, на которой открыли мы татарское селение, была бы особенно удобною для устройства колонии. Место сие имеет вид прелестный. Трава везде тучная и высокая Окружающие долину возвышения и горы покрываются пре­краснейшим сосновым лесом Великое озеро, в которое втекают многие источники, лежит в близости. Итак, запасаться водою и дровами весьма удобно. Расстояние сухим путем от малого залива, находящегося по другую сторону, составляет едва

5 миль. Далее к мысу Марии видели мы другое селение, меньше первого. В нем, вероятно, обитают также татары, вытеснившие или, может быть, и истребившие айнов. Между сими двумя селениями видели мы пасущихся на берегу оленей. Я не сомневаюсь, что земледелие может быть здесь также небезуспешным. Сей залив составляется с восточной стороны мысом Елизаветы, а с западной — мысом Ма­рии, которые в направлении NO и SW 65° отдалены один от другого 18 милями. Долина, в которой находится татарское селение, лежит в самой внутренности за­лива в широте 541545", долготе 217°23'00", около 9 миль южнее мыса Елизаветы. В отдалении, когда не видно еще селения, отличается место сие особенно тем, что кажется двумя островами, между коими надеялся я найти безопасную пристань*.

Я, конечно, остановился бы у оного на якоре, чтобы исследовать залив с большею точностью, чего он мне казался достойным, более еще потому, что лейтенант Ле- венштерн принужден был так скоро от татар удалиться; но как по долговременной пасмурной погоде настал наконец ясный день, то я, надеясь, что такая погода про­должится несколько дней, хотел употребить дорогое время на испытание важной северо-западной стороны острова, ибо я оставался всегда в надежде найти там безопасное пристанище, где желал остановиться на некоторое время.

По возвращении Левенштерна и по поднятии гребного судна поставили мы все паруса, чтобы обойти мыс Марии. При выходе нашем из залива увеличивалась глубина постепенно от 8 до 16 саженей: по приближении к мысу Марии оказалась она вдруг 48 саженей. В 8 часов вечера, когда мы находились от берега в 7 милях,

* Наблюдения, произведенные нами в близости от мыса Мария, показали, что полные воды бы­вают здесь в 2 часа по полнолунии и новолунии, возвышение коих должно быть, по моему мнению, довольно велико.

корабль не стал слушать руля, хотя ветер дул попутный и свежий. Сие происхо­дило от сильного, стремившегося к WSW течения, которого направление в 2 часа пополуночи переменилось к ONO. Ветер дул еще свежий, но кораблем управлять было не можно, и нас несло течением. Для измерения оного спустили в 10 часов утра гребное судно, поставили его у корабля на дреке: мы нашли скорость течения 2 % мили в час. Испытание оного другим способом показало то же самое. Впрочем, ночью течение действовало сильнее.

Ночью отошел ветер к SO и дул сильно во весь следующий день: дождь шел бес­прерывно, солнце не показывалось ни на мгновенье. Сия худая погода принудила нас лавировать в канале, разделяющем Сахалин от берега Татарии, которого мы, однако, не могли видеть. Глубину находили здесь от 22 до 37 саженей. Течение было вообще весьма сильно. Во время ночи сделался ветер слабым, и корабль опять руля не слушал. До 10 часов утра несло нас течением, которого мы не могли преодолеть; ветер настал тогда свежий от N, и мы принуждены были плыть SOtS вместо ONO. Сей последний курс не прежде могли мы взять, как в 2 часа пополудни. Положение берега подавало повод думать, что за мысом Горнером должен быть безопасный залив. В сем чаянии приблизились мы к берегу на полторы мили; однако, нашли после, что залив некоторым образом хотя и защищен, но обширность его гораздо менее,

нежели каковую мы полагали сначала. Не нашед нигде лучшего якорного места, остановились мы после в сем заливе на якорь 14 августа.

NW-ая часть Сахалина имеет во всем преимущество перед южною. Горы по­крываются от подошвы до вершин густыми низкими лесами, а лежащие между ними долины — тучною травою, по коей заключать можно, что они удобны для земледелия. Берег вообще желтого цвета и утесист, почему и кажется стеною, ис­кусством человеческих рук воздвигнутою, которая в некоторых местах прерывается понижениями, где находятся или жилища, или признаки близкого селения, как-то, лодки, стоящие жерди для сушения рыбы и тому подобное. Последнее к югу сего берега селение была большая деревня, которая состояла из домов, хорошо выстро­енных. Мы видели даже и нивы, обработывание которых доказывало, что здесь живет народ, успевший в образе жизни более, нежели айны. Разделение высокого от низкого берега оказалось и здесь лежащим под той же параллелью, под коею находится на стороне северо-восточной. Сей берег отличается также некоторыми горами, подобными лежащим на стороне противоположной, которые мы и от­сюда ясно усматривали. От помянутого разделения начинается опять низменный песчаный берег, простиравшийся так далеко к SSW, пока могло досязать зрение. Несколько отдельно стоящих песчаных холмов суть единственные отличительные признаки, каковые видели мы и на восточной стороне. Сии песчаные холмы, не­взирая на единообразный, простой состав их, представляют нечто живописное. Неправильное их положение, разность их видов и высот придают месту сему вид развалин древнего великого города.

По мере приближения к сему песчанному берегу глубина также уменьшается: мы находили оную 8 Уг и 8 саженей. Под вечер начал дуть ветер свежий от NNW, т. е. по направлению пролива; но как низменный, песчаный берег уклонялся еще более и более к западу, так, что если бы держаться в параллель оного, то надлежало бы плыть на SW, почему я для предосторожности велел привести к ветру и итти поперек канала к западу. На дальнейшей оконечности, виденной нами прежде наступления вечерней темноты, находился высокий холм, который в сем песча­ном море особенно отличался, а в некоем от оного весьма небольшом отдалении высокий пирамидальный камень.

На рассвете следующего дня, поставив все паруса, поплыли мы к SO, чтобы ос­мотреть берег, простиравшийся в сем направлении. В 8 часов переменили курс на StW В сие время открылся виденный вчера в вечеру в дальнем расстоянии песчаный берег, скоро потом и продолжение оного далее к западу. В 11 часов усмотрели мы от SWtW до W высокий, гористый берег, который прежде за туманом не могли видеть. Это долженствовал быть берег Татарии. Между крайнейшею гористого берега сего оконечностью, за коею далее во внутренности находятся два хребта гор высоты посредственной, и песчаным берегом Сахалина показался пролив ши­риною не более 5 миль. Здесь долженствовал быть канал, ведущий к устью Амура: мы начали держать курс прямо к оному. В 5 милях от него глубина уменьшилась до 6 саженей, почему я и не осмелился итти далее. Итак, приказав лечь в дрейф, послал лейтенанта Ромберга на гребном судне с таким препоручением, чтобы он, подошел, во-первых, к оконечности Сахалина до глубины 3 сажен, держал по­том поперек канала к противолежащему мысу Татарии и измерял глубину оного через всю ширину его. В 6 часов вечера Ромберг возвратился по сделанному ему пушечными выстрелами сигналу, потому что 2 часа уже прошло, как мы его со­всем не видали. Он донес, что сильное течение от 5 затруднило его чрезвычайно и принудило оставить приближение к оконечности до глубины 3 сажен, к чему

побужден он был тем, чтобы не потерять времени, нужного к измерению глубины g самом канале. Впрочем, полагал он, что приближался к оконечности Сахалина на расстояние в 2 Уг мили, где нашел глубину 4 сажени, после чего взял курс к мысу Татарии: сначала была глубина одинаковая, а потом уменьшилась до 3 Уг саженей,

откуда возвратился он по сделанному ему сигналу. Он привез с собою ведро воды, почерпнутой на середине канала, в том месте, откуда он назад воротился. Сия вода оказалась совершенно пресною и весила 1 граном только более нашей корабельной воды, взятой из Петропавловской гавани, а с тою водою, которою мы запаслись в Нагасаки, весом была равна и к питью совершенно годна. Во время бытности нашей перед входом канала, действовало течение весьма сильно от S и SSO. По всем сим примечаниям полагать следовало, что устье Амура долженствовало находиться в недальнем расстоянии от мыса Татарии.

Обе конечности, составляющие вход канала, назвал я именами 2 и 3 лейтенан­тов: оконечность Татарии, лежащую в широте 53°26'30", долготе 218°13'15", мы­сом Ромберхом, оконечность же Сахалина, лежащую в широте 53°30'15", долготе 218°05'00", мысом Головачевым.

По поднятии гребного судна приказал я держать курс к берегу Татарии; при захождении солнца приблизились мы к нему на расстоянии 6 миль, где глубина была 9 и 10 саженей. Несколько севернее мыса Ромберха видели два малых ост­рова, от коих простирается низменный берег к NW в одинаком направлении с высоким берегом Татарии. Виденные в некоторых местах на сем последнем берегу понижения заставляли сомневаться: состоит ли оный низменный берег из цепи малых островов или из одного великого острова, которые в обоих случаях должны отделяться от матерого берега проливом, поелику отличаются разностью цвета от

сего столько же, сколько и от лежащего за двумя малыми островами вблизи мыса Ромберха: следовательно, должны находиться и в одинаком отдалении. В 8 часов легли в дрейф на глубине 9 Уг саженей. Мыс Головачев находился тогда от нас на SW 55°, мыс Ромберх на SW 5°, а севернейшая оконечность берега Татарии на NW 83°. Сию последнюю, лежащую в широте 53°38'00", долготе 218°34'30", назвал я мысом Хабарова, для сохранения в памяти имени предприимчивого и искусного россиянина, который в 1649 году отважился на опасное предприятие с малыми пособиями на собственном иждивении, дабы совершить открытие недавно узнанной тогда реки Амура и доставить сие важное приобретение своему отечеству.

Ночью сделался ветер от SO. Мы, поставив все паруса на рассвете дня, стара­лись плыть вдоль берега Татарии, чтобы выйти сим курсом из канала, но течение действовало от S столь сильно, что, невзирая на весьма свежий ветер, под всеми парусами не могли мы никак привести корабль на курс NW, а тем менее еще WSW, который желал я взять, дабы осмотреть часть Татарского берега. Два часа тщетно покушались успеть в том, хотя ход и был 7 узлов. Наконец в б часов, не возмогши преодолеть силы течения и итти к западу, приказал я держать курс NOtO к северо-западной оконечности Сахалина, где в заливе, мимо коего мы проходили и видели у оного немалое селение, желал я остановиться на якорь, чтобы познакомиться с татарами, овладевшими северною частью Сахалина. В 6 часов вечера пришли в залив и бросили якорь на глубине 9 саженей, грунт каменистый, в расстоянии на

1 милю от ближайшего берега.

ГЛАВА VI

ОБРАТНОЕ ПЛАВАНИЕ В КАМЧАТКУ

 

Пребывание в заливе Надежды. — Удостоверение, что обитающие у оного люди суть татары. — Оказанная сими островитянами к нам недоверчивость. — Краткое описание их нравов, обычаев и жилищ. — Уповательное число живущих у северной оконечности Сахалина. — Определение положения залива Надежды. — Вторичное плавание к противоположному берегу Татарии и неудача в усмотрении оного. — Имоверная догадка о его направлении. — Невозможность исследования берега Татарии от устья Амура до российских пределов. — План мною к тому сделанный в Нагасаки. — Нужное предприятие к изведанию страны сей из Удинского порта. — Доказательства, что Сахалин и Татария не разделяются проливом. — Подтверждение сего предположения капитаном Бротоном. — Продолжение плавания нашего от Сахалина к Камчатке. — Остров Св. Ионы. — Неверность в определении его положения. — Опыты над температурою воды в Охотском море. Продолжительный туман и бурная погода. — Плавание мимо островов Курильских. — Остановление на якорь в губе Авачинской.

День склонялся к вечеру, почему и было уже поздно ехать на берег. Итак, я послал только гребное судно для ловления рыбы. Оно возвратилось через два часа и привезло такое количество, что всем служителям на корабле довольно было по крайней мере на три дня. Рыба принадлежала вся почти к породе лососей и была во всем подобна ловимой во множестве у бергов камчатских, которую называют тамошние жители чевичею. Ночью сделался ветер свежий от SSO с сильным дождем. Худой грунт в заливе, который приказал я везде изведывать, надеясь, авось либо найдется хотя малое местечко с надежнейшим

грунтом, был причиною, что корабль дрейфовало несколько саженей. Около полу­ночи сделался ветер слабее.

Поутру следующего дня послал я рано два гребных судна для ловления рыбы и собирания валежника, лежавшего в разных местах по берегу, потому что мы уже начинали терпеть в дровах недостаток. В 8 часов поехал я сам почти со всеми своими офицерами и другими лицами на берег. Уже давно желали мы проходиться по земле, для чего и пристали не у самой деревни, но в расстоянии от оной на 1 милю против корабля нашего, где, казалось, впадал в залив малый источник. Чая­ние наше найти здесь хорошее для прохода к деревне место оказалось напрасным, ибо берег покрыт непроходимым лесом, кустарниками и высокою осокою: итак, мы принуждены были итти вдоль берега по глубокому песку.

Прежде, нежели мы пристали, встретила нас большая лодка с 10 человеками, которые, как скоро мы к ним приблизились, все встали и подавали знаки, чтобы мы привалили к берегу. Образ их встречи был таков же, каков и живущих в се­верном заливе мыса Марии. Они имели в руках по лисьей шкуре, махали оною по воздуху, показывали на берег и кланялись каждый раз весьма низко. Приметив, что мы и без того имели намерение пристать здесь, начали грести поспешно к берегу, которого, достигнув прежде нас несколькими минутами, вытащили свою лодку на берег. Свидание наше было самое приязненное. Мы обнимались, как друзья. Телодвижения показывали ясно, что мы хотели быть их приятелями и, конечно, думали при сем чистосердечнее, нежели островитяне: ибо мы скоро приметили в них замешательство, произведенное нашим посещением. Знав, что коренные жи­тели Сахалина должны быть айны, коих видели мы много в южной оконечности Сахалина, и не приметив ни одного из них между сими островитянами, удивился я немало, что нашли здесь другую породу людей, одинаковых во всем с татарами. Первое внимание обратили мы на их лодку. По осмотрении оной уверились, что они, принимая нас, как приятели, притворно радовались прибытию нашему и под видом чистосердечия скрывали хитрость и лукавство. В лодке находилось много пик, луков, стрел и сабель. Огнестрельного же оружия не было никакого. Сие до­казывало, что им не известно употребление оного, в противном случае взяли бы непременно с собою, потому что они выехали против нас как защитники селения. Лодка была величины довольной, но не имела ни мачт, ни парусов. Островитяне, видев, что мы хотели потом итти к их селению, старались всевозможно от того нас удерживать. Но когда приметили, что ничто не помогало и мы не оставляли своего намерения, тогда побежали все к своей лодке, стащили ее в воду и начали грести сколько возможно поспешнее к деревне.

По приходе нашем к ней увидели мы около 20 человек, стоявших в нескольких стах саженях от жилищ своих. Между ними узнали мы и приезжавших к нам на­встречу. Один из сих показался теперь в пышном, шелковом платье, со многими вытканными на нем цветами и которое сшито было по образу китайцев. Прочий убор его не соответствовал сему дорогому верхнему платью. Он был без сомнения начальник селения. Для приобретения его благоприятства подарил я ему кусок сукна оранжевого цвета, которое нравилось ему чрезвычайно. Прочих приказал одарить мелочами, как-то: ножами, иглами, платками и тому подобным. После сего, полагая, что они в нашей к ним приязни уверились и что всякое к нам подозрение в них истребилось, пошли мы к их жилищам. Но сие обстоятельство переменило вдруг обстановку. Они стали против нас на дороге и изъявляли всячески на то свое несогласие. Сначала мы сопротивления их не уважали и шли медленно далее со всем своим сообществом. Тогда сбежались они все в кучу, кричали громко и изъявляли

выразительно свой страх и ужас, но за нами не следовали. Я, не хотев подать сим недоверчивым людям никакой основательной причины к негодованию на наше посещение, возвратился тотчас назад к ним, подошел к начальнику, взял его за руку и старался вразумить, что мы не имеем ни малейшего против них неприязненного намерения, в доказательство чего снял с себя шпагу. Сверх того обнадежил я, что мы не пойдем в их дома, а только посмотрим на оные в близости. Потом взял я начальника опять за руку и соглашал его итти с нами вместе со всеми при нем быв­шими. Тогда последовало между ними совещание, по окончании коего решились не возбранять нам более и итти с нами к жилищам вместе. Первое их намерение, чтобы остаться назади, когда мы собирались итти в их селение, невзирая на их несогласие, казалось мне странным, и я не мог ничему иному сего приписать, как тому что они хотели во время нашего отсутствия истребить сперва гребное судно, на которое часто посматривали, а потом отмстить уже и нам самим. Гребное наше судно по причине сильного буруна вытащено было на берег и охранялось двумя только матросами. Итак, они успели бы в том весьма удобно.

Согласившись итти вместе с нами к селению, недолго они при нас оставались, но побежали скоро вперед, чтобы притти к домам своим прежде и притом другою ближайшею дорогою через лес, коею мы не хотели за ними следовать. Наконец подошли мы к их жилищам. Начальник, со всеми при нем находившимися, стоял перед первым домом и тотчас объяснил нам, что оный принадлежал его особе. Перед дверьми поставлены были два сильных молодых человека как охранители чертогов верховного их начальника. Сии показывали телодвижением, что не впус­тят нас никак во внутренность. Дав прежде уже в том обещание, казались мы все в рассуждении сего обстоятельства весьма равнодушными, хотя и имели великое любопытство узнать образ их жизни и увидеть семейства. По одарении их снова разными мелочами, пошли мы далее через селение к другому концу оного. Для некоторого успокоения прочих жителей согласил я начальника итти с нами. Итак, взявшись с ним рука за руку, продолжали мы ход свой. Хотя и казалось, что сие означало между нами великое дружество, однако, он приступил к тому с таким нехотением, что на каждых 50 шагах останавливался и изъявлял убедительней­шими телодвижениями просьбу, чтоб мы назад возвратились: новым подарком только, состоящим в сукне, мог я поддержать его при некотором хорошем к нам расположении и тем уверить его более, что мы действительно не мыслим ничего неприязненного. Может быть опасался он при сем, что мы прострем теперь лю­бопытство свое далее.

Перешед около 300 саженей по дороге, едва приметною за высокою травою, пришли к концу деревни. Здесь не представилось нам ничего примечательного, кроме одних домов в некотором один от другого отдалении, которые казались нам лучше построенными, потому что были с трубами. Мы к ним приблизились и нашли первый пустым, почему и не запретили нам войти в него. Он, казалось, оставлен недавно, потому что в нем находились еще старые домашние вещи, на­пример: в двух углах сеней были складенные из камней очаги, над коими висели большие железные крючки, вероятно» для того, чтобы котлы вешать. Далее итти мы опасались и возвратились назад к дому начальника, где собралось много на­роду, принесшего для продажи некоторые безделицы, бывшие для нас, впрочем, редкостью. И сам начальник согласился наконец променять нам свое пышное, шелковое платье на кусок сукна 5 аршин, но, чтобы не казаться в глазах наших менее нарядным и заставить нас думать высоко о своем достоинстве, а может быть, и богатстве, то пошел он по заключении торга во внутренность своего дома и через

четверть часа явился опять в красном шелковом платье, с натканными золотыми цветами. Вероятно, что он решился бы променять и это, если бы нашелся только охотник. Корысть казалась быть особенною его страстью: он обнаружил ее явно перед нами на самом деле, ибо, получив от нас многие подарки, долженствовав­ших быть для него немаловажными, не хотел дать нам ни одной сушеной рыбы,

казавшейся нам хорошо приготовленною и которую мы желали отведать, до тех пор, пока мы у него ее не купили, да и тогда не выпускал ее из рук своих прежде, пока не получил вещей по условию. Сукно и табак ценили они всего дороже, а особливо последний, за который соглашались отдавать все, что имели. Они не хотели даже брать вещей самых полезных, если могли только получить табаку не­сколько листов, но мы, к сожалению, оным не запаслися. Гребцы наши, имевшие табак для своего употребления, сделали выгодную мену. Так, например, один из нашего сообщества выменял на шелковый платок соломенную шляпу, которая по настоящему ничего не стоила, а была только взята как вещь для редкости: но сахалинец отдал сей шелковый платок, стоивший два рубля, за несколько листов табаку гребцу нашему.

Ветер становился свежим и принудил нас возвратиться на корабль в половине одиннадцатого часа. Но мы о том не много сожалели, потому что любопытство наше несколько удовлетворилось, а совершенное незнание языка не обещало нам от ближайшего с сими жителями знакомства ничега выгоднейшего, а особенно потому, что вход в дома возбранен был вовсе.

Итак, в северной части Сахалина не обитают коренные оного жители. Их добро­сердечие и кротость, вероятно, были причиною, что они вытеснены оттуда своими соседями, которые беспорно суть татары, перешедшие с берегов Амура на землю, принадлежавшую собственно айнам, посредством перешейка, который, может быть, недавно соединяет Сахалин с Татариею. Подобной участи подверглись и ко­ренные обитатели южной части Сахалина, где поселились японцы, почитающие ту

страну своею собственностью* а жителей оной своими поддаными. Поселившиеся японцы у Анивского залива состоят по повелению японского правительства под непосредственным управлением японцев же: но пекинский двор, конечно, не знает о поселении подданых своих на Сахалине. Сим то образом истребляется непри­метно народ, который населял, может быть, за два столетия еще Сахалин, Иессо и большую часть островов Курильских, будучи вытесняем воинственнейшими и сильнейшими своими соседями. Теперь нет уже более сего народа в северной части Сахалина. Между живущими у залива Надежды приметил я только одного, походившего на айна.

Татары, нынешние жители сей части Сахалина, столько известны, что подробное описание оных кажется нимало ненужным. Но как мы приставали здесь первые из европейцев, переселение же их на Сахалин может быть произвело перемену в образе их жизни, то я и намерен сообщить о том, что мы при кратковременном посещении их могли только приметить.

Обыкновенное платье людей сих составляет парка из собачьего меху или из кишек рыбьих, которая называется на Кадьяке и Алеутских островах камлейкою, широкие и длинные шаровары из толстой холстины и рубашка из синей бумажной ткани, застегиваемая двумя медными пуговицами. Сапоги носят вообще из тю­леньей кожи, а на голове соломенную шляпу, подобную той, какую обыкновенно употребляет простой народ в Китае. Волосы заплетают по обыкновению в косу, висящую ниже пояса. Начальник, выключая верхнее его шелковое платье, одет был также просто и неопрятно, как и прочие. Он не отличался ни лучшею рубашкою, ни другим чем-либо. Ему оказывали прочие мало уважения и обходились с ним с довольным равенством. Впрочем, был он один с усами, у других же усы и борода обриты. Украшений не приметил я никакого рода.

Их пища должна состоять в одной рыбе, ибо нигде не видали мы признаков земледелия, хотя близ селения и находятся многие великие равнины, казавшиеся по высокой хорошей траве весьма к тому удобными. Мы не приметили даже и мест, где бы разводились огородные овощи, которые, впрочем, как у китайских, так и других татар весьма обыкновенный Итак, пищи из царства растений не имеют они вовсе, равномерно ничего и мясного. Кроме собак не видали мы ни домашних четвероногих животных, ни птиц дворовых. Напротив того, у каждого дома находились многие сушильни (балаганы), наполненные рыбою, приготовленною особенно хорошо.

В чищении и сушении рыбы должны быть они искуснее камчадалов, по крайней мере живущих около Петропавловска и Нижнекамчатска. Но только у каждой су­шильни находилось множество малых червей, покрывавших на дюйм землю, чего на Камчатке мы не видали и что для зрения было очень неприятно. Собак держат они, вероятно, как для своего одеяния, так и для езды зимней. Великое множество оных и саней, из которых видели мы одни, во всем похожие на камчатскую нарту, но только немного побольше, доказывает то неоспоримо. Дома их довольно ведики и построены все, выключая один, виденный нами пустой, на столбах высотою от 4 до 5 футов над землею. Пространство между столбами под домами занимают их собаки. На передней стороне дома сделано крыльцо, шириною около 10 футов, на которое всходят по лестнице, состоящей из 7 и 8 ступеней. Дверь находится на самой середине крыльца: она ведет в сени, которые занимают большую часть Дома, но совершенно пусты. Таков был дом начальника, из чего заключить следует и о прочих. Одна только дверь дома начальника была отворена, но зато охраняли ^ее Два человека, которые не могли, впрочем, воспрепятствовать нам заглянуть в ^сени, в которых ничего мы не приметили, кроме стен и второй двери, находящейся

прямо перед первою. Сия, вероятно, ведет в покой жен их, которых скрывали они от нас так строго, что мы нм одной не видали. Главнейшею причиною их боязни и нехотения познакомиться с нами короче, конечно, были их жены, для скрытия которых закояотили они двери и окна, что учинено в короткое время, с великою поспешностью собранными досками, укрепленными жердями и гвоздями.

В сей деревне, состоящей из 15 или 18 домов, должно находиться всех жителей от 60 до 70, потому что мы видели совершеннолетних не более 25, которые, конечно, все показывались как по обязанности для защищения своей собственности, так и из любопытства. Селение у северного залива гораздо более сей деревни как чис­лом домов, так и количеством народа, что доказывает виденное там лейтенантом Левенштерном множество людей, одетых в богатое платье. Сии долженствовали быть начальники, следовательно, и число их подчиненных полагать надобно не­сравненно превосходнейшим. Итак, если принять, что жителей в нем вдвое более, т. е. 140, а в другом меньшем, находящимся у северного же залива оО, в третьем на северо-западной стороне, виденном нами в некотором отдалении —100, число же жителей в разных местах по одиночке рассеянных домов 50, тогда число всех поселившихся здесь татар будет составлять 400, которое, по мнению моему, можно скорее уменьшить, нежели увеличить.

Сей залив, названный именем корабля нашего Надеждою, есть место довольно открытое, следовательно, для якорного стояния мало удобно, а особливо по­тому, что грунт вообще каменистый. Он находится в широте 54°10'15", долготе 217°32'36". Хотя и легко запасаться в нем дровами и водою, хотя в рыбе также великое изобилие, однако, положение его таково, что он редко посещаем быть может мореплавателями.

Возвратясь на корабль в 1 час пополудни, тотчас снялись мы с якоря и пошли из залива. В предыдущей главе упомянуто, что сильное течение от юга препятс­твовало нам осмотреть противолежащий берег Татарии. Почитая важным узнать сколько-нибудь основательнее о его положении, желал я более всего увериться, простирается ли берег Татарии от мыса Хабарова, т. е. дальнейшей, виденной нами на севере оконечности, еще в прежнем своем NW мнаправлении, или склоняется от оного вдруг к западу, как то я с достоверностью полагаю и как то показывает­ся на картах, приняв, что виденное нами на севере от мыса Ромберха низменное предбрежье есть тот самый остров, который на картах означается в одинаковом направлении с матерым берегом, от чего и имеет вид полумесяца.

Итак, я при крепком ветре от SSO велел держать курс SWtW. Ход корабля был не менее 6 Vi и 7 узлов. В 7 часов показало корабельное счисление, что мы перешли 30 миль. Горизонт от S до NW быль весьма чист, так что мы могли бы непременно усмотреть берег и посредственной высоты, в расстоянии 25 до 30 миль. Мыс Хабаров долженствовал лежать от нас тогда на SW в расстоянии 12 миль, но мы не могли приметить никакого берега даже и с салинга. Сие доказывало сильное действие течения к северу. Наблюдения, произведенные в следующий день, подтвердили то действительно и показали место наше 35 милями севернее счисления. В канале действовало течение, конечно, сильнее, нежели вне оного в открытом море. Итак* расстояние наше от мыса Хабарова долженствовало быть вместо 12 миль улова- тельно вдвое или еще более. Таковое расстояние и тонкий туман, покрывавший вершины высокого берега, были, конечно, причиною, что мы не могли усмотреть оного. Если бы берег от мыса Хабарова продолжался еще в WSW направлении, хотя бы на 9 или 10 миль, то мы, невзирая на сильное течение, приблизились бы к нему настолько, что неминуемо увидели бы его. Сие обстоятельство служит верным

доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова приемлет направление к W, а может быть, еще и к WSW. До захождения солнца оставалось полчаса только, итак, мы не могли иметь никакой уже надежды увидеть берег, но прежде совершенного выхода нашего из канала хотел я еще один час держать путь прямо на W, чтобы по уменьшению или увеличению глубины заключить, приближаемся или удаляемся от берега? В 7 часов найдена глубина 28 саженей, а в 8 часов, семью милями западнее, 35 саженей, грунт песчаный. Сие показывало, что мы удалялись от берега, и служи­ло новым доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова не продолжается в прежнем своем направлении. Перед самыми сумерками приказал я осмотреть наиточнейше, приметен ли берег: однако не увидели никакого. На SW казалось, впрочем, нашему матросу, имевшему острое зрение, нечто черневшееся, но он не мог полагать с достоверностью, чтобы то был берег. Тогда сожалел я очень, что не воспользовался получасовым дневным светом и не остался при прежнем SWtS курсе. Может быть при оном увидели бы берег и его направление, хотя разность расстояния и составляла не более трех с половиной миль.

Сколько я ни желал изведать канал и весь берег Татарии от устья Амура до российских пределов, что для вернейшего географического определения сей части почитал весьма нужным, однако, не смел отважиться на то ни под каким видом. При вторичном отходе нашем из Камчатки остерегали меня не приближаться к берегу Татарии, принадлежащей китайцам, дабы не возбудить в недоверчивом и боязливом сем народе какого-либо подозрения и не подать через то повода к разрыву выгодной для России кяхтинской торговли*. Крайне сожалел я, что не

* До прихода нашего в Камчатку из Японии не имели мы никакого еще известия об отправлен­ном уже тогда действительно посольстве ко двору пекинскому, а потому и не мог я располагаться сообразно сему обстоятельству.

мог воспользоваться удобным случаем. Между малыми островами, лежащими близ мыса Ромберха, можно было бы, конечно, найти безопасное якорное место. Я не сомневаюсь, что таковое же находится и в проливе* между матерым берегом и низменным островом, имеющем вид полулуния, и отсюда мог бы я отправить особенную экспедицию в пролив Татарии и к устью Амура, но острова сии оби­таемы, как то мы в том удостоверились", следовательно нельзя было бы никак воспрепятствовать, чтобы во время многодневной нашей у оных бытности не узнали китайцы, к какой принадлежим мы нации: известно, что китайцы в устье Амура, который удерживать в своей власти стараются они с особенной ревно­стью, содержат вооруженные суда для охранения; итак, хотя дисциплина у них не так строга, как у японцев, но наверно бы донесли о том немедленно своему правительству. По сим причинам здесь нельзя было остановиться, хотя оно и есть единственное место, где можно было бы стоять некоторое время на якоре. Я не хотел умолчать и не объявить причин, которые удержали меня от продолжения своих исследований далее к S, потому, чтобы освободиться от упреков. Есть гео­графы, которые никогда недовольны мореходцами, хотя бы сии из рвения к сей науке подвергались величайшим опасностям. Даже на самого Лаперуза показали неудовольствие, что он не испытал канала, разделяющего Сахалин от Татарии, не принимая от него оправдания, что он хотя и нашел хорошее якорное место, из

* Если только оный существует действительно, что мне казалось весьма невероятным.

** Во время ночи, препровожденной нами в близости сих островов, видели мы на оных огонь в Двух местах.

коего мог бы послать для того гребные суда, однако, не сделал сего потому что не имел баркаса с палубою, без какового предприятие было бы слишком опасно: сверх того, наступило уже позднее время года, и южные ветры дули так продол­жительно и сильно, что если бы не сделался, к счастью его, двухдневный шторм от N и не вынес его из сего узкого места, тогда было очень сомнительно, мог ли бы он притти на Камчатку того же года? Итак, если и Лаперуза, способствовавшего столь много к усовершенствованию географии в сем туманном море, винят за то, что он не сделал и еще более, то кольми паче должны мы ожидать подобных упреков.

Поелику в путешествии Лаперуза имеется некоторое сомнение о существовании пролива между Татариею и Сахалином, то я и имел великое желание изведать сей канал с совершенною точностью. Но как на корабле, который в грузу шестнадцать с половиной футов,

произвести того было не можно, то и следовало принять другие меры. Почему я, воспользовавшись пребыванием нашим в Нагасаки и благорасположением японского правительства, приказавшего доставлять нам все от меня требованные материалы, к починке корабля нужные, старался баркас наш, который был отменно хорошо построен, привести в такое состояние, чтобы на оном можно было пере­плыть безопасно бурное Охотское море и притти в Камчатку, если каким-либо образом с ним разлучимся. Для сего приказал я сделать на баркасе палубу, обшить его медью, приготовить новый такелаж, новые паруса и все, что только нужно было для таковой экспедиции, начальником которой назначил капитан-лейтенанта Ратманова, быв уверен, что он исполнит важное поручение по моему желанию. По сообщении мною сего преднамерения Ратманову принял он поручение с

радостью и старался с неутомимым рвением об устройстве баркаса на такой конец всеевозможным образом. Я хотел дать ему в помощники лейтенанта Бедлинсгаузена, искусного морского офицера, и снабдить их хронометром, секстантом и всем ^нужным для точного астрономического определения не только северо-западного берега Сахалина, но и противолежащего до самого устья Амура. На случай обре­тения, что Сахалин отделяется от Татарии действительно проливом, назначил я ^залив Кастрье для двухдневного отдохновения и запасения водою. В сем состоял

план мой, к исполнению коего полагал я с достоверностью найти хорошее якорное место у северо-западной оконечности Сахалина и, остановясь там на две или на три недели, дождаться возвращения Ратманова, который, конечно, мог бы удобно окончить экспедицию в такое время, но сие мое чаяние, как уже выше объявлено, оказалось тщетным. Если бы я и нашел по предположению моему надежное якор­ное место, то и в таком случае был бы в состоянии исполнить только маловажную часть своего плана, потому что при отходе моем из Петропавловска к Сахалину, как то уже выше объявлено, остерегали меня письменно не приближаться ни под каким видом к берегам китайской Татарии.

По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S от устья Амура не может быть прохода между Татариею и Сахалином, в чем согласны со мною и все прочие, на корабле бывшие и могшие судить о сем. Итак, хотя следствие подобного предприятия может только быть подтверждение наших заключений, но, невзирая на все сие, почитаю я такое предприятие не бесполезным потому, что осталось и еще неизведано пространство, составляющее от 80 до 100 миль и положение устья Амура не определено с точною достоверностью. Совершение сего испытания, не маловажного для России в политическом отношении и вообще для географии, предпринято быть может весьма удобно из Удинского порта и притом с надежным успехом и без всякой опасности, если препоручена будет экспедиция предприимчивому, осторожному и искусному офицеру.

Поелику я неоднократно уже упоминал о своем мнении, что между Татариею и Сахалином не может быть прохода и поелику предмет сей может быть оста­нется надолго еще спорным, то я и намерен привести здесь кратко причины, побудившие меня утверждать свое мнение. Оные основываются, собственно, на испытаниях, учиненных Лаперузом на юге, а нами на севере от перешейка, соеди­няющего Сахалин с Татариею. Лаперуз надеялся найти здесь проход в Охотское море, который для него был бы весьма важен, ибо чрез то сократилось бы много

плавание его в Камчатку. Он продолжал итти так далеко по каналу, пока глубина позволяла величине кораблей его, которая уменьшалась через каждую милю одною саженью. Мнение его, что он находился в заливе, не имеющем выхода в Охотское море, подтверждалось более всего тем, что он не примечал течения, которому бы

в противном случае надлежало оказываться непременно. Лаперуз остановился на-

конец на глубине 9 саженей и не отважился итти далее потому, что беспрестанно

дующие в летние месяцы сильные южные ветры и великое волнение угрожали в водах мелких опасностью. Почему и послал для измерения глубины два гребных

судна, отправившееся к северу, перешед три мили, где найдена глубина 6 саженей,

возвратилось к кораблям обратно. При сем достойно; сожаления то, что испытание

относительной тяжести воды, чего ученые обоих кораблей, конечно, не оставили

без внимания, не сделалось известным. Если бы не найдено было при том никакой или только малая, разность в тяжести воды морской, тогда как сие, так и без­действие течения послужили бы неоспоримыми доказательствами, что прохода совсем не находится. Известия, полученные Лаперузом во время бытности его в заливе Кастрье, хотя и долженствовали быть недостаточны по незнанию языка, однако подтверждают то, впрочем, довольно сильно. Когда Лаперуз начертил ка­рандашом на бумаге Сахалин и противолежащий берег Татарии, оставив между оными пролив, и показал то обитающим у вышеупомянутого залива, тогда один из них, взяв у него вдруг из руки карандаш, провел черту через означение пролива и дал уразуметь чрез то, что Сахалин соединяется с Татарией узким перешейком, на котором растет, якобы, и трава и чрез который будто бы перетаскивают они иногда свои лодки. Сии известия, постепенное глубины уменьшение и бездействие течения побудили Лаперуза заключить весьма справедливо, что Сахалин или со­единяется с Татариею перешейком, или канал, разделяющий сии обе земли, ста­новится наконец очень узок, где глубина должна быть не более нескольких футов. Лаперуз, сообщая свое мнение, не утверждает оного совершенно, но сие приписать надобно, может быть, его скромности, которая не позволила ему утверждать на­стоятельно того, чего не испытал он сам собою. Сообразуясь с сим, продолжали до сего несправедливо изображать на картах Сахалин островом, а канал между оным и матерым берегом называть проливом Татарии. Испытания, учиненные нами на 100 миль севернее, не оставляют теперь ни малейшего более сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татариею перешейком. Лишь только начали приближаться к северной оконечности Сахалина, нашли мы великую раз­ность в тяжести воды морской. Сия разность не может быть приписана реке, здесь впадающей в море, потому, находясь в возможной близости к северо-восточной стороне его, нельзя бы было не увидеть его. Близость Амура долженствовала быть тому причиною. Сверх сего была вода мутна и желтоватого цвета. По обходе нашем северной оконечности, чем далее плыли мы к югу близ северо-западного берега, тем более и более становилась вода легче и, наконец, в близости канала, разделяющего на севере от Амура Сахалин от Татарии, почерпнутая с корабля, оказалась совершенно пресною и почти одинаковой тяжести с корабельного водою, как то прежде уже упомянуто. Если бы существовал пролив между Сахалином и Татариею, тогда южные ветры, господствующие по свидетельству Лаперуза чрез в^се лето, долженствовали бы вгонять соленой воды в лиман, в который впадает Амур, такое множество, что при выходе оной в северный нами открытый пролив не может она лишиться всех соленых частиц своих. Но как мы испытали совсем тому противное, то и служит сие ясным доказательством, что между Сахалином и Татариею вовсе не существует пролива. К сему присовокупить надобно и сильное

от юга в северном канале течение, о коем объявлено мною в предыдущей главе обстоятельно. Если бы вливаемая Амуром вода могла стремиться в ту и другую сторону, тогда оное было бы непременно слабее.

Прибавление. Сии примечания писаны мною там, где учинены испытания, вне­сенные в журнал мой. По прибытии нашем после в Кантон обрадовался я немало, нашед путешествие капитана Бротона, которое издано во время нашего отсутствия. Из оного всякий усмотреть может, что предположения мои о соединении Сахалина с Татариею совершенно подтверждаются. Капитан Бротон, имевший малое судно, которое ходило не глубже 9 футов, простер свое плавание с южной стороны к северу между Сахалином и Татариею 8 милями далее Лаперуза, где глубина была

2 сажени, и нашел, что канал оканчивался заливом, вдающимся в землю на 3 или 4 мили. Он приказал объехать залив сей на гребном судне и удостоверился, что оный окружается повсюду низменными, песчаными берегами так, что нигде не оказалось ни малейших признаков к проходу. Итак, здесь-то открыт им предел великого залива Татарии. Но если бы, невзирая и на сие, скрылся от усмотритель- ного Бротона и внимательного помощника его Чапмана, которому препоручил он изведать залив сей, где-либо узкий канал, в таком случае неминуемо приметили бы они течение. Но Бротон говорит ясно, что совершенное спокойствие водной поверхности в сем месте служило для него доказательством, что берег нигде не прерывается, следовательно, и пространство воды, существующее между Сахалином и Татариею, есть не что иное, как обширный залив. В испытании тяжести воды морской не настоит при сем никакой надобности. Итак, теперь доказано совер­шенно, что Сахалин соединяется с Татариею низменным песчаным перешейком и есть полуостров, а не остров. Почему справедливость и требует означаемый на картах со времени путешествия Лаперуза пролив Татарии изображать и называть заливом оный, хотя весьма вероятно, что Сахалин был некогда, а может быть еще в недавние времена, островом, как представляется оный и на китайских картах, но что наносные пески Амура соединили его с матерой землей.

Августа 15-го в 8 часов вечера переменили мы курс W на NNO. При отбытии моем из С.-Петербурга желали, чтобы я осмотрел острова Шантарские, лежащие в широте 55°, на востоке от Удинского порта, в расстоянии около 60 миль, потому что, невзирая на близость к ним сей гавани, неизвестно и поныне основательно ни число, ни положение оных. Хотя я оставил Камчатку с твердым намерением по окончании описи Сахалина описать и сии острова, но опись Сахалина задер­жала меня более, нежели я ожидал, сверх того я был обязан уважить и то, что нам надлежало притти в Кантон в начале ноября, куда в то же время долженствовала, прибыть и «Нева» с грузом пушных товаров, и потому принужден я был оставить сие намерение без исполнения. Необходимо нужно было не только не заставить «Неву» дожидаться нас в Кантоне, но и притти туда как можно ранее, дабы иметь довольно времени к окончанию своих дел (которые, по причине первого прихода россиян в Кантон, долженствовали быть сопряжены с разными затруднениями) и успеть выйти оттуда при NO муссоне. Итак, надлежало неминуемо поспешать в Камчатку, куда желал я притти еще в исходе августа, ибо ясно предвидел, что пребывание наше там продолжится четыре или даже пять недель. Но чтобы плавание наше не было совсем бесполезным для географии, то и вознамерился я при сем случае определить некоторые места западного камчатского берега от 56° широты до Большередка, полагая, что оный не определен еще астрономическими наблюдениями. Почему и направил путь свой к оному.

Дувший во весь день свежий ветер от SSO сделался в 10 часов крепким и про­должался чрез всю ночь и весь следующий день. Перед полуднем показалось солнце. Мы определили широту 55°24' и узнали притом, что в 22 часа по снятии с якоря увлекло нас течением к северу на 33 мили. Под вечер сделался ветер несколько слабее, однако, дул чрез всю ночь все еще сильно.

В 2 часа пополуночи неожиданно усмотрели мы берег на севере, который по малой его обширности признали островом. Я приказал немедленно лечь в дрейф, но увидев после, что находимся от него еще далеко, стали лавировать под малыми парусами к нему, чтобы осмотреть точнее новое наше открытие, каковым считал я оное, во-первых, по той причине, что ближайший тогда от нас берег долженство­вал быть открытый капитаном Биллингсом каменный остров Иона, которому по карте Сарычева следовало находиться от сего 3° восточнее. Чего ради матросу, усмотревшему прежде всех сей остров, выдано было награждение, назначенное мною на таковой случай. На рассвете оказалось, что это был каменный остров, подобный Ионе. Нам не оставалось более ничего, как определить только положе­

ние его с точностью, ибо во время, бурной ночи ияи продолжительных туманов, каковые не бывают нигде столько часты, как в Охотском море, может быть для мореплавателей весьма опасным. День был пасмурный, и я отчаивался уже в произведении наблюдений. В 10 часов показалось к счастию солнце: в полдень удалось нам изловить его также между облаками с Горнером, который сверх того взял несколько высот близ меридиана, по им вычислил широту, разнствовавшую от определенной меридианными высотами только полуминутою, в полдень лежал от нас остров на NW32⁰» в расстоянии от 7 до 8 миль: бурун вокруг него виден был ясно. Мы продолжали держать курс к NO до 2 часов — он лежал тогда от нас прямо на W и мы оставили остров сей, уверившись, к сожалению, что он не есть новое открытие, но должен быть обретенный уже Биллингсом остров Иона, однако, нашли при том в определенной прежде долготе его погрешность, составляющую почти 3°. Итак, и заслуживаем, кажется, именоваться вторыми открывателями. Истинное, определенное нами положение сего острова есть 56°25'30" и 21б°44'5". На карте Сарычева показан он под широтою 56°32", а долготою 146° 12' восточной или 213°48'западной от Гринвича. Итак, выходит разность в широте шесть с половиной минут, а в долготе два градуса 56 минут. По карте Сарычева лежит остров Иона на S от Охотска, по выходе из коего открыт он через три дня: но как невозможно, чтобы по-корабельному счис­лению вышла неверность в трое суток три градуса, то и полагал я, что должна быть погрешность и в долготе Охотска, что и действительно потом оказалось. Охотск лежит по вышеупомянутой карте под 145°10' восточной долготы от Гринвича. Академик Красильников определил в 1741 году долготу Охотска 143°12\ Так как долгота Петропавловска, определенная Красильниковым, имеет только несколько секунд разности от определений капитана Кинга и астронома Ваелеса, также весь­ма мало от определений Лаперуза и наших, то заключить можно, что все долготы, определенные Красильниковым, должны оыть верны и что разность около 2° между определениями Биллингса и Красильникова должна быть приписана погрешностям последнего астронома; но ежели ж определения капитана Биллингса принимать вернее Красильниковых и долгота Охотска основана на истинных наблюдениях, в таком случае остров, нами виденный, есть новое открытие.

Остров Иона есть не что другое, как голый, каменистый остров в окружности около 2 миль, высота коего над поверхностью моря 200 тоазов. Он со всех прочих сторон, кроме западной, окружен камнями, которые, может быть, простираются далеко еще под водою. Когда находился от нас этот остров на N. тогда в 12 милях от него найдена нами глубина 75 саженей, а когда на W в 10 милях, тогда не могли достать дна 120 саженями. Близ северной стороны его должна быть глубина го­раздо меньше. Сарычев объявляет в путешествии своем, что глубина была только 27 саженей, когда остров лежал на StW в 15 милях.

Ветер уже многие дни дул от О, ONO и NO, туман продолжался беспрерывно, но если на несколько часов и рассеивался, то за оными наступала пасмурная мрачная погода и дожди сильные. Сии восточные ветры принудили меня держать курс к югу и лишили чрез то надежды притти к западному берегу Камчатки в широте 55 и 54°, как то имел я намерение.

Августа 20-го перед полуднем небо прояснилось, и мы могли наконец произвести наблюдения, коими определена широта 53°20', долгота 211°20'9" южнее и 40' восточ­нее, нежели выходило по моему счислению. Ветер сделался от NW, но по кратком времени перешел опять к SO и сопровождался попеременно дождем и туманом: такая погода случалась и при западном ветре, но переменялась неправильно.

Наконец настал ветер WNW, который мало-помалу сделался свежим, но непро- зримый туман все еще нас преследовал. Ртуть в барометре опустилась на 28 дюймов 9 линий» что, казалось, предвещало шторм неминуемый; но оный не последовал. Мы испытали многократно в сем неблагоприятствующем для плавателей море, что не только при низком стоянии ртути в барометре, но и при великом падении ее не случалось особенно бурной погоды.

Я желал пройти в сей раз между Курильскими островами Харамакотаном и Шиамкотаном, надеясь увидеть при том остров Черинкотан, в определении ши­роты коего, равно и четырех островков, названных мною Каменными ловушками, настояла неизвестность в нескольких минутах, почему я и велел держать курс туда. Солнце совсем не показывалось, густой туман окружал нас беспрестанно: я ожидал с величайшим нетерпением ясного дня, дабы поверить свое счисление, что

по причине сильного у Курильских островов течения долженствовало быть весьма нужно. Быв в неизвестности, как близко находимся к островам и какой держать курс, препроводили время в величайших заботах. Наконец 26 августа перед полу­днем туман рассеялся. Мы находились, как то я полагал, гораздо севернее, нежели показывало корабельное счисление, и вместо того, чтобы быть вблизи шестого острова, усмотрели теперь острова Ширинку, Монконруши и Алаид. Признаюсь, что блуждание наше в беспрестанном густом тумане столько нам надоело, что я не мог уже решиться и держать курс назад к S, чтоб исполнить свое преднамерение и пройти между шестым и седьмым островами. Напротив того, почел нужнывосполь-

воспользоваться наступившею ясною погодою, чтобы пройти опасную цепь сих остро­вов, пока не покроет Нас опять туман густой, почему и велел я держать курс между островами четвертым и третьим, а потом между Поромуширом и Онне- котаном, т. е. вторым и пятым, поелику проход сей из всех пространнее и без­опаснее в целой цепи, по коему одному только плавают российские купеческие суда. В полдень определена наблюдени­ями широта 50°4'32" долгота 204°57'24". В сие время находились от нас острова: Ширинка на NO 11°, Монконруши на SW 49°, Алаид на NO 25°, оконечность на южной стороне Поромушира, которую признавали мы сперва несправедливо южнейшим мысом сего острова, на SO 86°: она лежит в широте 50°3'50", а юж- нейший мыс по наблюдениям нашим в широте 50°0'30", долготе 204°35'45". Последний назвал я мысом Васильевым, именем Васильева. Берег вблизи мыса Васильева, равномерно и всей южной стороны Поромушира горист особенно. Он, снижаясь мало-помалу, оканчивается у мыса Васильева низменным песчаным берегом, простирающимся на доволь­ное расстояние к югу. Сей крайнейшей оконечности по причине ее особенной низменности капитан Кинг не мог, конеч­но, видеть. По объявлению его должна лежать южная оконечность в широте 49°58'. В 1 час и 20 минут пополудни лежала она от нас прямо на О в 9 милях: в 3 Уг часа прямо на N в 3 милях; посему мы имели удобный случай определить долготу ее с точностью. Юго-западная сторона Поромушира не так гориста, как южная, и состоит попеременно то из низменного берега, то из гор посредствен­ной высоты. Берега утесисты, на коих видели мы во многих местах снег, который был, может быть, уже новый. Юго-западная сторона отличается особенно двумя пиками, из коих южнейший довольно высок, но находящийся на юго-западной оконечности, состоящей по себе уже из высокого берега, имеет весьма великую высоту. Сей назвал я пиком Фус, именем известного в российских ученых лето­писях академика. Он лежит в широте 50° 15'00", долготе 204°49'30". Берега между юго-западною и северною оконечностями не могли мы видеть, но вместо того осмотрели с точностью юго-восточную сторону, находившись от оной в недальнем расстоянии. Обошед мыс Васильева, начали держать в параллели к берегу. Здесь претерпели мы несколько жестоких порывов ветра, обратившего внимание наше на

худое состояние такелажа, который повредился во время плавания по Охотскому морю более, нежели бы могло произойти то в плавание трикраты продолжитель­нейшее в другом лучшем климате. От мыса Васильева простирается берег почти на NOtN до оконечности, отстоящей от него на 19 миль. Сия высоты довольной, но оканчивается низменностью. Берега и здесь так же, как у южной оконечности, низменны, но возвышаются мало-помалу в горы посредственной высоты, которые во многих местах покрыты были снегом нерастаивающим, вероятно, чрез целое лето, продолжающееся в сем суровом климате только два месяца, — июль и август. Юго-восточный берег острова представляется вообще гористым; однако, в некото­рых местах находятся и долины, казавшиеся мне удобными к землевозделыванию, но мы не приметили нигде признаков, чтобы сия часть острова была обитаема. Юго-восточная оконечность острова и другая лежащая в широте 50°19'10", долго­те 204°14', составляют пространный залив, простирающийся во внутренность острова более, нежели на 5 миль. В нем видели мы между утесистыми берегами углубление, в коем находится, может быть, хорошее якорное место. От северной оконечности сего залива имеет берег направление NO 48° до восточной оконеч­ности острова, которая лежит в широте 50°28'00", долготе 203°5'00"и отличается стоящей вблизи высокою горою. В том же направлении, несколько севернее только первой, находится и еще другая гора, высоты едва ли не превосходнейшей. Сей берег горист вообще. Направление его от восточной до севернейшей оконечности есть почти NNO; но мы не могли рассмотреть его ясно, потому что предлежал ему остров Сумшу, составляющий с северо-восточною стороною Поромушира пролив, шириною не более 1 Уг мили. В следующий день могли мы, впрочем, видеть через низменный остров Сумшу северную оконечность Поромушира. В 8 часов нахо­дились от берега не далее 5 миль. В сем расстоянии найдена глубина 35 саженей, грунт каменистый. Пик северо-западной оконечности острова Оннекотана лежал тогда от нас на SW53°; остров Монконруши на SW76°, восточная конечность Поромушира на NO 30°.

По безветрии, продолжавшемся несколько часов, во время коего влекло нас течением сильно к берегу, настал свежий ветер от NW, при коем удалялись мы ночью от берега; но в 4 часа пополуночи начали держать курс опять к северу. На рассвете увидели на севере высокий' пик южной камчатской оконечности, которой назван мною Кошелевым, а в'8 часов усмотрели через Сумшу остров Алаид и северную оконечность Поромушира в одном NW 68° направлении. Пик Кошелев лежал тогда от нас HaNO 2°30'.

Остров Сумша вообще низмен, но берега его во многих ме­стах утесисты. Южный мыс его оканчивается низменностью, равномерно и северная оконечность, выключая у сей некоторые маловажные возвышения, которые суть единственные на всем острове. Незадолго перед полуднем увидели мы и мыс Лопатку.

Он подобно острову Сумшу, с коим, может быть, соединяется, весьма низмен. Канал, разделяющий оные, наполнен мелями.

В прежние времена ради близости берега, что почиталось тогда главною вещью, проходили оным малые суда, но поелику в нем погибало оных много, то впоследствии времени, как то я узнал в Камчатке, проходить сим каналом было запрещено. В полдень находились от нас восточная оконечность Поромушира на

NW80°, остров Алаид на NW78°, южная оконечность острова Сумшу на NW89°, северо-западная его оконечность на NW62°. В сем положении определена нами широта 50°38', долгота 203°00'42". Расстояние наше от ближайшего берега, т.е. от острова Сумшу, было 22 мили.

Во время плавания нашего из Камчатки к Сахалину определили мы широту мыса Лопатки 51°03'; но поелику не видели ясно оного, то и полагали притом некую по­грешность. Капитан Кинг определил широту сего мыса 51°00', а капитан Сарычев 50°56'. Почему я и вознамерился подойти в сей раз к мысу Лопатке сколько воз­можно ближе, к чему способствовал весьма свежий ветер западный, позволявший нам держать курс к N. ведущий к оной. Но помрачившееся скоро пополудни небо и наставший густой туман скрыли берега совсем от зрения. В 3 часа находились мы по счислению в широте 51°00'; итак, видя, что намерение мое остается тщет­ным, приказал я держать NNO, а потом в 4 часа, подошел весьма близко к берегу, NO, ведущий вдоль оного. Пик Кошелев лежал тогда от нас на NW 35°. Ветер дул чрез целую ночь свежий от W; погода сделалась ясная, совершенно безоблачная, какой не случалось ни однажды во все сие наше плавание. На рассвете увидели мы мыс Поворотный на NW 7°, в расстоянии от 22 до 24 миль; Вулкан на NO 1°30', Шипунский нос на NO 50°. В 11 часов настало безветрие, которое продолжалось до 8 часов вечера и огорчало нас чрезмерно. Мы знали, что множество писем ожидало нас в Петропавловске, и надеялись не только получить разные известия по обыкновенной почте, но и полагали, что отправленный за несколько месяцев в С.-Петербург курьер возвратился, конечно, обратно и привез нам ответы на письма наши, посланные при отходе из Камчатки в Японию. Несколько дней уже главным предметом наших разговоров были ожидаемые, любопытства достойные

известия о политических европейских происшествиях, которые в продолжение двух годов долженствовали соделаться немаловажными. Быв питаемы таковою лестною надеждою в близости Авачи и не имев способов достигнуть исполнения наших желаний, чувствовали мы сугубую досаду на благоприятство сего случая.

Августа 29-го в 8 часов вечера вошли мы наконец в губу Авачинскую и следу­ющего дня в 3 часа пополудни стали на якорь в Петропавловском порте, находив­шись в отбытии из оного ровно 2 месяца. Во все сие время редко случались дни, в которые бы не мочил нас дождь или не проницала бы платья нашего туманная влага; сверх того, не имели мы никакой свежей провизии, выключая рыбы залива Надежды, и никаких противоцынготных средств; но, невзирая на все то, не было у нас на корабле ни одного больного.

ГЛАВА VII

В ПЕТРОПАВЛОВСКОМ ПОРТЕ

 

Приближение «Надежды» к Аваче наводит немалый страх на жителей Петропавловской гавани. — Прибытие казенного транспортного судна из Охотска. — Большая часть привезенной на нем провизии найдена поврежденною и негодною. — Обыкновенный в Охотске способ солить мясо и укладывать сухари для перевоза. — Приход судна Американской компании из Уналашки. — Получение известий о «Неве». — Приезд поручика Кошелева из Нижнекамчатска с уполномочием от губернатора снабдить нас всем нужным достаточно. — Постановление офицерами «Надежды» памятника капитану Клерку и астроному Делиль-де-ла-Кроэру. — Побег из Камчатки японцев. — Известия об Ивашкине и его ссылке. — Братья Верещагины. — Отбытие «Надежды» из Камчатки. — Астрономические и морские наблюдения в Петропавловском порте.

Приближение наше в сей раз к Петро­павловску произвело в жителях оного немалый страх. Они знали, что отсутствие наше долженствовало продолжаться два месяца; однако, им казалось невероятным, чтобы могло то последовать с такою точностью. Почему, увидев наш корабль, не верили, чтобы это был он действительно; другого же одинаковой с ним величины российского судна не могли они ожидать никакого, итак, заключив, что идет к

ним корабль неприятельский, начали многие уже из них уходить с имуществом своим на близлежащие горы. Со страхом несовместен хладнокровный рассудок. Петропавловцам казалось вероятнее, что неприятельский фрегат обошел полсвета для того, чтобы овладеть их местечком, коего все богатство состоит в некотором количестве сушеной рыбы, и где фрегат найдет провизии едва ли на полмесяца, нежели думать, что мы возвращаемся к ним в назначенное время и, невзирая на то, что по последним за полгода назад известиям знали они, что Россия ни с кем не воевала, однако не прежде успокоились, пока не пришел к ним солдат, занимавший пост свой на горе близ входа в порт, и не уверил их, что наводящий страх корабль должен быть точно «Надежда», как по всему своему виду, так особенно по весьма короткой, в сравнении с другими кораблями, бизань-мачте. Сей опытный солдат, бывший в экспедиции Биллингса, почитался разумеющим таковые вещи, почему и поверили ему с радостью.

Мы не нашли в порте ни одного судна. Ни пакетбот, ни транспорт, на коем сле­довало доставить требованную мною провизию, еще не приходили, хотя ожидаемы были уже около шести недель. Итак, мы, в чаянии своем найти здесь присланные нам письма, крайне обманулись. О неприбытии пакетбота беспокоились мы чрез­вычайно. Плавание Охотским морем, а особливо между Курильскими островами, опасно, и редко совершается скорее четырех недель, а потому и постановлено, чтобы пакетботу приходить в устье Воровской реки, находящейся на западном камчатс­ком берегу под широтою 54°15', Сие место для мелких судов очень удобно, потому что глубина оного от 7 до В футов; а отдаление его от Верхнекамчатска, будущего местопребывания губернатора, не более 100 верст. Переход в оное из Охотска при мало благоприятствующем ветре не может продолжаться долее четырех дней. По сим обстоятельствам заключили мы, что пакетбот прошел в море, а с ним и наши письма, коих мы с такою нетерпеливостью ожидали. Но беспокойство наше продолжалось короткое время. Сентября 2-го поутру донесли мне, что в заливе остановилось на якорь двухмачтовое судно. Я послал немедленно к оному офицера, который возвратился через 2 часа и привез с собою командира казенного транспорта мичмана Штейнгеля, пришедшего из Охотска. Через него-то получили мы, нако­нец, свои письма, из коих последние писаны были 1 марта сего года. Он доставил мне и пакеты, присланные в Охотск министром Румянцевым с отправленным из С-Петербурга, фельдъегерем, совершившим сей далекий и трудный путь в 62 дня.

В них находились отзывы на донесения, посланные мною в прошедшем году перед отходом в Японию. Они обрадовали меня чрезвычайно; поелику содержали в себе лестную награду за все, претерпенные мною в сем путешествии много различные неприятности. В рассуждении обратного нашего в Россию плавания заботился я менее. Если бы во время оного и постигло нас несчастие, то сие случилось бы в морях, в коих каждый год бывают многие корабли разных европейских наций, следовательно, доставленная нашим путешествием польза открытиями и описа­ниями охранялась уже до вольно. Но, чтобы обезопасить и плоды трудов наших с большей осторожностью, решился я отправить в С.-Петербург со штафетом все сочиненные нами карты при кратком донесении о наших открытиях. Тилезиус приготовил знатное собрание рисунков, относящихся к естественной истории, чтобы послать при сем случае в Академию. Сии драгоценные для нас вещи едва не подпали, однако, той участи, от коей предохранить оные я старался. Я послал их на судне Штейнгеля, который вышел из Авачинской губы 20 сентября, но не мог достигнуть назначенного ему места, и принужден был возвратиться в Камчатку. По несчастному случаю судно село на мель недалеко от Большерецка; однако спас­

лось. Следствием сего неприятного приключения было, что все посланное нами доставлено в С.-Петербург шестью месяцами позже; потому что отправлено после из Камчатки по зимней почте дальнейшим путем чрез Гижигу.

Весь такелаж корабля нашего во время плавания в тумане около берегов Са­халина так повредился, что надобно было его или исправить, или переменить но­вым. Итак, по расснащении совсем корабля занялись разными работами, которые производимы были с особенною охотою и поспешностью. Теперь настало время к предприятию обратного плавания в Россию. Каждая напрасно не потерянная ми­нута напоминала нам, что скорее возвратимся в свое отечество; большего к трудам ободрения не требовалось. Я приказал выгрузить весь корабль как для починки водяных бочек, так и для прибавления 6000 пудов баласта в замену выгруженного железа. Для освобождения служителей от трудной и скучной работы заказал я по прибытии своем в Петропавловск из Японии приготовить для нас дров 70 саженей. Надлежало запастись ими в Камчатке на все время обратного плавания, потому что оные в Китае, на острове Св. Елены и мысе Доброй Надежды чрезвычайно до­роги. Здесь же могли мы взять дрова готовые, сухие. Известно, что доставление в Камчатку материалов сопряжено с великими трудностями и издержками; для чего и решился я удержать у себя из всех корабельных запасных материалов столько,

сколько полагают нужным до прибытия в Кронштадт, прочее же оставил все в Петропавловске, между чем находился и якорь корабля нашего с новым канатом.

Из провизии, привезенной для нас из Охотска, взял я часть весьма малую, а именно, на три месяца солонины, на четыре месяца сухарей, и несколько пудов коровьего масла. Оная была вообще так худа, что я не захотел бы взять вовсе ничего, если бы мог надеяться достоверно, что получу в Кантоне провизию на все время плавания оттуда в Балтийское море. Две трети из оной оставил я в Петропавловске; ибо должен полагать, что и малое взятое количество испортится прежде времени, что и действительно случилось. Солонину сохранили с трудом шесть недель. В Кантоне принужденным нашелся я бросить ее всю в море. Не только бочки, в коих лежала солонина, были очень худы, но оную и приготовляют в Охотске весьма худо. Мне рассказывали, что здесь при солении мяса употре­бляют морскую воду для сбережения соли. Если это справедливо, в чем, однако, я еще сомневаюсь, то нетрудно себе представить, от чего солонина портится так

скоро. Сухарей не могли мы также сберечь долго. На обратном плавании нашем из Китая испортились оные настолько, что не годились даже для корма скота.

Я привез оных некоторое количество в Кронштадт для пробы, удостоверившей всех, что охотские сухари по долговременном плавании не годятся ни к какому употреблению. Образ укладывания оных в Охотске есть существенная причина их порчи. Они втискиваются с великою силою в кожаные мешки, причем большая часть в пыль обращается. Мешки для удобнейшего сшивания мочат водою; по­чему лежащие непосредственно у кожи плеснеют скоро и делаются потом совсем негодными к употреблению в пищу. Крупа перевозится точно таким же образом. Влажность кожаных мешков удобно ей сообщается; отчего начинает она скоро пахнуть затхлостью и делается негодною. Я взял крупы с собой малое количество для перемены пищи служителям, которые говорили, что долговременное употре­бление японской сарачинской крупы им уже наскучило; но оная при первом случае оказалась совсем испорченною. Сухари приготовляются в Охотске. Итак, я не по­нимаю, для чего кладут их в мешки кожаные, когда грузят прямо на судно. Если бы сей образ перевозки становился дешевле, тогда была бы некоторая причина к извинению; но сему выходит противное. Кожаный мешок стоит в Охотске 2 рубля с полтиной и служит только на один раз, потому что он при вынимании сухарей разрезывается, через это и делается после негодным, но если распарывать его и по шву с осторожностью, то и тогда портится много. Казна и не требует, чтобы берегли мешки для употребления в другой раз, ибо поставщик сухарей берет за оные всякий раз полную цену. Новая бочка, сделанная из елового дерева, стоит в Охотске 5 рублей. Она не должна быть так крепка, как солонинная, и, невзирая на то, может употребляться несколько лет; сверх того в нее поместится сухарей три мешка, итак, если употребить ее и однажды, то и тогда прибыток от каждых трех мешков составит 2 рубля с полтиною, кроме сохранения сухарей от порчи, которая при настоящих мерах неизбежна. Кожаные мешки только для доставле­ния провианта в Охотск нужны и удобны, потому что между городами Якутском и Охотском нет судоходства, а производится перевозка на лошадях и оленях, но употребление оных на судах, отправляемых из Охотска в Камчатку, кажется мне весьма странным. Взятое мною коровье масло было очень худо. Хотя я и прика­зал перемыть его, посолить снова крепко и положить в малые бочки, но при всем том не годилось в пищу, а посему и было употреблено вместо сала на смазывание корабельных снастей. Кто знает, каким образом его приготовляют и доставляют, тот не будет удивляться, что оно испортилось до такой степени; его не солили вовсе и привезли из Якутска в коробках, в коих также и в Камчатку отправили. Несравненно хозяйственнее было бы, если бы приготовили хотя четвертую часть требованного масла надлежащим образом, и доставили бы его в малых боченках.

В таком случае стоило бы оно дешевле и могло бы употреблено быть с пользою. Сие краткое известие доставленной нам из Охотска провизии доказывает, очевидно, с каким нерачением и неблагоразумием используют даже и важные в стране сей препоручения. Сумма около 15000 рублей употреблена при сем не только без ма­лейшей пользы, но и со вредом, который не без трудности отвратить предлежало.

Сентября 21-го пришло в Петропавловский порт малое судно «Константин», принадлежавшее Американской компании. Оным управлял штурман Потапов, отправившийся в Охотск из Уналашки. Недостаток в воде принудил его зайти в Авачу. Многие дни уже выдавал он матросам своим по весьма малому количеству воды; но при сих мерах осталось у него оной только восьмая доля одной бочки. Через 8 дней отправилось судно «Константин» опять в море; однако не достигло

своего назначенного места, как то мы после узнали. Жестокие бури принудили его возвратиться в Петропавловск и препроводить там всю зиму. Итак, недостаточный запас в воде был причиною, что судно пришло в Охотск девятью месяцами позже.

По прибытии в Петропавловск отправил я немедленно в Нижнекамчатск нароч­ного с извещением о нашем возвращении. Но уже не надеялся увидеть губернатора потому, что дела его не позволяли ему предпринять вторичной в одно лето трудной и опасной поездки; услышав же, что он на обратном пути своем из Петропавловска едва не утонул в реке Камчатке и что жизнь его спасена одним только усердием и приверженностью к нему солдата, не мог я и желать того.

Я ожидал брата его, бывшего с нами в Японии, который через четыре недели прибыл действительно к общей радости; с ним приехал и майор Фридерици, сопро­вождавший в Нижнекамчатск губернатора по отходе нашем к Сахалину. Поручик Кошелев имел от брата своего предписание всевозможно нам вспомоществовать, но оное могло бы принести нам менее пользы, если бы не сопровождалось ис­креннейшим дружества усердием. Шесть быков пригнаны были предварительно уже из Верхнекамчатска для того, чтобы на тучных петропавловских пастбищах поправились опять от усталости через дальнюю их перегонку. Рыбы приготовле­но было много соленой и сушеной, а сверх того несколько бочек и черемши или дикого чеснока. Сухарей насушили также много, которые были для нас весьма благовременны; ибо привезенные из Охотска оказались столь худы, что не могли быть употреблены в пищу, как разве при самой крайней нужде. Картофелем снаб­дили нас изобильно, также и другими огородными овощами, но только в меньшем

количестве, поелику оные привезти следовало из-за 300 верст. Словом, всякое же­лание исполняемо было с величайшим усердием. Никогда не забуду я сего любви достойного молодого человека, принимавшего ревностнейшее участие во всем, до нас относившемся. Многократно уже говорил я о нем с нелестною похвалою» но при всем том не могу удержаться, чтобы еще не хвалить его.

По приходе нашем в сей раз в Петропавловский порт предвидели мы ясно, что многоразличные на корабле работы не могли окончены быть прежде четырех или пяти недель; почему офицеры корабля и приняли намерение воспользоваться сим досужим временем, чтобы возобновить гробницу капитана Клерка. Из путешествий Кука и Лаперуза известно, что Клерк погребен в Петропавловске у большого дерева, на коем прибита доска с надписью о его смерти, летах, чине и цели предприятия, коего он соделался жертвою. Написанный живописцем Резолюции Веббером на доске герб, который приказал капитан Кинг повесить в Парашунской церкви, нашли мы в сенях майора Крупского. Никто, казалось бы, не знал, что означала живопись на доске сей написанной. Ни в Парашунке, ни в Петропавловске не су­ществует более церкви уже многие годы". Итак, счастливый случай только сберег доску с живописным гербом на ней. Лаперуз нашел прибитую на дереве доску очень поврежденную временем, приказал надпись изобразить на медном листе, прибавив на конце, что он возобновил ее. Копия с подлинной надписи не нахо­дится в Куковом путешествии, но как все относящееся до Кука и его сопутников любопытно для каждого, то я почитаю неизлишним помещение оной здесь, как то изображена она на меди по приказанию Лаперуза:

At the root of this tree lies the body Of Captain Charles Clerke, Who Succeeded to the Command of His Britannic Majesty's Ships the Resolution and Discovery, on The death of Captain James Cook,

Who was umfortumetely

Killed by the natives at an

Island in the South Sea, on

The 14 of February in the year

1779, and died at sea af a Lingering

Consumption the 22d of august in the same year,

aged 38.

Copie sur 1'inscription angloise par ordre de Mr. le Comte de-la-Perouse, Chef d'Escadre en 1787*’*

Сей медный лист Лаперуз приказал прибить гвоздями на гробнице, сделанной ^из дерева. Мы нашли его в целости, невзирая на то, что он пропадал два раза. Де-

* В Петропаввловске строится теперь новая церковь, но работа идет весьма медлительно.

* У корня сего дерева лежит тело капитана Карла Клерка, который по несчастной смерти ка­питана Жамеса Кука» умерщвленного островитянами Южного океана 14 февраля 1779 года, принял начальство над королевскими британского величества кораблями Резолюцией и Дисковери. Он Умер на море по долговременной болезни 22 августа того же года на 38-м году от рода. Сия копия с английской подлинной надписи сделана по приказанию командора Лаперуза в 1787 году.

ревянная гробница не обещала прочности. Время повредило ее столько, что она могла бы простоять не многие годы*. Итак, нужно было воздвигнуть надежнейший памятник сопутнику Кука. При перерывании места долго искали мы гроба Делиль- де-ла-Крозра; наконец, нашли оный в нескольких шагах от гробницы Клерковой**. Итак, память сих в истории мореплавания особенно отличных двух мужей можно было сохранить одним монументом. На сей конец в близости многолетнего дерева, дабы не удалиться от начального гробницы места, сделана нами на твердом осно­вании деревянная пирамида. На одной стороне оной погибили мы медный лист Лаперузов, на другой живонаписанный Тилезиусом герб Клерка***, а на третьей следующую надпись на российском языке:

Английскому капитану Клерку. Усердием общества фрегата «Надежды».

В первую экспедицию Россиян вокруг света, под командою флота капитан-лей­тенанта Крузенштерна, 1805 года, сентября 15-го дня.

Капитан-лейтенант Ратманов управлял построением. Его ревность к поспешно­му окончанию до нашего отхода преодолела многие трудности, которые в стране сей неизбежны. С моей стороны было бы поступлено несправедливо, если бы я не способствовал всевозможно к совершению достохвального сего намерения. Я охотно позволил взять к тому как людей для производства работы, так и нужные с корабля материалы. Мы весьма были довольны, что успели до отхода нашего окончить сей памятник. Около него сделан глубокий ров и для лучшего сохранения высокая ограда из частокола с дверью, которая замком запирается. Ключ вручен петропавловскому коменданту. Японцев, которые прошедшей осенью претерпели у Курильских островов кораблекрушение и которые, как прежде сказано, перевезе­ны тогда в Петропавловск недавно умершим священником Верещагиным, теперь здесь уже не было. Они уехали тайно на своем гребном судне, на коем спаслись. За ними послали было вооруженную байдарку, но оная не могла найти их. Сие отважное предприятие достойно внимания как потому, что они с чрезычайным духом решились пуститься морем в дальний путь на худом беспалубном гребном судне, не имев с собою ни воды, ни какой-либо провизии, так и по тонкой хитро­сти, употребленной им» к отклонению от себя всякого подозрения на побег из-под строжайшего присмотра. Они многократно просили Резанова, чтобы позволил им возвратиться в свое отечество на гребном их судне, на коем спаслись, и которое хотели они сами привести для того в надлежащее состояние; но Резанов отказал им под предлогом, что он без позволения императора не смеет согласиться на их просьбу. Они в бытность свою в Камчатке оказали столько деятельности и про­мышленности, что Резанов вознамерился было сначала отправить их на остров Кадьяк, где бы они могли быть весьма полезными, но, наконец, предложено по­селить их в верхней Камчатке, о чем им потом и объявили. Услышав о сем, не только казались они быть довольными такою своею участью, но и изъявили ехце

* Смотри рисунок гробницы капитана Клерка в Атласе под № XXVIII.

** Из путешествия Лессепса известно, что Лаперуз сделал памятник и Кроеру с изображением также на медном листе надписи, относящейся до важнейших обстоятельств его жизни; но оного чрез краткое 18*летнее время не осталось никаких признаков.

*** Подлинник Вебера отдан петропавловскому коменданту для сохранения оного по назначению в новостроящейся церкви.

особенную радость по обнаружении им будущих видов. Им выдали для переезда в назначенное место нужное платье и каждому несколько сарачинской крупы. Губернатор снабдил их сверх того чаем и деньгами на дорогу. По назначении дня к их отъезду просили некоторые из них, чтобы позволено было принять им хри­стианскую веру. Они говорили притом, поелику судьба предопределила им жить в Камчатке» не оставляя никаких видов к возвращению в отечество, то и признают они для себя лучшим сделаться христианами. На сию просьбу согласились охотно и назначили день к совершению обрядов крещения. Итак, нельзя было иметь ни малейшего подозрения, но если бы оное чем-либо и возбуждалось, то и в таком случае побег должен был казаться невозможным. Однако, невзирая ни на что, ре­шились они приступить к отважнейшему предприятию. Накануне перед побегом ездили они по обыкновению ловить рыбу и при захождении солнца, возвратившись назад, вытащили гребное судно на берег, пошли в свое место и каждый лег спать. В следующее утро более их не было. Самым чрезвычайным кажется при сем то, что 7 человек пустились в море без всякого запаса воды. Они, конечно, не знали, что на Курильских островах, выключая Поромушир и Оннекотан, нет никаких Уточников. Они не взяли с собою ни боченка, никакого другого для воды сосуда, чтобы хотя на короткое время оною запастись. Дай бог, чтобы прибыли они бла-

гополучно в свое отечество! Их отважнейшее предприятие достойно увенчаться счастливейшим успехом*.

Имя Ивашкин известно из путешествий Кука и Лаперуза столько, что я не опасаюсь наскучить читателю, если упомяну кратко о сем состарившемся в Кам­чатке несчастном человеке. Ему теперь от роду 86 лет. Он получил свободу по восшествии на престол ныне царствующего императора. В первом исступлении от радости хотел он воспользоваться дарованной ему свободою и возвратиться на свою родину. Государь повелел выдать ему на проезд и деньги, но Ивашкин не мог потом решиться на предприятие дальнего и трудного пути. Он изъявил однажды с живым чувствованием желание, чтобы мы взяли его в С.-Петербург с собою, однако, скоро потом переменил свое намерение. Вероятно, что он не мог бы перенести великого переезда ни морем, ни сухим путем. Теперь живет он не­далеко от Верхнекамчатска щедротами государя, и, будучи призрен добродушием Кошелева, оканчивает остаток дней своих в покое и тишине. О вине и ссылке его многим рассказывал он следующее: что по ложным доносам в заговоре против императрицы Елизаветы был он лишен чинов и дворянства, высечен кнутом и сослан в ссылку. Он признается, что был ветрен и нескромен, однако, и поныне клятвенно уверяет, что не имел во мнимом заговоре ни малейшего участия. Ему поручено было после смотрение над якутами, за угнетение коих сослан он, наконец, в Камчатку. Его обвиняют даже в смертоубийстве, учиненном от безрассудной горячности, которое и долженствовало уповательно быть причиною, что императ­рицею Екатериною II не дарована ему свобода; в противном случае, конечно, не был бы лишен внимания и милости, потому что в Куковом путешествии упоминается о нем с похвалою и сожалением.

Не могу я умолчать также и о семействе Верещагиных, известных читателям из путешествий Кука и Лаперуза. Оба брата, происшедшие от камчадалов, сделали величайшую честь своему состоянию. Старший из оных достойнейший священ­ник, умевший приобресть величайшее к себе почтение англичан, о коем говорит капитан Кинг многократно с чрезвычайною похвалою, умер скоро по отходе из Камчатки «Резолюции» и «Дисковери». Его преемником сделался младший брат, исполнявший должность свою 20 лет и приобретший общую любовь. Во время прибытия нашего в Камчатку находился он на Курильских островах для пропо- ведания христианского учения.

По возвращении своем оттуда умер он в скорости; итак, я не мог, к сожале­нию, узнать его лично; однако посетил вдову его, которая помнит очень хорошо корабли английские и французские. Ее сын, бывший дьячком в Петропавловске, утонул к несчастию в реке Аваче во время нашей здесь бытности. Теперь остался один только Верещагин, дьячек в Верхнекамчатске. Селение Паратунка, родина семейства Верещагиных, известное довольно из путешествия Кука, сделалось ныне обиталищем медведей. В 1768 году считалось жителей в оном 360 человек, но в 1779 только 36. Повальная болезнь, свирепствовавшая в 1800 и 1801 годах, истребила и последних.

В пятницу 4 октября привезено было все на корабль, который уже был со­вершенно готов к отходу. В 4 часа следующего утра стали верповаться из гавани в губу. Стараясь воспользоваться благополучным ветром, решился я итти в море

* Сии японцы действительно возвратились в свое отечество, как то я узнал по возвращении моем в Россию от Хвостова, который слышал о сем на острове Йессо.

_сего же дня пополудни. Добрые наши гостеприимны обедали с нами в последний раз. Разлучение с ними, оказавшими нам всевозможную приязнь и дружбу, было для нас весьма чувствительно. Особенно прискорбна была разлука с любезным Кошелевым. Все мы сокрушались о нем и о достойном его брате, тем более, что

оставляли их в такой земле, где в безмерном удалении от друзей своих и род­ственников окружены они были людьми, от которых не только не могли ожидать искренности и удовольствий жизни, но, напротив, должны были опасаться всяких ухищрений и досад. С величайшею охотою взял бы я с собою брата его в Россию; его любили все на корабле нашем сердечно и желали иметь своим сотоварищем, но губернатор, хотя и желал бы, чтобы он воспользовался сим случаем, не мог дать ему на то позволения. Сверх того, и разлука была бы для него слишком жестока, долженствовавшего лишиться чрез то своего почти единственного собеседника и деятельного помощника в делах тягостных*.

В 2 часа пополудни начали сниматься с якоря. Небо помрачилось уже с полу­дня, и начинал итти снег, однако все предметы в заливе видны были еще ясно. Не желая упустить благополучного вегра, надеялся я выйти в море прежде, нежели сделается погода худшею. Едва подняли якорь и поставили мартели, вдруг пошел великий снег и скрыл все берега от нашего зрения. Один только пункт, который надлежало особенно видеть для того, чтобы не подойти близко к лежащему против залива Раковина, недалеко находящемуся от нас рифу, усматривали еще в

* Сей достойный молодой человек умер в Камчатке в 1807 году.

тумане. Но и сей закрылся скоро. Я тогда полагая, что мы обошли уже риф сей, почему и продожали плыть под марселями к выходу из залива, как вдруг корабль остановился на мели. Теперь уверился я поздно, что неосторожно было выходить из залива при столь неблагоприятствовавших обстоятельствах. Сие приключение не имело, впрочем, никакого другого последствия, кроме потери трехдневного времени. В следующий день пополудни, разснастив корабль, спустив баркас, за­везши якорь и вылив воду из 50 бочек, стянулись с места без всякого повреждения; потому что, невзирая на свежий ветер, в заливе вовсе волнения не было. Кошелев узнал о случившемся с нами приключении, когда был готов совсем уже к отъезду

из Петропавловска. Он, не уважая, что дальнейшее промедление в позднее время года* угрожало и большей опасностью на пути его в Нижнекамчатск, отложил свой выезд, прибыл к нам со всевозможной поспешностью и прислал несколько байдар с 50 солдатами, которые помогли нам много к скорейшему снятию корабля с мели. Он принял также меры, чтобы и в Петропавловске сделана была нам всякая помощь к налитию опять пустых бочек водою, так что мы могли через два дня уже привести корабль в совершенную готовность к отходу. Октября 9-го поутру в 6 часов пошли мы из Авачинской губы при свежем NNW ветре и при ясной погоде. «Резолюция» и «Дисковери» вышли за 26 лет назад точно в тот же день из сего залива и имели одинаковое с нами плавание, т. е. в Макао.

Среднее из многих наблюдений, произведенных в Петропавловском порте, показало прикладной час, т. е. время полных вод при новолунии и полнолунии

* В Камчатке зима становится в октябре.

4 час. 20 мин. Величайшая разность высоких и низких вод составляла шесть футов. Ветры бездействовали как на время происходждения приливов, так на возвышение оных беспорядочно. При южных ветрах в заливе возвышалась, а при северных понижалась.

ГЛАВА VIII

О НЫНЕШНЕМ СОСТОЯНИИ КАМЧАТКИ

 

Введение. — Описание Петропавловского порта и окружности оного. — Плодоносная почва земли внутренней Камчатки. — Причины, почему терпели доныне недостаток в естественных произведениях. — Образ жизни россиян в Камчатке. — Они терпят нужду во всех жизненных потребностях, даже в соли и хлебе. — «Надежда» снабдила Камчатку солью на несколько лет. — Необходимость отправления искусных врачей в Камчатку. — Благонамеренные перемены, в рассуждениях камчатских офицеров. — Недостаток строевого леса в окружности Петропавловска. — Переселенные в Камчатку земледельцы упражняются мало в хлебопашестве;

от чего сие происходит? — Малочисленность женского пола и вредные от того последствия. — Описание камчадалов, их жилищ и судопроизводства; обязанности тойонов и есаулов. Поголовный ясак; отменение оного по последней ревизии. — Существовавший до сего образ торговли; новое в производстве оной распоряжение в пользу камчадалов. — Необходимость попечения о возможном благосостоянии камчадалов. — Важность выгод, доставляемых ими. —

Добрые их свойства.

Трехкратная бытность моя в Камчатке в 1804 и 1805 гг. продолжалась более трех месяцев, а потому и будут, может быть, ожидать от меня некоторых подробных известий о сей стране. Я буду, однако, го­ворить здесь единственно о нынешнем состоянии Камчатки, ибо оная уже многими и весьма подробно описана. Сочинения Крашенинникова и Штеллера известны довольно и переведены почти на все европейские языки; две главы капитана Кинга в Куковском путешествии дают столь хорошее понятие о сей стране, что не остав­ляют ничего желать более. Итак, я намерен не повторять сказанного уже ими, а во всех случаях на них только ссылаться, и поместить здесь общие примечания о нынешнем и возможном будущем состоянии Камчатки с приведением важнейших перемен, в продолжение последних тридцати годов происшедших. При сем должен

уверить могущих подозревать меня в пристрастии к сей мало хвалимой земле, что я не привожу и не утверждаю ничего такого, в чем бы не был сам свидетелем, или чего не почерпнул, бы из достоверных источников, имев к тому весьма удобные случай. Если же покажется кому повествование мое слишком пространным, или что-либо очень маловажным, перед таковым извиняюсь, тем, что примечания

мои касаются предмета, которым занимался я задолго еще до предприятия сего путешествия и который сопрягается с выгодами моего отечества; для чего и не­справедливо было бы, если бы не сообщил я своего мнения чистосердечно и не объявил бы о состоянии камчадалов, о поступках россиян с оными, о мерах, принятых к приведению Камчатки в лучшее состояние, и о тех, кои еще приняты быть могут. Буде возражать станут, что Камчатка никогда не может достигнуть до такого благосостояния, какового ожидаю, то в защищение себя скажу, что усердие и доброжелательство, если бы и погрешили, то всегда суть простительные погреш­ности. Впрочем, я готов подвергнуться всякому упреку, когда только описание мое Камчатки возможет быть впоследствии поводом к облегчению обитателей страны сей и к отвращению трудностей, переносимых пребывающими в оной по обязан­ностям службы. В одном только я прошу снисхождения у читателей, и именно, в несохранении, может быть, строгого порядка, в каковом общие мои примечания один за другими следуют.

Не имеющий сведений в повествованиях о сих российских владениях, при пер­вом взгляде своем на Петропавловский порт почел бы его за колонию, поселенную только за несколько лет и опять уже оставляемую. Здесь не видно ничего, что бы могло заставить помыслить, что издавна место сие населяют европейцы. Залив Авача и другие три, к нему прилежащие, совершенно пусты. Прекрасный рейд Петропавловского порта не украшается ни одною лодкою. Смотря на потонувшее

в порте трехмачтовое судно*, нельзя не привести себе на память, что за пятнадцать лет до сего начальник многотрудной экспедиции для астрономических и геогра­фических наблюдений Биллингс ходил на нем, имел здесь свое пребывание и что за пятьдесят лет прежде его славный Беринг отправился из сего места в путешес­твие для открытий; но нынешнее состояние сего судна и двух вытянутых на берег байдар, где оные находятся уже многие годы, напоминает, что через толикое время мореплавание сей колонии находится еще в совершенном детстве.

Чрезмерное отдаление Камчатки от главных мест и благоустроенных стран России и настоящая ее бедность суть виною, что об ней распространилась слиш­ком худая слава. Даже самое имя Камчатки выговаривается со страхом и ужасом. Всякий представляет себе, что область сия есть царство холода и голода или, одним словом, совершенной бедности во всех видах, и что долженствующий жить там лишен всякой физической и нравственной отрады. Почти так заставляют думать о том разные описания Камчатки, что подтверждается и изустными повествованиями тех, которым судьбою предопределено было вступить в ее пределы, прожить там с горестью несколько лет и, возвратившись после в Россию, с ужасом воспоминать

о претерпенных бедствиях. Ни один предрассудок, но и самое дело велит почи­тать жестоким жребием, если суждено кому провести в Камчатке многие годы. И суровый камчатский уроженец нуждается во многом; каково же должно быть то для человека, наслаждавшегося всеми удобствами жизни?

Великое отдаление Камчатки не может однако ж быть довольною причиною, что оставляют ее в таком бедственном состоянии. Оно не есть непобедимая препона. Порт Джэксон в Новой Голландии, на переход к коему из Англии употребляется не менее 5 месяцев, невзирая на сие отдаление, сделан в 20 лет из ничего цветущею колонией. Климата Камчатки нельзя сравнить с климатом нового южного Валлиса, но в Европейской России есть много областей, климат которых ничем не лучше камчатского, однако населены и благоустроены. Одни только места, лежащие близ моря, признаются не совсем бесплодными по причине частых туманов и мелких дождей. Так утверждают, и сие кажется вероятным, хотя на самом деле и ненепы* тано, действительно ли то справедливо. Жившие же многие годы во внутренности Камчатки, единогласно уверяют, что климат северной Камчатки, а наипаче средней, гораздо преимущественней климата южной ее части. Близ Верхнекамчатска и по берегам реки Камчатки почва земли вообще очень плодоносна. Продолжительная зима не может препятствовать землепашеству. Она господствует столько же и в северных областях Европейской России и Сибири, но прозябение совершается в оных так поспешно, что, невзирая на короткое лето, созревает хлеб разного рода. В средней Камчатке растет хлеб и многоразличные огородные овощи. Но для чего не сеют жита и не разводят огородных овощей там столько, сколько потребно для жителей и военных, о том буду иметь случай объявить ниже. Даже и около Петропавловска климат не так суров, каковым признают его. Частые туманы, пре­пятствующие, будто бы, рощению огородных овощей, служат только предлогом, к коему прибегают нерадивые, сделавшиеся неспособными к трудам от неумерен­

* Оно названо «Слава России». Им командовал прежде Биллингс, а потом нынешний вице- адмирал Сарычев. По окончании экспедиции возвратились офицеры назад сухим путем, большая же часть служителей переведена в Охотск. Сие судно потонуло скоро ~ после, по недостаточному за оным присмотру, в Петропавловском порте. На нем, бывшем тогда в весьма хорошем состоянии, могли бы удобно предпринять путь в Балтийское море. Катер, другое к Биллингсовой экспедиции принадлежащее судно, служило и в наше время еще пакетботом между Камчаткою и Охотском.

ного употребления горячего вина. Офицеры Петропавловского гарнизона имеют огороды, в коих, кроме гороху и бобов, родятся разные нужные для стола овощи, и притом столько, что они были в состоянии снабдить и нас оными достаточно. Итак, если в двух или трех огородах родятся овощи, то явно, что каждый житель или солдат мог бы садить капусту, репу, редьку, хрен, чего по сие время еще не за­водят, и запасаться ими столько, чтобы предохранить себя от цынготной болезни, которая, по недостатку овощей и свежей мясной пищи, обыкновенно во время зимы оказывается.

Мне кажется, что они не успевают в сем потому, что начинают обрабатывать землю в начале июля, отчего семена не прежде всходят, как в конце сего месяца. Если бы прилежнейший, не имея в земле ни малейшего недостатка, начинал свою работу в мае месяце, то я никак не сомневаюсь, что он не только мог бы доволь­ствоваться через все лето даже салатом, редисом, огурцами и пр., но и запасся бы горохом, бобами и капустою, которая, впрочем, как утверждают, кочней не приносит. В Аваче (острог или малая деревня при устье реки Авачи) видел я не­большой огород, в коем в июне месяце уже зеленел и цвел овощ, в которое время петропавловцы, привыкшие садить в июле, о том еще и не думают. Сей пример Доказывает неосновательность их обыкновения. Предупредив в Камчатке в 1804 и 1805 гг. весь июнь, часть июля, целый август и сентябрь, могу с достоверностью

утверждать, что в сии четыре месяца было там столько же ясных дней, сколько и в других местах, имеющих подобное положение. Туманы случались, правда, нередко, но оным подвержены бывают и прочие северные области Европейской России. Через весь июнь продолжалась хорошая и теплая погода, каковая только быть может в странах лучшего климата. В сем месяце обнажились даже и горы от снега, земля везде растаяла, однако живущие в Петропавловске все думали еще, что рано приниматься за заступ. Ничего не удерживает их от того, кроме вкоре­нившегося предрассудка, от которого не совсем свободны и господа гарнизонные офицеры, хотя они, впрочем, и заслуживают похвалу, подавая полезный пример к разведению огородов.

«В половине мая*, — говорит капитан Кинг в третьем Куковом путешест­вии, — собрали мы много дикого чесноку (черемши), селлери и крапивы для служителей». Итак, если в половине мая уже производит природа сама собою много растений, то я думаю, что в сем месяце можно начинать обрабатывать и огороды, а не двумя месяцами позже, как то введено в обыкновение. Бесспорно, что привычка и вкоренившийся предрассудок побеждаются трудно, однако же то, что трудно, не есть еще невозможно**. В Камчатке можно бы жить столько же хорошо или еще лучше, нежели во многих других провинциях России. Надлежит только принять меры, совсем разные от прежних. Бдительное и совместное испол­нение начертаний, относящихся до благоустроения и управления Камчатки, есть притом предмет важнейший. Успех в оном по чрезмерной отдаленности однако ж весьма труден. За несколько лет назад знал я Камчатку из описаний, большею же частью и из устных известий, которые нередко бывают вернее напечатанных, и, основываясь на том, сообщил об оной письменно мое мнение. Теперь, видев страну сию собственными глазами, признаюсь беспристрастно, что суждение мое нашел я совершенно справедливым. К несчастию, сбылось мое и предвещание, последствия коего я опасался. Камчадалы подверглись в 1800 и 1801 гг. повальной болезни, и все почти вымерли.

Прежде, нежели начну говорить о камчадалах, не излишним почитаю упомя­нуть кратко об образе жизни россиян в Камчатке. Сие обстоятельство откроет причины господствующей там великой смертности, которая и в многолюднейших городах, где царствуют роскошь и сладострастие, не бывает большею. Офицеры, духовные, купцы и солдаты не различествуют почти ничем между собою в об­разе их жизни. Имеющий более других денег не может ничего купить за оные, а потому и принужден жить одинаково с прочими. Таковая трудная жизнь не рас­страивает, однако, строгого военного порядка. Российский солдат, привыкший ко всем трудностям, переносит равнодушно камчатский во всем недостаток. Он не думает об удобностях жизни и почитает свой жребий тогда только жестоким, когда поступают с ним крайне строго или терпит несправедливость и угнетение по службе. Сверх того, представляют им способ к приобретению такого достатка, какового не имеют и офицеры; некоторые из солдат владеют даже собственными домами и находятся в лучшем состоянии. Им позволяют во время зимы, когда не употребляются они по службе, перевозить казенные и партикулярные тяжести, ходить на звериную ловлю, посредством коей приобретает один солдат в зиму от

* «Резолюция» и «Дисковери» пришли в Камчатку 28 апреля по новому или 17 апреля по старому стилю.

** Даже анис родится там без всякого присмотра.

300 до 500 рублей. Жалко, что при таковых деньгах не могут они ничего купить» кроме вина горячего, на которое по дороговизне и неумеренному употреблению скоро истощевают приобретенное. Холостая их жизнь много к сему способствует. Нет сомнения, что они, если бы возможно было жениться, могли бы в супруже- ственном состоянии располагать хозяйственное своими деньгами. По прибытии нашем в Петропавловск скоро приметили мы великую перемену в одеянии та­мошних жителей, а особливо женского пола. Камчатку можно было бы удобно

снабжать всем с изобилием, если бы посылать туда ежегодно один корабль из какого-либо европейского российского порта. Цены всех нужных вещей пони­зились бы многими сотнями процентов. По прибытии нашем вдруг упала цена кизлярской водки с 20 на 6 рублей за штоф, сахара с семи на полтора рубля за фунт. Места северо-восточной Сибири могли бы в таком случае получать из Петропавловска некоторые товары, а особливо иностранные, гораздо удобнее и дешевле, нежели как то производится ныне доставлением оных столь дальним и трудным сухим путем. Доказательством сему служит то, что из привезенных нами в Камчатку товаров, на счет Американской компании, отправлены многие скоро в Охотск Для продажи. Крайне трудный и с великими издержками сопряженный перевоз нужных вещей из областей Европейской России в Охотск, а оттуда в Камчатку, был до сего единственною причиною, что несчастные жители сей провинции терпели и терпят крайний недостаток не только в вещах, относящихся до удобности, но Даже и в необходимых жизненных потребностях.

Хлеб и соль суть бесспорно такие вещи, в которых не нуждается и последний нищий в Европе. Жители Камчатки и сего беднее. Они часто не имеют ни хлеба, соли. Увеличенное число там войска требует и большего количества хлеба. Но как доставление муки крайне трудно и дорого, то и выдается солдату половина только пайка, ему назначенного, за другую половину получает он деньгами, но не

по той цене, каковая бывает в Камчатке. Мука не привозится туда купцами для продажи, потому что, кроме трудного и дорогого перевоза, повреждается на пути столько, что причиняет урон, а не прибыток, однако цену оной полагали при нас за пуд 10 рублей. Напитки, напротив того, доставляют скорый оборот и надежную выгоду. Поелику солдат не имеет никогда возможности есть мяса, то и следовало бы давать ему по крайней мере муки и крупы паек полный, от которого по недостатку в прочей пище и по худобе муки* верно ничего оставаться не будет, тем более у семейного, имеющего детей более женского пола**. В рыбе не терпит он, правда, никакого недостатка, которая во время лета составляет здоровую и вкусную пищу, но зимою употребляется сушеная, без всякого приготовления. В сем виде называют ее в Камчатке юколою. Она не очень питательна, но, будучи хорошо приготовлена,

* Мука привозится в Камчатку в кожаных мешках, в коих на дальнем пути от влажности свали­вается в комья, отчего в не выходит оной при печении полного количества. Мы употребляли такую муку сами в Камчатке, почему и узнал я точно, что от влажного мешка весом во 150 фунтов, терялось всегда от 15 до 20 фунтов, хотя комья были и разбиваемы. Японцы, которые пекли для нас из таковой муки в Нагасаки хлеб, поступали с меньшей бережливостью, неужели наши пекари. Они возвращали нам обратно от всякого мешка муки в комьях более 30 фунтов.

” Детям мужского пола выдается провиант, а для детей женского пола оный не положен.

делается отменно вкусною. Однако ж всегдашнее употребление юколы без всякой приправы должно быть вредно здоровью.

Недостаток в соли превосходит даже и недостаток самой муки. Сделанный по прибытии нашем кому-либо подарок, состоящий из нескольких фунтов соли, по­читался важнейшим. Сколь не велика наклонность камчатских жителей к горячим напиткам, однако, приносившие нам рыбу, ягоды и дичь, получив за то немного соли, изъявляли большую благодарность, нежели за вино горячее, которого, впрочем, не давал я им почти вовсе. Если бы не было недостатка в соли и если бы продавалась она не высокою ценою, тогда не имели бы нужды есть одну сушеную рыбу; соленая здоровее и составляла бы приятную перемену*; сверх того, в какой пище не нужна сия необходимая приправа? Солдат получает, на все, по одному фунту в месяц, а несколько сами вываривают, но камчадалам не дают нисколько. Близ Петропавловска существовали прежде две солеварни, доставлявшие для всей Камчатки соли довольное количество, но оные многие годы уже находятся в запущении. Может быть, что доставление сухим путем котлов и всего к тому принадлежащего, признано слишком затруднительным, и так еще многие годы пройдут, пока Камчатка будет снабжена солью. В рассуждении сего предмета сделали мы также великое для Камчатки благодеяние. Прежде упомянуто, что японское правительство подарило нам при отбытии из Нагасаки около 1000 пудов соли. Все сие количество, включая около 200 пудов, удержанных мною для нашего продовольствия, оставлено в Камчатке, так что каждый житель снабжен через то достаточно почти на три года. Сия соль тотчас была разделена между жителями и притом приняты меры, чтобы купцы, как единственные тамошние капиталисты, не могли покупать более соли, кроме нужной для собственного употребления, ибо в противном случае возвысили бы они цену до того, чтобы могли получить барыши от 1000 до 2000 %** Ближайшие к Петропавловску жители получили следовавшее им по разделению количество соли немедленно, но отдаленнейшие долженствовали дожидаться зимнего пути для перевоза оной. При сем не могу я никак умолчать и не отдать справедливой похвалы своим служителям, которые оказали величайшее бескорыстие принятием истинного участия во жребии своих собратов, живущих в Камчатке. По получении нами соли в Японии, объявил я им, что офицеры не хотят взять из оной своей доли, а потому принадлежит им одним все количество; «вы знаете, — сказал я, — что можете продать ее в Камчатке высокою ценою и полу­чить для себя знатный прибыток, однадо, невзирая на то, надеюсь я твердо, что вы роптать не будете, если отдам я всю соль камчатакому губернатору для разделения оной между тамошними жителями, которые претерпевают в ней крайнюю нужду». Ни один из них не противоречил, все единогласно отвечали: «мы на сие охотно соглашаемся, бедные камчатские жители долго корабля «Надежды» не забудут, они станут верно напоминать о нас с благодарностью, а сего для нас уже и довольно». Кроме такового знатного количества соли, оставлено мною в Камчатке около 75 пудов крупы сарачинской.

По недостатку в хлебе и соли можно уже судить, какую нужду должны претерпе­вать камчатские жители в прочих жизненных потребностях. Только в одной водке

* Чтобы не есть всегда сухой рыбы, то для перемены квасят оную на зиму, отчего она почти сгнивает, однако ж, несмотря «а сие и на весьма дурной запах, едят ее ради перемены, хотя и со вредом своего здоровья.

** В других российских областях продается соль от казны не выше 1 копейки за фунт, но в Кам­чатке стоит оной 1 фунт нередко 100 и 150 копеек.

недостатка никогда не бывает, как выше упомянуто, а в сахаре и чае редко. Я намерен означить здесь цены товаров, привозимых в Камчатку из Охотска, которых, однако, и за великие деньги получить иногда невозможно. Ведро весьма худой фруктовой водки стоило до прибытия нашего 160, следовательно, штоф 20 рублей*. Сия цена недавно была утверждена, прежде продавалось ведро горячего вина свыше 300 рублей, как то показано в донесении губернатора, генерала Кошелева к импера­тору**. Фунт сахару стоит обыкновенно от 4 до 5, но часто платили и по 7 рублей, фунт коровьего масла полтора рубля, мыла и свечей редко ниже 2 рублей, а табак до 5 рублей, прочие, необходимые в хозяйстве потребности, продаются в соразмерной дороговизне"*, но при всем том самонужнейшие потребности и с деньгами редко достать можно. Ром, французская водка, виноградное вино, кофе, пряности, уксус, горчица, деревянное масло, сарачинское пшено, хорошая пшеничная мука, коровье масло и другие сим подобные вещи, которые и в самобеднейшем городке России продаются, не привозятся никогда в Камчатку для продажи; сукна и других материй для платья, включая толстый холст, шелковые платки и синюю китайку, нет вовсе. Офицеры выписывают обыкновенно для себя сукно и все прочее, принадлежащее к мундиру, из Иркутска, что обходится им весьма дорого.

Черный хлеб и рыба без всякой приправы, без уксуса, хрена, перца я даже без соли составляют все, что как офицер, так и солдат ставят на стол свой. О переме­не в пище и промышлять не можно! Мы нашли в больнице только трех человек, из которых у одного помутилась жидкость в глазе, другой имел на ноге рану, а третьего болезнь была маловажная. Но большая часть жителей все подвергаются цынге во время продолжительной зимы. Из пяти человек, привезенных мною для Компании, кои на пути нашем были совершенно здоровы, нашел я, по воз­вращении своем из Японии только одного здорового, прочие же четверо страдали цынгою в высочайшей степени. Ныне присылают в Камчатку лекарств довольное количество, но оные столь худы и находящийся тут лекарь столь не искусен, что одна только крайность может понудить прибегать к оным. Жители Петропавлов­ска долго не забудут доктора Эспенберга, сделавшего им великую пользу во время трехкратного нашего там пребывания. Он снабдил, сверх сего, петропавловского подлекаря некоторыми нужными лекарствами, но сей не умел их беречь, а может быть и употребление их было ему худо известно. Хотя при камчатском батальоне и находится хороший лекарь, которого привозил губернатор в Петропавловск с собою, но он живет всегда в Нижнекамчатске, а потому и может быть полезен только для тамошнего места. В прочих городах Камчатки определены подлекари. Петропавловский как по искусству, так и по поведению своему человек весьма посредственный. В настоящем состоянии Камчатки нельзя и ожидать лучшего. Какой искусный врач захочет променять удобную жизнь на крайне бедную? Чи­новники и офицеры, посылаемые в Камчатку, должны переезжать 15000 верст и во многих местах с чрезвычайной трудностью. Путь от Якутска до Охотека не только

* По представлению моему, взято было для Камчатки и Кадьяка из Ревеля 1000 ведер чистого водочного спирта, который, смешанный пополам с водою, был для питья довольно крепок. Ведро оного стоило в Ревеле 4 рубля, но в Камчатке продали по 48 рублей, в сия цена найдена столь низкою, что все количество раскуплено в короткое время.

** Зри месяц май Санкт-Петербургского журнала 1804 г.

В 1786 г. стоил даже в Охотске, где жизненные потребности гораздо дешевле нежели в Камчат­ке, один пуд коровьего масла 30 рублей, пуд крулы 7, пшеничной муки J0 рублей. Зри путешествие Сарычева. Стр. 42, первое издание.

труден, но даже и опасен. Доставление самых легких товаров возвышает цену на оные многими сотнями процентов. Итак, каждый, желающий взять с собою какие- либо нужные вещи в Камчатку, принужден платить за перевоз столько, что оные становятся чрезмерно дороги. Бедный офицер берет с собою самое необходимое и в весьма малом количестве, почему, если должен пробыть там несколько лет, то терпит во всем великую нужду. Всякий, посылаемый в Камчатку» отправляется поневоле, имеющий какие-либо средства от сего избавиться употребляет к тому _все возможное, а потому и посылались по большей части в Камчатку офицеры обыкновенно худого поведения, но сие ныне отменено. Камчатка, конечно, не есть

такое место, где офицер худого поведения мог бы исправиться. Он делается там | еще хуже и преобращаетея в угнетателя камчатских жителей. Для привлечения в Камчатку хороших офицеров, что необходимо нужно к споспешествованию благонамерениям правительства, утвердил ныне император по представлению

губернатора для каждого посылаемого офицера следующее; 1-е, во все время та­мошней бытности получать двойное жалование; 2-е, за пятилетнюю беспорочную службу представляется* избирать полк по своей воле, но представя о том наперед дляутверждения императору. Сие благое постановление может принести великую пользу. Худой офицер, присланный в Камчатку на неограниченное время, не имея ; никакой надежды выехать оттуда, нимало не печется себя исправить. Дурные его поступки причиняют беспрестанные неприятности начальнику и слава всей нации может в таких отдаленных краях страдать от таковых людей, несущих имя рос­сийского офицера. О здешних лекарях сказать можно почти то же. Одного лекаря для всей Камчатки, и так не худо бы иметь во всех местах хороших подлекарей, а двух или трех в разных местах таковых лекарей, которые со врачебным искусством своим соединяли бы познания и в других науках, ближайших ко сведениям по их должности. Ревностный испытатель, не будучи глубоким ботаником, минералогом и химиком, занимаясь привлекающими его предметами, мог бы сделать открытия немаловажные для наук и политического отношения. Важнейшая обязанность врача долженствовала бы состоять в том, чтобы разъезжать по своим округам для давания везде нужной помощи, а сим самым было бы можно удобнее и скорее приобрести разные сведения, касающиеся до естественного состояния сей страны. Бесспорно, что сии люди, долженствующие провести в Камчатке по крайней

мере 4 года, заслуживают, чтобы определить им достаточное содержание, но, если они будут усердными исполнителями своих обязанностей, то в таком случае не­сколько 1000 рублей не будут употреблены напрасно. Определяемых для Камчатки врачей надобно отправлять туда водою потому, чтобы можно было им удобно взять с собою всякое платье, мебель» книги, пособия, инструменты и другие не только нужные, но и к изобилию относящиеся вещи, которые необходимы для сохранения в тамошней стране здоровья, и всем сим запастися на все время своего пребывания. При переезде сухим путем сделать того невозможно; морем же сверх сей удобности плавание около Кап-горна или мыса Доброй Надежды доставит каждому из них случай видеть страны, достойные по многому любопытства, а наипаче для испытателя природы.

Прежде упомянуто уже, что собрано через добровольное подаяние несколько тысяч рублей к учреждению больницы в Малках, местечке, отстоящем на 200 верст от Петропавловска, где находятся минеральные источники. Сие благонамеренное заведение без призрения искусного врача и без нужных пособий, коих совсем там нет, не может никак соответствовать своему предназначению.

После сего отступления возвращаюсь я опять к повествованию об образе жизни россиян в Камчатке. Выше сказано, что они претерпевают даже в необходимых потребностях крайнюю нужду. Привыкший к изобилию во всем Европе должен чувствовать то в полной мере и почитать жестокую свою участь, которой худость усугубляется и другими недостатками. Великая бедность домашнего состояния не менее очевидна. Во всем Петропавловске находятся только два дома, отличающиеся несколько от прочих. В одном жил при нас майор Крупский, комендант крепости, а в другом два артиллерийских офицера. Каждый из домов сих состоит из двух жилых покоев, кухни, кладовой и прочее. Оба, а особливо дом комендантский с небольшою переменою и новою хорошею мебелью, могли бы быть порядочными жилищами. Мебель гостинного покоя — одна деревянная скамья, стол и два или

три разломанных стула. Нет ни каменной посуды, ни стаканов, ни бутылок» ни других подобных тому столовых приборов. Две или три пары чайных чашек, один стакан, несколько изломанных ножей и вилок, и малое число ложек, составляли все имущество сих добрых людей, которые были женаты. Более всего было для меня жалко смотреть на их окна, которые не только не двойные, что по тамошнему кли­мату необходимо нужно для здоровья и удобности, но и очень худы. Стекла малые, из разных разбитых кусков составленные. Худо защищают от снега и холода. Я не мог смотреть на малых детей без сердечного сожаления. Мало стран в целом свете, в коих бы находились дети в таком крайне суровом положении. Если родители и столько достаточны, что могут иметь корову, каковых однако очень мало, то и тогда детская пища состоит в одном только молоке. Юкола и худой черный хлеб составляют для ребенка 12 или 18 месяцев грубую пищу которая при малейшем болезненном припадке угрожает ему смертью.

Дома прочих жителей построены вообще худо, и все так низки, что зимою совсем покрываются снегом; перед дверьми только прорывают дорогу и одни окна очищают для света. Снежная толща должна, правда, защищать от холода, но оная, препятствуя свободному проходу воздуха вокруг дома, причиняет весьма нездоровую атмосферу в покоях. Сей вредный воздух и не здоровая пища суть главнейшею виною бледности лиц всех жителей, не исключая женщин в цветущей молодости. Построение дома в Петропавловске обходится весьма дорого. Вблизи нет вовсе строевого леса, оный доставлять надобно из внутренности Камчатку верст за 60 или 70. В бытность нашу посланы были за лесом для казеных нужд

около 40 солдат с одним офицером. Многие недели находились они в отсутствии, чтобы срубленный лес приплавить по быстрым рекам с великою опасностью. Весь Петропавловский гарнизон занимается уже два года построением казармы для 10 или 12 человек, но все еще оное не окончено*. Вероятно, что со временем оставят деревянные строения и прибегнут к кирпичам, как лучшему материалу. Если бы в близости Петропавловска находилось изобилие в строевом лесе, тогда не нуж­но было бы хотеть строения каменного. Но ныне, кроме медленного, трудного и опасного из дальних мест доставления, не сохраняют и не высушивают бревен совершенно, а потому построенный с великими издержками дом скоро ветшает и обваливается. Приказчик Американской компании в Петропавловске для приня­тия от нас и сохранения товаров построил предварительно небольшую кладовую, состоящую из нескольких отделений, длиною в 7 сажен, и сие строение стоило более 10000 рублей. В самом Петербурге не стало бы оное никак выше нескольких сот. Итак, я полагаю, что строить дома из кирпичей было бы удобнее и выгоднее. У залива Тарейна находится в изобилии лучшая глина, которая употребляется ныне на делание печей в Петропавловске. Бедные жители сего города не имеют никаких других судов, кроме байдар, неспособных к перевозу тяжестей. Оные и при мало крепком ветре не могут даже держаться и в заливе, а потому перевоз и малого количества для печей глины сопряжен с безмерными трудностями и великою потерею времени. Хорошее с палубою судно в 15 или 20 т, управляе­мое 3 или 4 человеками, могло бы доставлять большой груз в два дня, нежели 3 байдары и 30 солдат, как то теперь бывает в три месяца, причем нередко оные и разбиваются. Устроение кирпичного завода у залива Тарейна, где дровяной лес находится в изобилии, было бы гораздо выгоднее, ныне же привозят оттуда глину в Петропавловск и для обжигания сделанных кирпичей доставляют дрова с гор с великою трудностью. Нужный лес к употреблению при строении каменных домов можно было бы удобно привозить из Америки, где, как известно, великое обилие прекраснейших деревьев, на судах компанейских, которые, возвращаясь с пушным товаром, занимающим малое пространство, нагружаются одним баластом. Если же не захотела бы компания на то согласиться, то можно бы завести суда собственные и посылать оные за лесом в Америку. В малом расстоянии от Нижнекамчатска до­вольно также строевого леса, а близ Верхнего лучшего лиственного леса в изобилии. Предлагаемое мною мнение о строении домов из кирпичей не есть мысль, одному мне принадлежащая. Многие другие, с которыми говорил я там о сем предмете, были того же мнения. Неосновательно было бы утверждать, что каменные дома могут быть опасны по причине землетрясения. В близости Петропавловска хотя бывают землетрясения, но не случалось никогда столь сильного, чтобы можно было опасаться разрушения каменного дома. Сверх сего, дома не нужны огромные о многих жильях, но посредственные и об одной жилье. Надобно только строить оные так высоко, чтобы не покрывались во время зимы снегом. Таковой прочно построенный дом с хорошим потолком, полом, дверьми и двойными окнами был бы не только удобным жилищем, но и служил бы отменным средством к сохране­нию здоровья. Хотя солдат и переносит все трудности, однако удобное и здоровое жилище, достаток в хорошей пище и многое другое, что в прочих местах почесть можно излишним, составляют и для него в Камчатке необходимые потребности. Предназначенный жребием препроводить всю жизнь свою или многие годы в

* Новая церковь строится уже несколько лет, и по последним известиям еще не окончена.

сей дальней стране, в суровом климате, где царствует бедность, имеет право на некоторое за то вознаграждение. Да и самое человечество требует принятия всех мер к сохранению здоровья, следовательно, и к избавлению от преждевременной смерти людей, служащих обществу. Без сего кто может решиться добровольно служить в Камчатке?

Сколь ни бедно настоящее содержание живущих в Камчатке, однако при некото­ром вспоможении могли бы они иметь пищу очень хорошую. Камчатка изобилует даже такими жизненными потребностями, каковых и в других местах находишь не безтрудно. Одних средств недостает только к снабжению себя оными. Камчатская говядина отменно хороша. Капитан Кинг упоминает о сем тоже. Мясо и не молодых уже быков, полученных нами через губернатора при отходе нашем в Японию, а после и в Китай, было так нежно и бело, что в других местах и от молодых быков такого не бывает, но сему удивляться не должно. Даже и около Петропавловска на лугах растет весьма сочная трава; далее же во внутренность земли, конечно, и еще лучше. Во всей Камчатке считают рогатого скота около 600. Надобно стараться о расположении оного сколько возможно более, чтобы, наконец, быть в состоянии давать и солдатам хотя по одному фунту в неделю свежей говядины* выключая четыре летних месяца. Сие могло бы иметь целительнейшее действие на их здо­ровье и служить сильным противодействием цынготной болезни, которою они во время зимы почти все страдают более или менее. Сверх сего, если бы все жители запасались на зиму картофелем, репою, редькою и капустою*, которая ежели употреблять ее кислую, есть не только известное противоцынготное средство, но и обычайная россиян пища. Если бы ограничить притом несколько неумеренное употребление горячего вина и доставить людям здоровые жилища, тогда, верно, Цинготная болезнь совсем бы истребилась. Прежде признавали невозможным сопротивляться цынге в продолжительных морских плаваниях. Писавший пу-

* Капуста родится в Верхнекамчатске столько же хорошо, как и в других российских областях.

тешествие лорда Ансона доказывает, что против цынги ничто помочь не может, утверждая, что причина оной содержится в самом морском воздухе*. Ныне же, кажется, сия ужасная болезнь сделалась почти не действительною, или по крайней мере не опасною, ибо умеют предохранить себя от оной даже и в продолжительных морских путешествиях.

В Петропавловске было при нас только 10 коров, может быть, и телят столько же, а потому коровьего масла нет вовсе, да и молока очень мало. Не трудно было бы держать коров несколько сотен потому, что как около Петропавловска, так и по берегам реки Авачи растет прекраснейшая трава. Нужны только люди для при­готовления сена к достаточному прокормлению скота во время продолжительной зимы. Солдаты, составляющие большую часть жителей, озабочены летом и без того слишком много другими работами. Свиней, овец и коз развести кажется там удобно; первые были уже разведены с пользою, овцы требуют, правда, хорошего сена, а мелкой травы около Петропавловска мы не находили, однако едва ли сомне­ваться можно, чтобы не росла трава сего рода в других местах. Дворовых птиц до нас никаких не держали. Бегающие летом везде по воле собаки, долженствующие тогда сами для себя искать пищи, были бы для них крайне опасны. Собаки летом не употребляются, а потому следовало бы содержать их в отдалении так, чтобы не могли к жилью приближаться’*. Они загрызают иногда молодых телят, даже и большую скотину и причиняют через то великий вред. Петропавловские жители, претерпевая сами недостаток в хлебе, не в силах держать птиц дворовых. Они лишаются через сие питательной и здоровой пищи. Мы привезли, однако, с собою из Японии кур несколько и разделили между достаточнейшими с тем уговором, чтобы они сколько возможно старались о сбережении и разведении оных.

В бытность нашу в Петропавловске получили мы столько оленины, аргалины, диких гусей и уток, что могли довольствоваться тем ежедневно. Явное доказательс­тво, что можно иметь многоразличную пищу. Сказывают, что зимою бывает много и зайцев. Оленина вкусна отменно и нимало не уступает говядине. Вначале имел я от оленины великое отвращение, которое преодолел, однако, скоро, и она казалась мне, наконец, вкуснее даже говядины; к тюленьему же мясу не мог привыкнуть. Последнее в Камчатке не презирается. Оно не составляет вкусной пищи, но для здоровья не вредно, подобно медвежьему мясу. Медведей великое множество и теперь около Петропавловска***. Аргалина или мясо диких овец превосходит вкусом всякую дичину, известную в Европе. Дикие гуси и утки вкусны очень и находятся во множестве. В месяцах июле и августе можно поймать уток в один час около сотни. В сие время они линяют и летать не могут, но только припархивают. Их пришибают тогда длинным шестом, оканчивающимся рогульками. Если бы кам­чадалы, живущие около Петропавловска, получили свинец и порох, то, конечно,

* Ансоново путешествие, 15 издание 1776 г. в Лондоне, стр. 294.

** В Гижиге собаки употребляются и летом, они тянут бечевою лодки по реке Гижите вверх против течения.

*** В третьем путешествии Кука помещены капитаном Кингом многие анекдоты, касающиеся смет­ливости медведей в Камчатке. Их способ ловления рыбы, составляющей главную как медведей, так и собак пищу, показывает не меньшее остроумие, какя ловление диких овец. Они особенно лакомы до рыбы, называемой в Камчатке хахаль, род больших снетков белозерских. Как скоро медведь приметит, что рыба сия поднимается по реке вверх во множестве, тогда становится он в реку недалеко от берега и сжимает свои ноги, оставляя малое только отверстие для прохода рыбы, плавающей всегда в прямом направлении. Когда рыба сия, приблизившись к ногам медведя во множестве, старается протесниться, тогда сдавливает он ее крепко выпрыгивает из реки на берег, где и съедает свою добычу.

могли бы, при малой награде за труды их, снабжать петропавловских жителей достаточно разного упомянутою дичью. О рыбе и говорить нечего. Оной здесь чрезвычайное изобилие. От мая до октября не проходит почти ни одного месяца, чтобы не являлась рыба какого-либо нового рода. Форель и сельди вкусны отменно. Морских раков также весьма много. Летом растет разная дикая зелень. Живущие в Петропавловске не знают употребления многих растений, но сие происходит или от предрассудка, или от неведения. Кроме дикого чесноку (черемши), который едят все вообще, и сараны, находятся дикий горох, селлери, ангелика и портулак. Последний приказывал я собирать как для служителей, так и для нашего стола; мы употребляли его в похлебке и вместо салата. Офицерам Петропавловского гарнизона показался оный отменно вкусным, хотя они прежде и не знали, что его есть можно.

В исходе лета бывает великое изобилие в малине, землянике, голубике и других родов ягод, из коих называемые там жимолостью очень вкусны; приготовленное из оных варенье не портится нимало чрез всю зиму. Если, впрочем, справедливо, что кочанная капуста, горох и бобы растут худо, то сие заменяемо быть может серою некочанною капустою, латуксалатом, петрушкою и другим огородным овощем, который, конечно, может расти хорошо. Картофель и репа родятся здесь столь же хорошо, как и во многих других местах. В 1782 г. посажено было в Большерецке, где климат не лучше петропавловского, 50, а родилось 1600 картофелем. Одни жита только не могут расти в южной части Камчатки, чему причиною частые ту­маны и дожди мелкие, но это еще не доказывает, чтобы не можно было там жить со всякою удобностью. На острове Елена не родится также никакого хлеба, а все нужное количество оного привозится туда из Англии, и сии островитяне живут в великом изобилии. На случай перерыва сообщения водою не трудно завести в Камчатке магазины и запастись хлебом столько, чтобы не иметь в необходимой сей жизненной потребности никогда недостатка.

Жители Камчатки едят редко аргалов, оленей, зайцев, гусей и уток; единствен­ною сему виною — недостаток в порохе. Перевоз оного из областей Европейской России не только сопряжен с великими трудностями и уроном*, но и опасен. Его привозят в Охотск не в бочках, а во флягах. Иногда случается, что при перевозе пороха сжигаются целые деревни, что при малейшем невнимании и неосторожности скоро последовать может. Почему и привозился он частными людьми редко для продажи, которая теперь ради злоупотреблений запрещена вовсе. Итак, камчадалы не могут ныне употреблять в пользу своих винтовок, от коих зависит безопасность их от медведей, нападающих на них так часто, что они почти не смеют без заря* женного ружья удаляться от юрт своих. В таковых обстоятельствах стараются они доставать порох тайно, покупая весьма дорогою ценою; нередко платят за один фунт пороху 5 и 6, а свинцу 2 и 3 рубля. По сей причине камчадал, имеющий порох, который стоит ему так дорого, хранит его для своей собственной безопасности, или стреляют только такого зверя, коего кожа могла бы вознаградить ему за труды и порох; нельзя думать, чтобы употребил он его когда-либо для доставления себе куска лакомого. Мы стреляли в заливе разных птиц, кои с некоторым приготов­лением составляли хорошее блюдо. Петропавловские жители, не имеющие ничего к приготовлению таковых птиц для своей пищи, не почитают их стоющими даже и заряда. Мы дали им пороху и дроби, а они доставляли нам за то столько птиц сих, сколько для употребления нашего нужно было. Недавно прислано было

* Нередко случается, что товары целого каравана бывают все перемочены.

малое количество пороху с тем, чтобы продать оный камчадалам с обещанием, что в следующий год доставлено будет больше, но сего еще не последовало; а потому как камчадалы, так и живущие там россияне не имеют нимало пороху. Поелику надобность оного во многих случаях необходима, перевоз же сухим путем затруд­нителен, ненадежен и весьма опасен, то и надлежало бы посылать порох в Камчатку морем из Кронштадта вместе с другими нужнейшими потребностями.

До сего говорил я только о произведениях мест, лежащих около Петропавловска. Внутренние страны Камчатки обилуют оными несравненно более. В Верхнекамчатске и по берегам реки Камчатки, где сеют рожь, ячмень и овес, с успехом родится всякая огородная овощь. Мы получили оттуда, кроме картофеля и репы, довольно также огурцов, латук-салату и весьма хорошей капусты. Давно уже сделано начертание о разведении там жит сибирских, которые растут и созревают скоро, следователь­но, свойственны стране, где бывает короткое лето. Очень желательно, чтобы сие предначертание было исполнено, ибо оно должно, конечно, сопровождаться счас­тливою удачею. Почва земли столько хороша, что и без удобрения приносит ржи в восемь, а ячменю в двенадцать раз более против посева. Ее одно малолюдство причиною нерадения о землепашестве. Несравненно большая выгода, получаемая от промышленности пушного товара, много препятствует упражнению в оном. Земледельцы, переселенные с берегов Лены в Камчатку, сеют хлеб для собственного только пропитания. Прочее время употребляют на соболью ловлю, приносящую им большую и надежнейшую выгоду Надо бы поощрять камчатских жителей к земледелию знатными награждениями и покупать у них излишний хлеб, невзирая на высокую цену; одним словом, должно принять такие меры, чтобы люди сии могли иметь более прибыли от земледелия, нежели от другой какой-либо промыш­ленности; ибо нельзя никак требовать, чтобы имеющие случай к приобретению большего упражнялись в таком деле, которое приносит менее.

Малое число оставшихся от поветрия в Камчатке россиян и природных сей страны жителей не обещает скорого народоразмножения более потому, что жен­ского пола в сравнении с мужским очень мало. Число жителей в Петропавловске простирается до 180, но женского пола не более 25. Часто случается, что казенные транспорты и суда Американской компании зимуют в Петропавловском порте; в таком случае возрастает число людей до 300, число же женщин остается все одно и то же. От такого неравенства происходит разврат в нравственности и бесплодие супружеств. Мне помнится, что я во всем Петропавловске не видел более 6 или 7 ребенков, которые были частью офицеров и частью жителей, отличающихся при­мерным поведением; прочие супружества бесплодны вовсе. Об истреблении зла сего стараться надобно всевозможно. Гижига есть единственное в Камчатке место, где число женского пола превосходит число мужского. Причиною сему полагают, что большая часть семейств соединена между собою столь близким родством, что в брак они вступать не могут. Начальники в Камчатке часто посылают туда своих солдат и стараются преклонить их к супружеству, что вообще сопровождается хорошею Удачею. Гижигинские женщины славятся трудолюбием и наклонностью к порядоч­ной жизни, а сии добродетели составляют самое лучшее приданое для камчатского солдата. Мы были очевидцами благосостояния имеющих таковых жен и бедности Других. Правительство, употребляя неважные издержки, могло бы произвести

* Как то Triticum polonicutn татарская пшеница; Polygon tataricum, сибирская гречица;

великую пользу, если бы постановило награждать солдат и казаков, вступающих в супружество не деньгами, но необходимыми потребностями, например: надобно бы привести женившегося в состояние, чтобы он имел: 1-е) особенный покой, в коем бы жил один со своим семейством, а не так как теперь, со многими женаты­ми вместе. Сожитие нескольких семейств в одном покое не только способствует к развращению нравов, но и препятствует к сохранению всегдашнего порядка в хозяйстве; сверх того, подает часто повод к раздору и несогласию, а наконец, имеет вредное действие на самое здоровье по причине нечистого и заразительного в по­кое воздуха; 2-е) небольшой огород в котором мог бы он сеять и садить для себя разные огородные овощи; 3-е) все нужнейшие в хозяйстве вещи и орудия, кои по недостатку там железа крайне дороги; 4-е) дойную корову, дабы они могли иметь для себя и для детей своих молоко, и временем пользоваться свежею говядиною, если они не найдут выгоды разводить рогатый скот. Часто одна только великая бедность и невозможность иметь собственное жилище удерживают людей сих от женитьбы. Отличающихся от прочих хорошим поведением надобно награждать преимущественно. Сие может служить единственным средством к истреблению нынешней привычки к развратной жизни обоих полов. Строгость исправляет их мало, или на короткое время, а иногда доводит и до отчаяния.

При настоящем, бедном, и, так сказать, младенческом состоянии Камчатки, может быть, почтено будет излишним желание мое об отвращении неудобного и часто опасного образа езды летом в сей стране; однако предмет сей столь не маловажен, что нельзя пройти оного молчанием.

Весь путь он Нижне- до Берхнекамчатска совершается водою по реке Камчатке на малых лодках, выдолбленных из целого дерева, наподобие большого корыта, и называемых батами. Сии баты или от сильной быстроты реки, наипаче в начале лета, или от ударения ночью о пни дерев часто опрокидываются. Не проходит ни одного года, чтобы не тонуло несколько человек. Надлежало бы построить суда, удобные для езды, по крайней мере, по сей величайшей из всех там камчатских рек и по Аваче. Сохранение людей во всяком месте есть предмет, достойный всевоз­можного внимания, но в Камчатке особенно важен. О весьма бедном состоянии Петропавловска, в рассуждении его порта, мною уже упомянуто. Для приведения оного в некоторое устройство нужно иметь там на первый случай два малых судна с палубами и несколько гребных судов, построенных по европейскому образцу. Оные необходимы для выгрузки приходящих кораблей, для перевозу леса, угольев, сена, соли, когда заведены будут солеварни, сверх того и для разных плаваний как по заливу Авачи, так и вне оного, куда посылаются теперь за несколько даже миль байдары. В таком случае должно определить там одного хорошего флотского офи­цера и от 25 до 30 матросов с несколькими плотниками, кузнецами, слесарями, парусниками, конопатчиками и другими нужными мастеровыми, для всегдаш­него пребывания, одним словом, надобно бы завести в Петропавловском порту небольшое адмиралтейство, которое необходимо нужно для настоящей, а более для будущей пользы. Корабль капитана Биллингса, «Слава России», на построение коего употреблено более трудов и издержек, нежели каковых стоил какой-либо корабль в целом свете, не находился бы в нынешнем состоянии, если бы имел о нем попечение хотя один знающий человек. Я не почитаю также излишним содержать в порте и одно военное судно об 18-ти или 20 пушек. Оное может сменяемо быть каждые три года другим из Кронштадта и состоять под полным распоряжением губернатора, для употребления в пользу страны сей.

Теперь осталось камчадалов весьма мало: может быть через несколько лет и сей остаток совсем истребится; однако, невзирая на то, не могу я умолчать о сих честных людях, которые в доброте сердца, в верности, гостеприимстве, постоянстве, пови­новении и преданности к начальникам не уступают многим самым просвещенным народам. Совершенное истребление камчадалов будет великою потерею для сей страны. Они полезны во многих случаях, а часто даже и необходимы. Камчадалы не живут в городах, построенных россиянами, но рассеянно во внутренности Камчатки малыми селениями, называемыми острогами различной величины. После повальной болезни, похитившей в 1800 и 1801 гг. более 5000 камчадалов,

осталось в острогах только по 15 или 20 человек, а во многих гораздо меньше. Каждый острог состоит под непосредственным начальством тайона, избираемого ими из всего своего общества; его можно сравнить с выборным или старостою ^в российских деревнях. Он имеет под начальством своим другого должностного человека, который называется эсаулом. Тайон отдает только приказания а эсаул оные исполняет. В случае отсутствия первого выбирает он вместо себя достойного, ^а эсаул остается по своей должности. Власть тайона немаловажна; он может даже наказывать телесно, однако не более как 20 ударами. В тайоны избирают

обыкновенно прилежнейшего камчадала, отличающегося своим хорошим поведением, а больше стараются выбирать из старинных тайонских фамилий, которые были тайонами до покорения россиянами Камчатки. Кроме управления всего острога, обязан он также выбирать и принимать самых лучших соболей из приносимых каждым камчадалом, как подать ежегодную, и привозить их запечатанными в город, где в присутствии самого губернатора и других должностных лиц оцениваются оные присяжным оценщиком. Из суммы оцененных соболей вычитается подать, которая от острога в казну следует, а остаток выдается тайону деньгами, которые он разделяет соразмерно между жителями своего острога. Ежегодная подать каждого камчадала составляет около 3 рублей. Оная должна приноситься не наличными деньгами, но соболями вышеупомянутым образом. Всякий удобно представить себе может, что отборные, лучшие соболя камчадалов ценятся невысоко. Лучший соболь стоит в Камчатке от 10 до 20 рублей; однако отборные принимаются от кам­чадалов не выше 3 рублей с полтиною. Недавно удвоили, а смотря по доброте даже утраивают сию цену. Вероятно, что камчадалам скоро предоставлено будет платить подать свою деньгами наравне с прочими подданными Российского Государства, а не будут более принуждать их отдавать в казну приобретенное с издержками, трудом и опасностью, за маловажную цену. Камчадал платит за фунт пороху 5 и 6, а за фунт свинцу 2 я 3 рубля, сверх того, будучи употребляем для своих услуг каждым проезжающим своевольно, теряет много дорогого для него времени, а потому отменение ясака было бы не несправедливым. К тому же их так мало, что казна от сего не потерпит большого убытка. Недавно правительство освободило их от другой весьма тягостной подати. Известно, что во всей России платится подать по числу душ мужского пола по последней ревизии, возобновляемой каждые 20 лет. В тех областях, где число народа ежегодно увеличивается, сие распоряжение, избавляя от ежегодной переписи народа, приносит еще и другую существенную пользу. Великое семейство, в продолжении 20 лет платит одну подать, хотя бы число душ мужского пола увеличилось в нем и вдвое. Напротив того, в Камчатке, где со времени овладения оною рассиянами число народа беспрестанно уменьшается, сие самое распоряжение чрезмерно тягостно. Последняя ревизия состоялась в 1795 г. После оной в несчастные 1800 и 1801 гг. от повальной болезни умерло более 5 000 камчадалов; но, невзирая на сие, оставшиеся принуждены были платить подать по числу мужских душ, записанных по оной ревизии, что для камчадалов было чрезмерно трудно потому, что во многих острогах, в коих было прежде от 30 до 40 мужчин, осталось теперь по 8 и 10 только.

Сколь нужны природные камчатские жители для россиян, оное очевидно уже из того, что они суть единственные проводники во всей области. Почту возят они безденежно; проезжающих зимою провожают от острога до острога и обязаны имеющих собственных собак снабжать юколою. Сверх того, угощают и каждого из проезжающих, что делают, однако, добровольно. Сии гостеприимные люди по­становили сами себе законом кормить проезжающих и собак их, не требуя за то никакой платы. На сей конец имеют во всяком остроге достаточный запас разной рыбы. Ныне как губернаторы, так и все офицеры держат своих собственных собак и камчадалов сим не обременяют, выключая в казенных надобностях. Полковника Козлова, камчатского губернатора во время бытности там Лаперуза, помнят еще и теперь. Рассказывают, что он никогда не езжал иначе, как в больших санях, уподо­блявшихся малому домику, в которые приказывал запрягать сто собак и гнать так скоро, что на каждой станции падало их по нескольку. Летом должны камчадалы быть также готовыми возить проезжающих на своих лодках то вверх, то вниз по

рекам. Ни один солдат не посылается никуда без проводника из камчадалов. Часто случается, что камчадалы некоторых острогов отлучаются в таковых случаях от своих жилищ недели на две и теряют нередко лучшее время к заготовлению рыбы на зиму. Не одна ловля требует времени; нужны многие дни при ясной летней погоде для сушения. Если случится тогда дождь, то вдруг показываются в рыбе черви» и весь запас пропадет. Теперь находится в Камчатке, кроме казаков, батальон солдат и около 20 офицеров; число же камчадалов весьма уменьшилось. Итак, не­трудно заключать, что последние отвлекаются часто от работ своих, не получая за то никакого вознаграждения. Казенные прогонные деньги, на версту по копейке, по причине чрезвычайной дороговизны не могут составлять замены урона и на­грады за услугу. Ныне сделан генералом Кошелевым план к распоряжению почти так, чтобы камчадалы получали впредь достаточное вознаграждение за свои при том казне услуги и за урон ими претерпеваемый.

Камчадалы весьма бедны, но могут служить образцом честности. Между ними

трудно найти достаточного, но не легко сыскать и обманщика или бездельника. Проезжающие по прибытии своем в острог, где должны или желают ночевать, отдают обыкновенно деньги, драгоценности, бумаги, даже и запас горячего вина, чаю» сахару и пр. тайону острога; однако не случилось еще ни одного примера, чтобы похищено было хотя малейшее. Поручик Кошелев рассказывал мне, что он, быв послан однажды братом своим с 13000 рублей для развозу оных по разным городам, отдавал каждый вечер при ночлеге ящичек с деньгами тайону и был совершенно безопасен. Единственный порок камчадалов состоит в наклонности ^к горячим напиткам; но сим обязаны они купцам,, старающимся питать оную всевозможно. Умеренное употребление горячего напитка кажется быть в сурово» климате страны сей нужным. Общая польза требует снабжать камчадалов неко­торым количеством оного за сходную цену, а не допускать их до того, чтобы они. ^Не употребляя совсем горячего вина месяцев несколько сряду, отдавали после при яервом случае все до последнего за то, чтобы напиться хотя однажды допьяна.

При ежегодном плавании одного или двух кораблей из Кронштадта в Камчатку не может быть сие трудным.

Камчадалы все вообще приняли христианское исповедание. Настоящее состоя­ние духовенства в Камчатке есть предмет, не недостойный внимания. Мне удалось видеть только двух священников, большерецкого и петропавловского; первый приехал в Петропавловск скоро по прибытии нашем с весьма дорогим пушным товаром, и по продаже оного домой отправился: итак, я не могу ничего сказать о его поведении, но о. последнем узнали мы, что он делает своему состоянию великое поношение. Сказывают, что камчатские священники вообще не лучше поведением своим петропавловского, а потому и нетерпимы камчадалами.м

ГЛАВА IX

ПЛАВАНИЕ ИЗ КАМЧАТКИ В МАКАО

 

План предстоящего в Китай плавания. — Невозможность, причиненная продолжительною неблагоприятною погодою, к дальнейшему исканию острова, виденного испанцами в 1634 г. — Сильные бури в широтах от 31° до 38" — Многие признаки близости берега. — Тщетное искание островов Гваделупы, Малабригос и Сан-Жуана. — Усмотрение островов Северного и Южного. — Курс к южной оконечности Формозы. — Проход в бурную ночь проливом между Формозою и островами Ваши. — Усмотрение камня Педробланко и китайского берега. — Виденная нами великая флотилия китайских морских разбойников. — Некоторые об оных известия. —

Приход на рейд Макао.

Время года было довольно уже поздно, но при всем том желал я, на предстоящем пути своем в Китай, изведать разные места сего океана, в коих по древним известиям существование некоторых островов предполагается, если только не сопряжено будет то с великою потерею времени и не воспрепятствуют погоды. Существование островов сих очень сомнительно Ненадежно искать их в тех местах, в коих показаны они на картах, ибо большая часть сих карт между собою не сходствует. Сочинителям карт было и невозможно согласоваться в означении мнимых островов сих, об открытии коих и положении

нет ничего верного. Они показываются на новейших картах, вероятно, только по­тому, что лорду Ансону в то время, как он овладел испанским галиотом в 1742 г., удалось найти на нем испанскую карту, по коей галеоны плавали из Акапульки к островам Филиппинским. Сия карта* наполнена множеством островов, которые тщательно переносят на новейшие, невзирая на то, что многократные по сему морю плавания доказали, что большая часть из оных не находится, по крайней мере, в тех местах, на коих показывается. Многие имена мнимых островов и камней де­лают только замешательство и не могут быть полезны для мореплавателей, если действительно существующие и определенные с точностью не будут различаться ничем приметным от мнимосуществующих. Сия мысль побудила меня означить на карте нашей Восточного океана только те острова, которые осмотрены и определе­ны новейшими мореплавателями. Но, чтобы не подпасть упрекам за неозначение островов и рифов, которых существование хотя подвержено великому сомнению, однако не невозможно, приобщил я к Атласу своему копию с Ансоновой карты, означив только с достовернейшею исправностью точное положение островов Филиппинских, Ликео и Японских. Впрочем, уверен, что карта сия мало будет служить к безопасности мореплавателей, и что обретение и открытие островов и рифов в сем море зависит единственно от случая. В доказательство сего можно привести острова, открытые во времена новейшие, как то: капитаном Гор Серный остров с прилежащими ему Северным и Южным островами, Мерсом — Лотова жена и острова Грампуса; Дугласом — надводный камень Гуй и риф, названный его именем, и каменья Вековы. Все сии открытия равномерно и многие другие, здесь не приведенные, учинены без преднамерения, хотя не невозможно, чтобы испанцы видели острова сии во времена, уже давно протекшие. Мореходец должен поставить себе законом, чтобы сколько возможно не приближаться к путевым линиям своих предшественников и изведать со строгою точностью места, в коих новейшие мореплаватели видели признаки земли близкой. Я старался следовать сему правилу сколько позволяли обстоятельства. Полагаться на известия, хотя бы подкреплялись оные и учеными умозаключениями славных географов, как то, например, доказывает Бюаш в особенном своем сочинении возможность суще­ствования острова, виденного испанцами 1634 г., и сообразуясь с тем, предпри­нять основательное изыскание можно только тогда, когда не сопряжено будет то с великою потерею времени и когда не настоит исполнение важнейших намерений. Счастливая удача могла бы и нам благоприятствовать к какому-либо новому от­крытию или, по крайней мере, к подтверждению учиненного уже прежде. Почему я в предстоящем плавании и решился изведать места, в коих показаны на картах острова Рико де Плата, Гваделупас, Малабригос, Сан-Себастиан де Лобос и Сан- Жуан, также и другие, означенные далее к югу, а от сих последних взять курс пря­мо на запад к острову Ботоль Тобаго-Кима, мимо южной оконечности Формозы, между коею и островами Ваши плавают обыкновенно в Макао**.

Северный ветер, дувший в Авачинской губе с половины сентября, оставил нас в то время, когда удалились мы от берега едва на 10 миль.

* Исправленная копия с сей карты помещена в Ансоновом путешествии. Зри стр. 385» подлинное издание.

*' Во время путешествия нашего издал английский капитан Бурней описание прежних открытий в сем море (A. Chronological history of the discoveries in the Soutn Sea or Pacific Ocean by Burney James. 2 vols in 4 to. London 1803—1806); Я упомяну в приличных местах о некоторых, содержащихся в оном известиях, которые мне неизвестны были во время нашего плавания.

По безветрии, продолжавшемся несколько часов, сделался ветер от S, который м^ало-помалу отошел к SW и был во всю ночь свеж. Погода была весьма холодная.

В последние четыре дня бытности нашей в губе Авачинской показывал термометр п^оутру обыкновенно один и полтора градуса холоду, ртуть в оном во время самой ясной погоды не поднималась, даже и в полдень выше +4 градусов. На берегу был холод

и еще больший. Курьер, присланный губернатором в Петропавловск и прибывший за 5 дней перед нашим отходом, сказывал нам, что около Верхнекамчатска выпал глубокий снег и сделался холод жестокий.

Необыкновенный в настоящее время года южный ветер казался быть продол­жительным, он дул 9, 10 и 11-го чисел сряду, поутру в последний день отошел, однако, к NVV, был свеж и сопровождался дождем и туманом и великою зыбью от SO. Ночью сделался ветер NNO, в следующий день довольно свежий от OSO и О, при беспрестанном, весьма густом тумане. Мы продолжали плыть к StO, когда только позволял ветер, но нередко принуждены были держать курс и западнее от S. 13-го показалось солнце на весьма короткое время; мы нашли широту 47°50'24", долготу 197°00'. Октября 15-го летали около корабля морские ласточки и чайки, также показался и один урил, который очень далеко от земли не отлетает. В сей день под широтою 45°ЗГ, долготою 197°20' перешли мы через путевую свою ли­нию, коею плыли 9 июля прошлого года от островов Сандвичевых в Камчатку, тогда также мы видели нырков и множество китов. Под вечер усилился ветер от 0> с великим дождем и был так крепок, что принудил нас убрать все паруса и оставаться только под фоком и зарифленным грот-марселем. Поутру отошел ветер к N, а потом к NW. Зыбь от О и ONO была так велика, что мы нашлися принужденными для облегчения мачт переменить курс к WSW и SWtW, через что качка корабля несколько уменьшилась. В вечеру сделался ветер слабее, и мы прибавили парусов, но великая зыбь от О еще осталась в своей прежней силе. Сия продолжительная неблагоприятствовавшая погода увлекла нас опять на несколько градусов к западу. От 13 до 18-го числа нельзя было произвести наблюдений. По счислению находились мы в широте 41°54', долготе 198°32', что принудило меня оставить дальнейшее искание острова, виденного испанцами в 1634 г. Мое наме­рение было перейти через меридиан 195°30', в широте 36°15'> а потом переплыть от 6 до 7 градусов прямо к западу, потому что мы в прошедшем году доходили в сей параллели до 194°20' Капитан же Клерк до долготы 195°, под тою же широтою, итак, по обеим сторонам его курса оставалось пространство около 30 миль, в ка­ковом расстоянии, если бы существовал там остров, конечно бы, он его увидел. Для сего, оставив берега камчатские, держал я всегда курс несколько восточнее, но когда дошли мы до 197° долготы, то ветры принуждали нас уклоняться к W, отчего и произошло, что мне невозможно было достигнуть желанного пункта без великой потери времени, не упуская коего, следовало поспешать в Макао, где, по соображению обстоятельств, долженствовала «Нева» нас уже дожидаться. После оказалось, что она пришла туда двумя неделями позже «Надежды», и я много сожалел о сем праздном проведенном в Макао времени.

Впрочем, кораблю, коему предлежит плавание к западу, весьма трудно искать сего острова потому, что в параллели от 35 до 37,5 градуса, где существование его полагают, господствуют западные ветры. Но, если и настанет ветер восточный, как то в прошедшем году при таковом случае было, то оный обыкновенно сопровожда­ется пасмурною туманною погодою, которая пределы видимого горизонта весьма ограничивает и с кратковременными перемежками часто многие дни продолжается, что мы неоднократно испытали сами собою. Для изведывания пространства от 12 до 15 градусов в сем туманном море потребно употребить несколько месяцев, ежели в ясную погоду плыть по предназначенной параллели.

Октября 18-го определена широта 39°54'27", долгота же по хронометрам 199°4'30". В ночи на 19 октября сделался весьма крепкий ветер от SO при мрачной погоде. Около полудня в следующий день не могли нести более парусов, кроме зарифленных

марселей и фока. В 2 часа свирепствовавшая жестокая буря разорвала фок и один из штормовых стакселей, корабль качало чрезвычайно. Под вечер сделался ветер несколько слабее и отошел к SW, но около полуночи преобратился опять в бурю, сопровождавшуюся сильными порывами, после отошел мало-помалу к WSW. В 6 часов следующего утра утих, наконец, шторм, свирепствовавший более суток. Однако, великая зыбь продолжалась довольное потом время и принудила нас держать против волнения, дабы избегнуть несколько сильной качки.

Октября 21-го учинено для широты наблюдение, хотя не довольно точное, но долготы вовсе определить было не можно. Дождь шел беспрестанно при свежем ветре от S и SSW. Теплота настала великая, термометр показывал 18°. В следую­щий день определена широта 36°30', долгота 20Г51. Вскоре пополудни сделалось безветрие, при котором шел сильный продолжительный дождь. Зыбь была от N чрезвычайная. Никогда не случалось мне испытать столь чрезмерной качки, как в сие безветрие, продолжавшееся до 8 часов вечера и часто наводившее на нас боязнь, что лишимся всех мачт, да и в самом деле необычайное волнение вырвало несколь­ко болтов. Ночью сделался, наконец, слабый ветер восточный. В следующий день показались тропические птицы и урилы; мы полагали, что видим берег, к коему начали держать курс немедленно, однако, после оказалось, что мы признали об­лака берегом. В полдень найдена широта 35°18', долгота 210°54', курс держали SSO.

Дувший ветер несколько часов от NW перешел к N0, и наступила пасмурная, мрачная погода, каковая обыкновенно бывает при NO и О ветрах. Наш курс теперь был SWtW к островам Гваделупас. Октября 26-го учинены точные наблюдения, ^{По к}оим находились мы в широте 31°5'25", долготе 208°33'30". Ветер продолжался ^через весь день южный. Под вечер начали оказываться попеременно то безветрие.

то порывы от разных сторон горизонта, что продолжалось чрез всю ночь с бес­престанною зарницею. Небо покрывалось черными облаками, сильный дождь шел долгое время, все предвещало наступающую бурю, к которой мы приготовились. Ртуть в барометре опустилась на 29 дюймов и две с половиной линии. В 4 часа пополуночи на­чался шторм сильными порывами, коими изорвало оба наши марсели. В 8 часов свирепствовал шторм жестоко, в 11 же часов свирепость его еще увеличилась. Волнение было чрезвычайное, так что корабль, если бы построен был с меньшею крепостью и не имел бы самого хорошего такелажа, не мог бы противостоять силе оного. Сия буря сравнялась бы с тайфуном, который претерпели мы про­шедшего года в той же параллели, если бы продолжалась столько же времени и была, впрочем, самая жесточайшая во все наше путешествие. Она началась, по­добно тайфуну, от OSO и равным образом, но не вдруг, перешла к NW. В 2 часа пополудни несколько смягчилась, в 4 же могли мы уже отвязать разорванные паруса и привязать новые. Великое множество морских прожор окружало корабль даже и в самое свирепствование бури; в третьем часу поймали оных шесть и под­няли

на корабль*. В 6 часов поставили зарифленные марсели и пошли к S, к чему принудила нас великая зыбь от SO, причинявшая чрезвычайную качку, которая, продолжавшись беспрестанно более 14 дней при жаркой погоде, ослабила ванты столько, что при избрании курса должно было взять в рассуждение и целость мачт. Ввечеру поймали двух глупышей и еще одну береговую птицу, как сии, так и многие тропические птицы и плававшие около корабля морские свиньи служили признаками, что мы находились от земли в недальнем расстоянии. Ближайший к нам берег, в отдалении около 100 миль, долженствовал быть водяной остров, открытый известным Бениовским**. Невероятность повествований сего выходца,

* Одна из сих морских прожор, длиною около 9 футов, сорвалась с крючка тогда, когда поднята была почти уже на корабль. Невзирая на то, что при сем разорвалась у нее нижняя челюсть, бросилась она опять с новою алчностью на уду и поймана вторично,

** Открытый Бениовским водяной остров лежит, по показанию его, в широте 32°47' долготе 355°8' от Большерецка или 208*12' западной от Гринвича. В следующий день по открытии сего острова видел он и другой остров и через три дня потом прибыл к берегам Японии. По нашим наблюдениям, нахо­дится берег Японии, лежащий в одной параллели с водяным островом под 227° долготы от Гринвича.

ослабившая столь много любопытство к достопримечательной судьбе его, была причиною, что географы не поместили на картах своих его открытий. Все признаки заставляли нас, впрочем, полагать близость берега. Ночь была светлая, мы шли под малыми парусами, я приказал внимательно смотреть, не увидим ли берега, однако, никакого не открылось.

Октября 29-го дня сделалась, наконец, погода светлая, но воздух был столь влажен, что гигрометр, коего разделение составляло не более 70°, показывал бес­престанно 65°. По разведении огня в моей каюте при теплоте на открытом воздухе в 21° увеличилась оная до 25°, однако, гигрометр показывал только 11-ю градусами меньше против прежнего. Мы нашли широту 29°ЗГ47" долготу 210°20'00".

Ясная погода продолжалась только до полуночи, в сие время небо помрачилось, ветер сделался весьма крепкий с сильными порывами, от коих взорвало у нас грот-марсель. Новые паруса берегли мы для Китайского моря, где, а особливо в проливе между Формозою и островами Баши, свирепствуют во всякое время года штормы, а потому в местах сих можно подвергнуться великой опасности, ежели какой-либо из главных парусов разорвется. Сие обстоятельство заставило нас беречь новые паруса к сему времени, а до наступления оного довольствоваться только одними парусами второго и третьего разбора, но сии разрывались при каждом крепком ветре, а через то мы принуждены были, наконец, употреблять прежде назначенного времени паруса лучшие.

Октября 30-го по утру в 6 часов находились мы по счислению в широте 28°22\ долготе 211°50'. Имев намерение пройти местами, на коих показана по картам группа островов Гваделупас, велел я держать курс WSW. Сезернейший из остро­вов сих означен Арро-Смитом под 28°30', южнейший же под 27°58" широты, а вся купа под долготою между 213 и 214 градусов. Итак, я полагал, что курсом WSW придем к средине оных. Но едва успели мы переплыть один градус к западу, вдруг громовая туча произвела бурю и пошел дождь сильный, за которым последовала скоро ясная погода и безветрие, продолжавшееся до ночи, а потом настал ветер прямо от W. Хотя мы находились в 15 милая только от восточнейшего из остро­вов Гваделупас и хотя погода была весьма ясная, однако не могли увидеть даже с салинга никакого берега. Показавшаяся одна только береговая птица не могла слу­жить надежным признаком близкой земли. До рассвета лежали в дрейфе, а потом, державшись близко к ветру, поплыли к SSW. В полдень найдена широта 27°46'00", долгота 212°56'00". В сие время находились мы почти на параллели восточнейшего из островов Малабригос, только на 40 миль восточнее того. Сии острова должны лежать гораздо восточнее, нежели на картах показаны, ибо если бы лежали оные западнее, то капитан Гор, коего курс был не далее 60 миль от оных, увидел бы их непременно. В параллели севернейшего из островов Малабригос, т. е. в широте

Сие доказывает, что показанная Бениовским долгота открытого им острова крайне несправедлива, ибо разнствует от долготы японского берега почти 20 градусами. Если все сказанное Бениовским о пребывании его в Японии не есть совершенный вымысел (чего я не полагаю, невзирая на то, что описание и сего путешествия его, конечно, раскрашено такими же обманчивыми красками, как и повествование об уходе его из Камчатки), то мне кажется вероятным, что водяной остров должен принадлежать к цепи островов, находящихся на юге от Иеддского залива, ибо он и в следующий День видел острова, скрывшиеся не прежде от его зрения, пока не остановился он на якорь в заливе, названном им Узильпачар. Из сего заключить следует, что то была упомянутая цепь островов. Один из них Фатзизио лежит почти под вышесказанною широтою. Впрочем, было бы бесполезно поверять курс Бениовского в сем плавании.

27°32' полагают также остров Сан-Жуан, о коем капитан Кинг упоминает, что он увидел бы его верно, если бы существовал оный действительно*. Погода была чрезвычайно ясная, горизонт весьма чистый, итак, в расстоянии около 60 миль не мог бы никак скрыться от нашего зрения берег, а особливо потому, что острова, рассеянные в сем океане, по большей части возвышенны и, будучи по происхож­дению своему вулканические, отличаются пикообразными своими видами, как-то например, Серный остров, открытый капитаном Гор. На старых картах означено множество островов под именем вулканических.

Имев желание увериться сколько-нибудь в существовании земли в сем месте, легли мы в дрейф при захождении солнца. В следующее утро продолжали плыть к 8. В полдень определена широта 27°12'20", долгота 215°20'50". В сие время нахо­дились мы 6 милями севернее, по хронометрам же 40 милями восточнее острова

Маргариты, который по Арро-Смитовой карте открыт капитаном Маги в 1773 г. Если показанная долгота сего острова справедлива, то он должен быть очень мал и низок, в противном случае мы бы верно его увидели. Вероятно, что он лежит гораздо восточнее, ибо, ежели бы лежал западнее, то капитаны Кинг и Гор дол­женствовали бы увидеть его непременно.

Ноября 3-го определена широта 26°26', долгота 213°55'. От сего места долженс­твовали находиться тогда три безымянных острова на SW в 15 милях, но мы не могли их увидеть.

* Зри третье путешествие Кука, оригинальное издание в 4,3-й части, стр. 406.

Ноября 4-го найдена широта 26° 1246", долгота 214°57'30"; 5-го же числа 25°42'39" и 215°32'30". Мы плыли на SW и держались точно в середине между путевыми линиями Гор и Меарса. В час пополуночи перешли мы через путевую линию Меарса под 25° широты. Направление оной есть NO и SW, почему я, дабы от пути его удалиться, велел держать курс SSW.

Ноября 6-го наблюдения наши показали широту 24°26'48", долготу 217°14'30" течение 17 миль к северу. Сие течение и продолжительные южные ветры прибли­зили нас к Южному острову, открытому капитаном Гор. В 9 часов следующего утра увидели мы его прямо на W. В полдень находился он от нас на SW 75°, в расстоянии около 16 миль. Наблюдения показали тогда широту 24°18'20", долготу 218°20'30".

Южный остров имеет вид круглый, в поперечнике полторы мили, высотою 520 тоазов. Он состоит из голого камня с возвышающимся на середине его пиком и уподобляется много острову Ионы, лежащему в Охотском море. Около его, казалось, нет никаких камней. В 4 часа пополудни увидели мы Серный остров на NW. Ветер отошел мало-помалу к WSW; почему я и велел поворотить к S. Чрез всю ночь дул ветер весьма слабо от SW и W, в следующее уже утро от NNW, при совершенно пасмурной погоде и дожде почти беспрестанном. Около полудня отошел ветер к NNO, и был настоящий пассат, при коем настала ясная погода*. Наблюдениями определена широта 23°50'00", долгота 218°15'30". Южный остров лежал тогда от нас по компасу на NO 40°, в 4 же часа прямо на N.

Взаимное положение сих трех островов сходствует с показанными на Ансоно- вой карте тремя островами столько, что нельзя не признать оных за одну и ту же купу. Средний из островов сих назван на Ансоновой карте Фареллон, северный Св. Александр, южный оставлен без имени, на Арро-Смитовой же карте показан под именем Св. Августина. Разность в широте довольно велика, но в долготе маловажна. Средний лежит по Ансоновой карте SO севернее и полтора западнее Сер­ного острова, В сие время держали мы WS и W, потому что я хотел пробыть еще несколько времени в широте между 23 и 24 градусами, но учиненные в следующий день наблюдения показали течение от S, почему мы и переменили курс к W1\2N и WtN. Ноября 12-го определена широта 23°28'22", долгота 227°47'00". Погода была ясная и теплая, воздух менее влажен, нежели мы до того примечали. Ноября 13-го не произведено никаких наблюдений; по счислению моему широта 23°30', долгота 228°25' Ноября 14-го в широте 23°00', долготе 231°00' долженствовал находиться от нас каменистый риф, названный испанцами Abre ojos, т. е. «Открой глаза», на один градус прямо к югу. Не невероятно, что открытый капитаном Дугласом в 1789 г. под 20°37' широты и 223°50' долготы риф есть Abre ojos, хотя на Ансоновой карте и означен он лежащим северо-западнее и гораздо большей величины, показанной капитаном Дугласом.

Ноября 17-го определена широта 22°3'18", долгота 237°27'40". Ветер дул в сии два дня от SO, S и SSW совсем в противном направлении обыкновенному пассату, Погода была очень жаркая, термометр показывал 22 градуса. По наблюдениям, учиненным в полдень, долженствовал находиться от нас остров Ботоль-Гобаго- Ксима на О в расстоянии 53 миль, но мы его не усмотрели. В 2 часа по безветрии, продолжавшемся несколько часов, сделался свежий ветер от N. при пасмурной погоде и зыби от SW Мы не могли надеяться уже увидеть остров Ботоль-Тобаго-

* Гор и Кинг в близости сих островов получили также пассатный ветер.

Ксима до захождения солнечного, в чем, для точного определения своего места и взятия во время ночи безопасного курса, имели великую надобность. Под вечер восстала буря. Положившись на весьма хорошо учиненные наблюдения, на верный ход хронометров и на точное определение опасных мест в канале у Формозы, а особливо рифа Вела-Рета, решился я при настоящем шторме пройти сим каналом во время ночи. Сколь таковое предприятие ни казалось отважным, но лежание в дрейфе вне канала при сильном шторме и неизвестных течениях могло сопряжено быть с равномерными опасностями. До 10 часов держали мы SWtW и находились тогда по счислению в 10 или 15 милях на S от Вела-Рета. От 10 до 2 часов пополуночи имели курс WSW, а от 2 часов до рассвета W. В полночь был шторм самый сильный и отошел к NO. На бугшприте и обоих шкафутах стояли матросы через всю ночь для примечания опасности, к коим могло бы приблизить нас течением более, нежели мы полагали. После открылось, что мы прошли точно серединою канала. В 8 часов утра сделался шторм тише, и облака рассеялись. В сие время усмотрели мы, хотя не ясно, южную оконечность Формозы на NW 40°. Мы переменили курс на NWtN, чтобы подняться опять к N, ибо мы ночью удалились много к S. Если проходить сей канал днем, то нужно держаться севернее, нежели сделали мы то ночью, ибо в противном случае, наипаче же при пассате, более северном, будет весьма трудно обойти Пратас (опасный риф в широте 20°50', в долготе 116°15' Ост, имеющий в окружности около 75 миль), как то последовало с «Резолюцией» и «Дисковери». При сем надобно только остерегаться камня Вела-Рета, окружаемого каменистою мелью на две мили. Самый камень виден при ясной погоде в 8 милях.

Ноября 18-го определена полуденными наблюдениями широта 21°ЗГ50", долгота 239°51'40". При сем оказалось течение около 6 миль к северу и около 21 к западу. В 6 часов вечера плыли мы WtN, в сие время находились по счислению в широте 23°18^/, т. е. 2 минутами южнее большого камня Педро-Бланко. Глубина оказалась 30 саженей, грунт — ил. При крепком ветре взяли мы теперь курс прямо на W. В час пополуночи увидели себя окруженными множеством китайских лодок, которые принудили нас плыть большую часть ночи под малыми парусами, чтобы с некото­рыми из них не сойтися. Глубину находили во время ночи 25 и 30 саженей. Увидев на рассвете Педро-Бланко на NO 75°, в расстоянии около 10 миль, удивлялся я не­мало. Если принять течение в час и по 2 мили*, то и тогда следовало бы находиться от нас сему камню едва на севере. Итак, когда мы ночью, не видав его, проходили мимо оного, тогда находился он от нас в отдалении около 3 миль к S. Скоро потом усмотрели весь берег китайский и, приблизившись к оному на несколько миль, взяли курс к острову Лингтинг между островами Потой и большим Лема.

Мы не видали ни одной лодки, и так принуждены были отважиться на проход без лоцмана, что совершили бы с меньшим опасением, если бы имели Дальрим- плеву карту. Однако, едва прошли острова большой Лема и Потой, то прибыл к нам лоцман. Ветер дул свежий, мы пошли под всеми парусами между островами, лежащими на пути сем, которые все без изъятия означены на карте Ост-Индского атласа с великими погрешностями. В 5 часов вечера увидели мы многочисленную флотилию, состоящую, как казалось, из 300 судов, стоявших на якоре. Мы почли оные рыбачьими и прошли мимо, не беспокоясь нимало. Но после узнали в Ма­као, что это была флотилия китайских морских разбойников, упражняющихся

* Между Формозою и Макао при полном NO муссоне можно положить течение к западу в час полторы и две мили.

в своем промысле у южных берегов Китая уже три года и нападающих на всякий корабль, худо вооруженный и мало пекущийся о своей безопасности. Сим образом овладели они за несколько времени одним американским судном и недавно двумя португальскими и еще одним, шедшим из Кохин-Китая, которое взяли в близости китайского берега. О судьбе американского судна было еще неизвестно, но на португальских, как то мы слышали, умерщвлены все люди, не хотевшие вступить в службу сих морских разбойников. Некоторым из португальцев, которые согла­сились остаться в их службе, удалось после спастись бегством. Сии известили, что разбойники ограбленные ими суда сожгли. В их флотилии находились несколько судов в 200 т, на коих было от 350 до 250 человек и от 10 до 20 пушек, на самых малых не менее 40 и 50 человек. Если удастся разбойникам сойтись на абордаж с купеческим судном, в таком случае ради превосходнейшей силы делается оно неминуемо добычею. Сии разбойники были бы и еще гораздо опаснее, если бы имели более неустрашимости, искусства в управлении судном и в действии ар­тиллерией. Во время нашей здесь бытности не безопасно было от нападения их на самом рейде у Макао, даже и в Типе. На пути между Макао и Кантоном особенно они страшны. Сочлены английской фактории нашлись принужденными брать с собою из Макао в Кантон нарочитый конвой, гребных вооруженных судов с двух английских фрегатов, стоящих обыкновенно в Бокка-Тигрисе на якоре, ибо им угрожала уже однажды опасность попасться в руки сих разбойников. Английский бриг «Гарьер», об 18 пушках, под начальством капитана Радзея, крейсировал здесь уже два месяца с половиною, также и два португальских вооруженных судна: °Дно из последних сражалось недавно с 80 разбойническими судами и имело счастие пробиться сквозь оные. Крепкий ветер был, уповательно, единственным препятствием, удержавшим разбойническую флотилию от нападения на корабль

наш, которым могли бы они овладеть непременно» потому что не имели к ним ни малейшего подозрения и почитали их суда рыбачьими, каковых выходит здесь обыкновенно множество на рыбную ловлю*. Ноября 20-го в 7 часов вечера, плыв более часа в темноте, при крепком ветре и дожде, бросили мы, наконец, якорь на рейде у Макао, на глубине 7 саженей.

* О сих разбойниках дошло недавно перед дам известие и в Европу. Статский советник Вирст в письме своем, полученном мною в Камчатке, советовал мне убедительно, чтобы я остерегался, сколько возможно, китайских морских разбойников,, но я разумел через то малаккских корсаров, которые очень опасны и в Китайском: море, где нападали часто с успехом и на корабли европейские, о настоящих китайских разбойниках не думал я вовсе. Малаккские разъезжают по большей части у берегов Палавана, Борнео и при входе ‘в пролив Малаккский.

ГЛАВА X

ПРЕБЫВАНИЕ В КИТАЕ

 

Переход «Надежды» в Типу. — Приезд на оную китайского компрадора. — Получение известий, что «Нева» в Китай еще не приходила. — Приключившиеся от того неприятности. Объяснение с китайским начальством о нашем приходе и пребывании в Макао. — Стесненное в Макао состояние португальцев. — Обхождение с ними китайцев. — Ненадежное положение макаоских губернаторов. — Вероятность приближающейся потери владения Макао. — Величайшее различие в образе жизни англичан и португальцев. — Прибытие «Невы» с богатым грузом, состоявшим в мехах звериных. — Воспрещение китайцев в приходе «Надежды» в Вампу. — Отбытие мое на «Неве» в Кантон для испрошения позволения на приход туда «Надежды». — Прибытие«Надежды»в Вампу. — Оказавшиеся затруднения в производстве торга в Кантоне. — Продажа грра «Невы» ходатайством одного английского дома. — Приготовление к отплытию из Кантона. — Неожиданное повеление кантонского наместника к задероканию «Невы» и «Надежды». — Учиненные по сему обстоятельству представления. — Последовавшее, наконец, повеление к отходу кораблей наших.

В 8 часов поутру усмотрели мы греб_ное судно, вышедшее из Макао.

Ветер дул еще крепкий; и мы отдалены были от берега не менее 5 миль, но, невзирая на то, судно сие пришло к нам. Это был китайский компрадор*, пред­лагавший нам свои услуги. Ответ на первый вопрос наш, что «Нева» еще не при­ходила, удивил нас немало. По учиненному предположению при отправлении нашем долженствовала «Нева» притти в Китай от Кадьяка около октября месяца с грузом мехов звериных для того, чтобы по продаже оных купить китайских товаров и погрузить на обоих кораблях. Почему я, не имев никакого для китайцев груза, выключая некоторые малости, приведен был через сие в немалое беспокойство и принужденным нашелся решиться ожидать «Невы» в Макао, хотя строгая во всем точность китайцев и причинила после затруднения. С компрадором приехал к нам также лоцман, предлагавший свою готовность отвести «Надежду» в Типу*. Оставаться на открытом Макаоском рейде было опасно как ради морских раз­бойников, так и ради времени года. Итак, я, отправив за час прежде лейтенанта Левенштерна в Макао для извещения губернатора о нашем прибытии и намерении итти в Типу, приказал поднять стеньги и реи и сняться с якоря. В два часа попо­лудни остановились мы на якоре в Типе, куда пришел с нами вместе английский

* Компрадорами называют в Китае людей, доставляющих на иностранные корабли, во время их пребывания в Макао или в Вампу все потребности. Сим компрадоры платят мандаринам за каждый корабль знатную сумму, однако, находят притом; и себе довольную выгоду. Они продают все весьма высокою ценою, которую принуждены платить им без всякого противоречия. Провизия и другие потребности получаются через одних только компрадоров. Они имеют многих помощников, из коих некоторые живут в Макао для того, чтобы по приходе кораблей вступить немедленно» в связь с оными по сему предмету.

** Типа есть безопасное якорное место в двух милях на юге от Макао.

бриг об 18 пушках. Как скоро убрали мы паруса, то приехал к нам офицер с сего брига и другой с малого португальского военного судна о 12 пушках. Португаль­ский офицер, быв приведен ко мне в каюту, потребовал женевского вина. Я не знал, что делать: досадовать ли на его наглость, или оной смеяться, однако, при всем том велел тотчас подать ему стакан горячего вина, которое хотя было к худо, но португалец хвалил его много. Оказанная нами ему холодность в приеме скоро побудила его нас оставить. От посещения английского офицера, напротив того, чувствовали мы большое удовольствие. Сей рассказал нам, что бриг, на коем он служил, посылай был за несколько недель только назад в Вампу командором на­ходящейся в здешних водах эскадры* для того, чтобы требовать от наместника провинции 80000 фунтов стерлингов за взятое им в приз близ Манилы испанское

* Сия эскадра, под начальством, кал итана Вуда, состояла из двух 40-пушечных фрегатов: «Фаетон» и «Корнваллис» по 18-пушечного брига «Гарриер».

судно, которое во время жестокого шторма разбилось у южных берегов Китая и ограблено жителями. Известно, что китайские законы запрещают военному судну входить в устье Тигриса (Восса Tigris). Оные нарушены в первый раз'. Бриг нашел вход в Вампу без лоцмана. Начальник оного явился в Кантон с 12 вооруженными солдатами, чтобы вынудить требованную сумму. Сия дерзость привела наместника в удивление, но, вероятно также и устрашила его. Если бы китайцы не были крайне робки, то, конечно, отмстили бы за сию обиду. Они оказали, по оставлении уже отважным англичанином Кантона, свое мщение, но только особливым, свойствен­ным им, образом. Нас уверяли, что наместник в наказание дерзости английского

* В устье Тигриса, которое защищается двумя батареями без пушек, приезжают обыкновенно на пришедшее судно два мандарина для разведания о грузе. Два другие потом провожают судно в Вампу. На английском бриге явились также мандарины. На вопрос их, в чем состоит груз судна, отвечал капитан показанием им ядра пушечного; после чего они удалились.

капитана наложил на Когонг* великую денежную пеню, хотя дело сие нимало до него не касалось. Принятие таковых мер чиновниками китайского правительства, по крайней мере в Кантоне, весьма нередко. Сии насилия, может быть, скоро при­чинят бедственные последствия. Морские разбойники, наводящие теперь страх на южную страну Китая, а особливо в Кантоне и Макао, суть не что иное, как жители южных провинций сего государства, которые, быв доведены угнетениями само­властвующих мандаринов до крайности, прибегли к сему последнему средству для облегчения своего жалостного положения.

Пополудни в 3 часа возвратился лейтенант Левенштерн от губернатора, который приняв его весьма ласково, не упустил обнаружить, что он, будучи с китайцами не в добром согласии, приведен прибытием нашим в некое беспокойство, а потому и желает, сколько возможно скорее, увидеться со мною. Китайцы требовали от губернатора немедленного извещения: военный ли корабль наш? Ибо в одном только сем случае можно оставаться в Типе. Если бы корабль был купеческий и мы не имели бы намерения итти в Вампу, тогда не позволили бы нам стоять на якоре в Типе. Одни только португальские купеческие корабли пользуются сим правом. В следующее утро отправился я к губернатору и объяснил ему, что «Надежда» есть корабль военный, но что я имею повеление в пользу Американской компа­нии погрузить в оном часть китайских товаров, для коих на «Неве» не достанет места, и что я пошел бы в Вампу, если бы «Нева» уже здесь находилась, но теперь должен дожидаться ее прихода. Сии обстоятельства привели как губернатора, так и меня в немалое недоумение. На вопрос, учиненный мне самому китайцами об определительности нашего плавания, принужденным нашелся я отвечать, что мы не пойдем в Вампу, и что пробудем в Типе около трех недель только, чтобы запастись здесь водою и провизией для обратного плавания в Европу. На тако­

*Когонг или Гонг есть сообщество, состоящее ныне из 11 купцов, пользующихся монополией евро­пейской торговли.

вой ответ решился я потому более, что губернатор и Бахман, сочлен голландской фактории, оказавший нам много приязни, меня уверили, что как скоро придет «Нева», тогда очень удобно будет испросить позволение на приход в Вампу, ибо выгода от приходящих туда кораблей для чиновников правительства и купечества столь велика, что они не сделают в том никакого затруднения. Губернатор данным мною китайцам ответом освобожден был от беспокойства, ибо в противном случае надлежало бы ему дать нам позволение оставить рейд Типу дней через несколь­ко, в продолжение коих принужден бы я был взять к себе на корабль множество китайских таможенных чиновников, которые удобно могли бы подать повод к неприятным последствиям.

Положение португальцев в Макао стеснено чрезмерно, наипаче же обреме­нительно положение губернатора по причине частых его сношений с китайским правительством. Хотя губернаторы и поступают с величайшею во всем предо­сторожностью, однако, случаются иногда происшествия, в коих они, без крайней потери уважения к своей нации, мало чтимой и теперь китайцами, не смеют согла­шаться на требования. За несколько месяцев перед приходом нашим последовало приключение, доказывающее то очевидно. Один, живший в Макао португалец, заколол китайца. Убийца, быв богат, предлагал родственникам умерщвленного некую сумму денег, дабы, скрыв происшедшее, не объявляли о том правитель­ству. Родственники согласились и получили 4000 пиастров. Но едва выданы были только деньги, вдруг донесено о смертоубийстве китайскому начальству, которое потребовало от губернатора немедленной выдачи виновного. Губернатор в том от­казывает и объявляет, что убийство учинено в Макао, что он португальца предаст суду и что, если обличен будет в злодеянии, осудит его по законам португальским. Китайцы, не быв довольны сим ответом, приказывают вдруг запереть все лавки и запрещают доставление жизненных потребностей в Макао. Губернатор, имевший в запасе провизии для гарнизона своего на два года, не устрашается угроз сих и не выдает китайцам преступника. Суд между тем производят; убийца обличается и предается смертной казни. Китайцы, собравшись, отваживаются на покушение овладеть насильственно преступником в то время, когда поведут его на казнь. Губернатор повелевает собраться войску, зарядить на батареях пушки ядрами и картечью и ожидает нападения китайцев. Сии, устрашившись настоятельного принятия мер губернатором, не отваживаются на исполнение своего предприятия и возвращаются обратно под предлогом, что они наказанием преступника совер­шенно довольны, и доброе согласие опять восстанавливается.

Хотя английский Ост-Индский флот и не приходил еще из Европы, однако сочлены фактории оставили Макао уже за несколько недель и дожидались его в Кантоне. Итак, мне невозможно было увидеться с Друммондом, президентом ан­глийской фактории, с которым я познакомился в первую мою в Кантоне бытность 1798 г. Но я не упустил уведомить его о прибытии моем в Макао. Друммонд, по получении известия, что я пробуду здесь недель несколько, поспешил оказать нам своя услуги, уступя мне собственный свой дом, который красивым положением и великолепным во внутренности убранством отличается перед всеми другими Домами, наипаче же перед португальскими*. Услужливость Друммонда сим не ограничилась. Он приказал очистить и другой дом, принадлежащий Ост-Инд­

* Друммонд имеет при доме своем обширный сад, содержимый с великими издержками. В оном находится грот, в коем, как уверяют, сочинил португальский Гомер свою Дуизиаду; по какой причине и известен грот сей под именем Камоенса.

ской компании, для офицеров корабля нашего, желавших здесь на берегу пожить. Горнер, Тилезиус и майор Фридерици пользовались оным во все время бытности нашей в Макао.

Из сочленов английской фактории оставался здесь до прибытия Ост-Индского флота только Меткаф. Жена его была одна только европейская женщина в сем месте. Для нее, яко образованной женщины, пребывание в Макао, конечно, тягостно, а особливо в отсутствии мужа, разлучающегося с нею каждую зиму. Но она, пре­дусматривая, что тамошняя уединенная ее жизнь продлится и еще, может быть, около 15 лет, умела облегчать свое положение. Г-жа Меткаф имеет кроме отменных душевных свойств и сведения в таких науках, которые будучи редко приобретаемы прекрасным полом, тем более возбуждали наше внимание, что она ими ни мало не тщеславилась. Дом Меткаф открыт был всем офицерам «Надежды». Я находил в нем приятнейшее препровождение свободного времени. Губернатор дон Кастано де Суза не говорил ни на каком другом языке, кроме португальского. Я сожалел о том очень потому более, что и он служил во флоте. Он был капитаном и за два года только сделался губернатором в Макао. Через год (срок здешнего губернаторства положен три года) надеялся он быть переведен губернатором в Гоа. Важнейшая особа по губернаторе в Макао есть дезембаргадор или верховный судья, от коего и сам губернатор несколько зависит. Он, яко глава сената, имеет великое участие во всех делах сего малого правительства. Сказывали, что согласие между сими двумя начальниками по военной и гражданской части не велико. Может быть в сем состояло преднамерение такого учреждения. Верховным судьей был при нас в Макао дон Михель Арриага Бруно де Сильвера. Человек молодой, хорошо воспитанный и со многими сведениями.

Макао представляет вид упадшего величия. Обширные здания на пространных местах, окружаемые великими дворами и садами, по большей части пусты. Число живущих здесь португальцев весьма уменьшилось. Лучшие дома частных людей принадлежат сочленам факторий голландцев и англичан. Пребывание здесь пос­ледних продолжается обыкновенно 15 и 18 лет, почему они и стараются не только иметь лучшие дома, но и устрояют оные по своему вкусу. Знатные доходы живущих здесь англичан подают им удобные средства к удовлетворению наклонности своей к роскошной и приятной жизни, которою они и перед богатыми португальцами особенно отличаются.

В Макао считается от 12 до 15 тысяч жителей, из коих большую часть составляют китайцы, умножившиеся в сем городе столько, что, выключая монахов и монахинь, редко увидеть можно европейца на улице. «У нас более монахов, нежели вои­нов», — сказал мне один из здешних граждан, и сие было совершенно справедливо. Число здешних солдат не превосходит 150, между коими нет ни одного европейца. Все вообще макаоские и гоаские мулаты, даже и офицеры не все из европейцев. С таким малым гарнизоном трудно защищать четыре великие крепости.

Декабря 3-го, когда корабль наш приготовлен был уже совсем к отплытию в Европу, пришла, наконец, «Нева» в Макао*. Лисянский уведомил меня, что при­везенный им с Кадьяка и Ситки груз мягкой рухляди столько знатен, что за оный,

* Служители оной находились в лучшем состоянии. На «Неве» во время продолжительного пребывания ее у берегов Америки, где великий недостаток в свежих жизненных потребностях, и плавания оттуда в Китай, не похитила болезнь ни одного человека. Даже из раненых в сражении с дикими никто не умер. Явное доказательство как попечение об оных начальника, так и искусства а неутомимого старания о том достойного врача Лабанда.

по мнению его, можно наполнить оба наши корабля китайскими товарами. Сие побудило меня итти с «Надеждою» также в Вампу; почему я и потребовал нужного для того паспорта и лоцмана, но пребывающий в Макао мандарин отказал мне в том, как и ожидать следовало, по той причине, что я по приходе моем объявил, что не пойдем мы в Вампу. Для скорейшего отвращения сих препятствий решился я отправиться на «Неве» сам в Кантон. Итак, сдав начальство над кораблем своим Ратманову, прибыл в Вампу декабря 8 дня, а оттуда поехал в Кантон. Хотя здесь и представились некоторые затруднения в рассуждении корабля моего, однако, когда я согласился заплатить таможенные и другие обыкновенные расходы корабля купеческого, то через несколько дней и получил позволение на приход «Надежды» в Вампу. Между тем, посланы были из Кантона нарочные в Макло для осмотрения

корабля нашего, не находится ли на нем более пушек и людей, нежели сколько мною показано. По учинении сего прислан был на корабль лоцман, и «Надежда», пришед потом в Вампу, стала на якорь декабря 25 дня.

Дабы продать привезенные нами пушные товары и купить китайские, что ис­полнить без посредства кантонского купца было для нас, не имеющих здесь своей фактории, затруднительно, обратился я к английской конторе, Бил, Шанк и Маниак, из коих с двумя первыми имел я уже случай познакомиться в прежнюю мою в Кантоне бытность. Я имел причину быть сим выбором своим гораздо довольнее, нежели Бил и Маниак моим поручением, ибо исполнение нашей комиссии, по многим обстоятельствам, сопрягалось с большими неудобствами, нежели как то обыкновенно происходит с другими кораблями. Нам не причиняли в открытии торга в Кантоне ни малейшего препятствия; однако, невзирая на то, нельзя было найти охотника из сообщества Гонг, который купил бы наш груз и согласился бы отвечать за все по торговым делам. Старейшие из купцов опасались иметь с нами Дело, ибо им было не неизвестно, что Россия сопредельна Китаю и что находится с ним в некоторых торговых связях. Они, зная хорошо дух своего правительства.

не могли не бояться притом неприятных последствий, которые ожидать над­лежало потому, что россияне в первый раз еще появились в Кантоне. Старания Биля найти для нас надежного купца из старейших сочленов Гонга, чего ему очень хотелось, оказались безуспешными. Из сих никто не согласился приступить к ново­му делу. Наконец, удалось ему, при подкреплении собственным своим кредитом, склонить младшего из сочленов Гонга, купца Лукква, отважившегося принять на себя поручительство за оба наши корабля. Груз «Невы» продан был ему за 178000. «Надежды» же* за 12000 пиастров. Самые дорогие морские бобры взяты при сем нами обратно, потому что за один не давали более 20 пиастров, а в Москве стоит таковой от двух до трех сот рублей. Из 190000 пиастров получены нами 100000 наличными, за 90000 же доставлено купцом чаю. Перевозив в Кантон с поспеш­ностью мягкую рухлядь, начали через несколько дней после грузить чай и другие купленные товары. В половине января кончена была почти вся работа, и я назначил 25 число к отходу из Кантона, а 27 или 28 из Вампу, но вдруг пронесся слух, что наместник хочет задержать корабли наши до тех пор, пока не получит из Пекина определительного в рассуждении нас повеления. Чтобы увериться, справедлив ли слух сей, потребовал я немедленно судно для перевозу на корабль последних вещей, но в сем было отказано и объявлено, что к кораблям нашим послан уже и караул китайский. Прибывшая стража, остановившись близ корабля, не допускала к нам ни одного китайца, ни даже компрадора с ежедневною провизиею. Сие привело меня в великое удивление. Это были меры неприязненности, долженствовавшей, по моему мнению, иметь начало свое в Пекине. Я изъявил подозрение мое на ки­

* При отходе нашем из Камчатки нашлось в тамошних кладовых компании около 400 морских бобров и несколько котиков, которые взял я с собою.

тайцев Друммонду, который уверив, что таковые своевольные, насильственные поведения здешнего правительства бывают нередки, некоторым образом через то меня успокоил. Между тем, послали мы немедленно купца своего Луккву к Гоппу или тамошнему начальнику с жалобой на поступок, означающий явную непри­язненность. Мы требовали, чтобы присланные караульные суда были сняты, ибо в противном случае невозможно будет предостеречь, чтобы на кораблях не произош­ли приключения, могущие причинить для обеих сторон неприятные последствия. Сие представление возымело свою силу. В следующий день дано повеление снять караулы, и свободное сообщение опять восстановилось.

Сколь я ни любопытствовал узнать причину такого с нами поступка, однако, не мог изведать ничего достоверного. Сочлены Гонга уверяли, что повеление о задержании нас на некое время есть не что иное, как меры предосторожности наместника, который должен на сих днях смениться, и что, как скоро преемник его вступит в должность, тогда получат корабли позволение к отходу. Быв уверя­ем так всеми, не имел я уже более в том сомнения и как скоро узнал, что новый наместник вступил в должность, потребовал немедленно, чтобы позволено было доставить на корабли остальные наши вещи. Последовавший на сие отказ казался мне совершенно удостоверяющим, что новый наместник и предшественник его не отважились дать нам позволения к отходу потому, что ожидали на то разрешения из Пекина. В сих обстоятельствах приготовил я письмо к наместнику на английс­ком языке, представив в оном ясно несправедливость такового с нами поступка и могущие произойти от того последствия. Полагая, что посланник граф Головкин находился тогда уже в Пекине, не упустил я упомянуть и о сем обстоятельстве, присовокупив к тому, что таковые оскорбления не останутся, конечно, без отмще­ния. С сим письмом отправились мы с капитаном Лисянским к Друммонду.

Друммонд принял участие в нашем деле с величайшим рвением. Главнейшее затруднение состояло в доставлении письма наместнику, чего самому сделать нельзя, аудиенция же позволяется в чрезвычайных только редких случаях. Итак, предлежало доставить письмо наместнику посредством купцов Гонга через Гоппо или таможенного начальника. Перевод оного на китайский язык казался также вещью немаловажною, ибо к тому надобно было употребить природного китайца, от коего не следовало ожидать в том верности. Друммонд положил созвать к себе купцов Гонга и составить из сочленов Английской фактории избраннейший совет (select cimittee), в коем находились Стаунтон, Робертс и Паттель, дабы дело пред­ставилось в важнейшем виде, и могло быть действительнейшим. Присутствие в сем собрании первого Гонга купца Панкиквы было необходимо, ибо он есть орган купечества, и, имея около 6 миллионов пиастров, долженствовал пользоваться особенною благосклонностью начальника своего, таможенного директора, но он, к сожалению, известен был как человек малоумный, тщеславный и ненавидящий всякого европейца. Друммонд опасался не без причины, что Панкиква неохотно примет участие в сем деле, но как важность обстоятельств требовала согласить его на нашу сторону, то Друммонд пошел сам к Панкикве и просил его притти к нему ^в Дом в 3 часа пополудни. Панкиква отвечал качанием головы и обещался быть в собрании, но не сдержал своего слова, извиняясь неважным предлогом.

Друммонд, по объяснении в собрании содержания письма нашего, отдал оное Маукве, второму купцу Гонга, чтобы сей доставил его Гоппо. Мауква, сделавшись по причине отсутствия Панкиквы боязливым, принял письмо неохотно, и в сле­дующее утро, принесши его обратно, объявил, что письма сего поднести Гоппо Не можно, потому что оное содержит в себе выражения, каковых китайский го­

сударственный чиновник не привык слышать; вместо того приготовил он письмо другое, наполненное уничижительными выражениями, и требовал, чтобы мы его подписали. На сие не могли мы согласиться. Друммонд советовал нам между тем написать письмо самое короткое, в коем, представив вредные для нас следствия, долженствующие произойти от сего задержания, просить о скорейшем к отплытию позволении. Таковое письмо приготовлено было мною немедленно. Оно состояло из немногих строк, и купцы Гонга не могли сделать более противоречия. Итак, по подписании оного мною и Лисянским, вручено купцу Маукве. После склонили меня еще сделать в письме перемену, чего, как то говорили, требовал особенно Гоппо. Малозначащая сия перемена обнаруживает свойства и сведения даже и знатнейшего китайца. Друммонд дал купцам Гонга обещание, чтобы, если при­сланы будут ко мне из Пекина письма, оные принять и отправить в Россию, по­чему и требовали они, чтобы в письме нашем было сказано, что Англия и Россия производят торг между собою; ибо в противном случае Друммонд, по мнению их, не мог бы принять на себя такое поручение. Помещение сего в письме нашем находили они необходимым и говорили, что если упомянуто будет сверх того для лучшего объяснения наместнику, что Россия лежит далеко к северу, что Балтий­ское море зимою замерзает и караблеплавание прекращается, а потому нужно крайне поспешное отплытие для прибытия туда прежде зимнего времени, то скоро получим позволение к отходу. Я не затруднился нимало приготовить письмо по их желанию и вручить им для дальнейшего по оному содействию*. Шесть дней прошло потом, но нам ответа не доставили. Итак, я просил Друммонда созвать опять купцов Гонга и требовать через них аудиенции у наместника. Друммонд, по благорасположению своему, исполнил мое желание, и купцы Гонга явились все, даже и Панкиква, в назначенное время; избраннейший для того совет английской фактории присутствовал в собрании также. Друммонд, по объявлении им снова несправедливого с нами поступка, требовал решительно, чтобы весь Гонг отпра­вился к Гоппо и представил бы ему настоятельно о нашем положении, до коего доведены мы без всякой причины. Панкиква, под предлогом, что, по введенному обряду, Гоппо и наместник удерживают всякое дело по три дня и тогда уже делают решение, не советовал настаивать в поспешности, а обождать еще несколько дней. Невзирая, однако, на то, определено, наконец, в собрании, что купцы Гонга, пред­водимые Панкиквою, должны итти к Гоппо в следующее утро, для испрошения позволения к отходу кораблей наших; если же он будет говорить, что не получил еще от наместника ответа, то итти и к сему, и представить необходимость скорого решения; в случае же его на то несогласия, настоять в испрошении для меня у него аудиенции. Такое решительное определение сопровождалось желанным послед­ствием. Гоппо, по выслушании представлений Гонга, отдал тотчас приказание, чтобы отправить немедленно судно с последними нашими вещами и уверял, что

* Сие письмо было наконец так написано: По окончании в Кантоне всех дел наших и при совер­шенном приготовлении к отходу, узнали мы через купца, который за нас поручался, что в. п. возна­мерилось задержать корабли наши. Мы имеем честь объявить Вам, что Россия лежит очень далеко к северу, а потому и маловременное задержание кораблей наших может сопровождаться следствием, что мы не достигнем в настоящем году предназначенного для нас российского порта. Итак, просим о всевозможно скорейшем снабжении нас паспортами к отходу из Кантона. Если будут присланы к нам из Пекина письма, в таком случае г-н Друммонд, начальник английской* здешней фактории, по причине торговой связи России с Англией, не преминет принять оных и отправить в Россию. Имеем честь и проч.

мы в скорости получим и паспорты к отходу. Он приехал даже через несколько дней сам к кораблю «Надежде» и велел обо мне спросить. Я был тогда на берегу, почему Лисянский приехал к нему на судно. При переговоре Лисянского с Гоппо казался последний далее озабоченным о скорейшем выходе нашем из Кантона и обещался прислать нам достоверно через два дня паспорты, которые мы, в на­значенный срок, действительно, получили.

Таким образом, дело, могшее подвергнуть нас неприятнейшим последствиям, окончено благоуспешнее и скорее, нежели я ожидал. Смелые и решительные наши требования содействовали много к преклонению наместника отменить данное им повеление, которое, конечно, не получил он из Пекина, ибо в сем последнем случае не помогли бы уже никакие представления, сколько бы сильны ни были. Первое повеление о задержании кораблей наших происходило, как то уже выше упомянуто, от смененного наместника. Он объезжал и осматривал тогда свою провинцию, и в отсутствии своем узнал, что определенный на место его другой находится уже на пути в Кантон. В сие-то время прислал он указ задержать ко­рабли наши до будущего впредь повеления. Может быть, что наместник получил во время объезда своей губернии известие о приближении нашего посольства к Пекину, убоялся данного им поспешного позволения к производству нами торга, могущего не понравиться его государю, и потому, для поправления некоторым образом своей ошибки, решился дать повеление о задержании на первый случай кораблей наших*. По какому случаю смененный наместник навлек на себя неми­лость своего императора, о том в Кантоне узнать мы не могли. Вследствие первого повеления, привезенного с собою новым наместником, предлежало судить пре­

* В скорости прибытии моем в Санкт-Петербург получил я из Кантона письмо, коим уведомили меня, что через сутки по выходе нашем из Вампу прислано из Пекина в Кантон строгое повеление нас задержать. Если бы сие повеление нас застало, то, вероятно, не возвратились бы корабли наши никогда » Россию.

жнего в Кантоне, для чего и ожидали там нескольких знаменитых чиновников; но за день перед отходом нашим получил новый наместник другое повеление, чтобы отправить предшественника своего через три дня в Пекин.

Подробность описания сего приключения отяготила, может быть, читателя, но я не мог того избежать. Мне надлежало рассказать о всем обстоятельно, как ради собственного оправдания, что с нашей стороны не подано ни малейшего повода к таковому с нами поступку.

ГЛАВА XI

ИЗВЕСТИЯ О КИТАЕ

Введение. — Общие замечания о свойствах китайцев. — Возмущение в южных и западных провинциях Китая. — Меры, принятые правительством к прекращению оного. — Зависть некоторых придворных полагает адмиралу Ванта-Джину в том препятствие. — Знатные силы бунтовщиков. — Многие сообщества, составившиеся во внутренности Китая из недовольных настоящим правительством и династиею Манну. — Киа-Кинг. — Ныне царствующий император не имеет свойств отца своего Кин-Лонга. — Заговор на жизнь его. — Содержание изданного им на сей случай манифеста. — Участь заговорщиков. — Недавно случившиеся перемены при дворе Пекинском. — Новые императорские постановления. — Беспечность китайских чиновников, оказываемая наипаче при пожарах. — Состояние христианской веры в Китае. — Императорские постановления в рассуждении миссионеров и христианской религии. — Гонение на миссионеров. Повод к оному. — Отправление двух французских миссионеров по повелению правительства из внутри государства в Макао. — Невольное пребывание в Кантоне двух россиян. — Индостанский факир. — Известия об оном. — Желание его отправиться на «Надежде» в Россию. — Настоящее состояние европейской торговли в Кантоне. — Распространение торговых предприятий американцев. — Товары, кои из Кантона в Россию привозимы быть могут с выгодою. — Учреждение в Кантоне Гонга. — Злоупотребления Гоппо или таможенного директора. — Начертание к заведению в Кантоне российской торговли. —

Цены лучших товаров и жизненных потребностей в сем месте. — Ответы на вопросы статского советника Вирста, касающиеся китайского государственного хозяйства.

О Китае писано столь много, что весь­ма трудно уже сказать о нем что-либо новое, а потому и не думаю я, чтобы краткие, содержащиеся в сей главе, известия, собравные мною во время пребывания в Кантоне, могли некоторым образом умножить сведения о сем государстве. Кантон не есть при том и такое место, из коего можно было бы обозреть состояние всей

Империи. Впрочем, свойства нации и двух правлений обнаруживаются несколько и здесь, хотя непрерывная связь и соотношение по торговле европейцев с китайцам и умягчили несколько грубые нравы сих последних. Однакож повествования, сооб­щаемые мною о возмущении в южной части Китая, о заговоре против императора, и о недавно бывшем на христиан гонении, почерпнутые из достоверных источников, не недостойны любопытства и внимания. Краткое обозрение европейской торговли в Кантоне и мнение мое о возможном участии россиян и великих выгодах оной, надеюсь, сочтено будет также неизлишним.

Китайцы не заслуживают, кажется, той славы, которую распространили о них некоторые писатели. Мудрость и глубокую политику их правительства, возвышен­ную нравственность сего народа, его Промышленность и даже знания в науках, прославляли чрезмерно иезуиты в своих известиях. В Китае много похвалы достой­ного, но мудрость правительства сколько бы беспристрастно и осторожно о том ни рассуждать, навлекает на себя более хулы» нежели одобрения. Правительство, как то известно, в полном смысле деспотическое, а потому и не всегда мудрое. Дух самовластия распростирается постепенно от престола до самых нижних на­чальников. Народ стонет под игом малых своих тиранов. Сбережение самого себя принуждает весьма многих и очень часто заглушать нравственное чувствование, порча коего извинительна только по сей одной причине'.

Барро справедливо примечает, что природные свойства китайцев изменены тираническим правлением, преобратившем их добродушие в хитрость и нечувс­твительность. Самые ревностные китайцев защитники того не отвергают, хотя и стараются извинять их. В новейшем, бесспорно из всех лучшем описании Китая, в коем беспристрастно Барро изображает китайцев в существенном их виде, находит­ся подтверждение многих доводов, содержащихся в философических о египтянах и китайцах исследованиях славного писателя де-Па (de Pauw), коего обвиняли в

* Сильнейшее доказательство чрезмерно хитрого обмана, недостаточного устройства в прави­тельстве и его чрезвычайной слабости, даже и во времена царствующего Кин-Лонга, содержатся в Барровом путешествии в Кохин-Китай при случае похода кантонского наместника Фу-Чанг-Тонга в 1779 г. против Тонкина. Зри стр. 251—254, подл, издан., в 4.

строгих и пристрастных суждениях о последних. В кратком повествовании моем о сем предмете, в коем привожу я одни только действительные происшествия, не найдет также читатель доказательства возвышенной их нравственности. Он удостоверится, что правительство их, невзирая на некоторые блестящие статьи законов и государственных постановлений, весьма далеко не достигло той степени совершенства, о коем желали многие заставить нас думать. Как можно приписывать совершенство правительству, терпящему беспрестанные в государстве возмуще­ния, хотя оные и бывают часто следствием одного голода? Таковое зло служит уже достаточным доказательством, сколь далеко от совершенства, китайское правление даже и под господством татар, из коих государи отличались в разные времена де­ятельностью и могуществом более нежели женоподобные, робкие правители из природных китайцев. Испытав столь часто вредные последствия сих возмущений, не могли они найти еще деятельного средства к отвращению сего зла. Бесспорно, что в обширном и многолюдном государстве трудно устроить общее благоде­нствие. Но сие обстоятельство есть то самое, которое обратило на себя особенное внимание света, и побудило нас удивляться китайцам. Содержать народ, которого многолюдство простирается до 300 миллионов, всегда под одинакими законами, в согласии и покое, означает, конечно, высокую степень мудрых государственных правил и отличных, кротких свойств нации. Не что в Китае покоряются столь многие миллионы одной самодержавной особе, тому причина разные обстоя­тельства, которые не могут служить доказательством мудрого образа правления. Благосостояние и покой китайцев есть ложный блеск, нас обманывающий. Самая обширность и многолюдство полагают препоны ко всеобщему возмущению, к ко­ему, по многим известиям, все умы уже преклонны, я долго еще не доставать будет в Китае человека, который бы мог быть главою недовольных. Люди особенных и отличнейших дарований, способные к произведению перемены в правлении и устроению нового, нигде, может быть, столь редки, как в Китае. Нравственное и физическое воспитание, образ жизни и образ самого правления затрудняют много явление подобных людей, хотя и не делают того совершенно невозможным*.

Довольно известно уже, что число недовольных распространилось ныне по всему Китаю. В бытность мою в Кантоне 1798 года возмущались три провинции в царствование даже мудрого Кин-Лонга; но теперь бунтуют многие области; почти вся южная часть Китая вооружилась против правительства. Искра ко всеобщему возмущению тлится. Среди государства и близ самого престола оказываются бес­покойства. Но какие меры приемлет против того правительство? Одни, явно зло увеличивающие, которые, невзирая на высокомерные и надменные повеления, обнаруживают ясно слабость его и перед простым китайцем. По испытании не­которых неудачных действий оружия против возмутителей прибегает правитель­ство к другому средству, состоящему в подкуплении. Передающийся сам собою из бунтовщиков на сторону правительства получает в вознаграждение за то 10 таелов (15 испанских пиастров) и должен вступить в службу императорскую. Если кто из таковых имеет некоторый чин, тому дается знак почести, состоящий, как известно в пуговице, носимой на шапке**. Сии меры подают повод беднейшим передаваться

* Чу, изгнавший в 1355 г. татар из Китая и учредивший в 1368 г. династию двадцатую или динас­тию Минг, был природный китаец низкого происхождения.

** Один из предводителей бунтовщиков, хотевший передаться, переговаривался долго с прави­тельством, он требовал настоятельно пуговицы высшей степени, нежели каковую ему дать хотели, и правительство согласилось, наконец, удовлетворить его.

 

часто и по получении награждения уходить опять к бунтовщикам при первом случае. Таковое награждение побуждает многих присоединяться к возмутителям поелику они уверены в прощении и в награждении. Одних только попадающихся в руки правительства в вооруженном состоянии казнят смертью и выставляют головы их на позор в клетках*. Но сие при слабых мерах случается редко.

Междоусобная война, распространившаяся ныне столько, что правительство

с немалым трудом окончить ее возможет, прекращена была бы вдруг удачным образом, как то узнал я в Кантоне, если бы хитрость некоторых придворных тому не воспрепятствовала. Прежний адмирал Ванта-Джин, человек опытный, лишен неожиданно начальства над флотом. Он как неустрашимый, ревностный и деятель­ный, находился всегда в море, одержал над возмутителями многие победы и навел на них великий страх. Его отличные свойства и счастие возбудили в министрах зависть, и они препоручили главное над флотом начальство своему любимцу, ко­ему однакож почли нужным подчинить ВантаДжина. По таковом распоряжении отправился флот скоро опять в море и нашел суда возмутителей в одном заливе, где оные запер. Начальник бунтовщиков, коему казалось совершенное поражение сил его неминуемым, прибег к одному возможному средству спастися от угрожаю­щей гибели и просил о мире. Он предложил готовность соединить все свои силы с императорским флотом и по приходе с оным вместе в Кантон, отдать все свои

* Мы сами видели таковые головы в Макао при входе в гавань.

 

суда Тай-Току, т. е. главному над императорским флотом адмиралу. Ванта-Джин, видев адмирала своего преклоненным к принятию предлагаемого бунтовщиками мира, усильным образом советовал ему на то не соглашаться. Он представлял ему, что предлагаемых условий не должно принимать ни под каким видом, потому что флот возмутителей, как скоро освободится от опасного своего положения и будет в море, отделится непременно от императорского и тогда невозможно уже будет принудить его следовать в Кантон. Теперь, говорил он, самый удобнейший случай к нападению на бунтующих и овладению главным их флотом, отчего неми­нуемо последует, что и прочие рассеянные их партии принужденными найдутся покориться правительству и таким образом пагубное междоусобие прекратится. Адмирал не уважил представлений опытного Ванта-Джина и заключил мир с возмутителями. Оба флота, соединившись, пошли из залива. Бунтовщики отде­лились в первую ночь от императорского флота и начали продолжать нападения свои с новым мужеством. Ванта-Джин умер, сказывают, потом от огорчения, а Тай-Ток подпал под гнев императора. После сей неудачной экспедиции, бывшей в мае 1805 г., не отваживалось китайское правительство послать вторично флота против возмутителей, усиливающихся гораздо более. При нас видна была только в Тигрисе иногда эскадра от 8 до 12 малых судов под начальством одного ман­дарина низшей степени. Флот бунтующих состоит, как то меня уверяли, более нежели из 4000 судов, из коих на каждом по 100 и 150 человек. В оном довольно также и таких судов, на которых по 12 и 20 пушек и по 300 человек. Если бы разу­мели они употреблять с искусством сии силы, то без сомнения овладели бы уже городом Макао, который по положению своему был бы для них весьма важен. Но и в настоящем состоянии могли бы они взять Макао, если бы сей город не защищен был португальцами. Со стороны возмутителей предлагаемы были уже макаоскому губернатору выгоднейшие условия, когда согласится он подкреплять их. Оные, конечно, отвергнуты, и португальцы, напротив, того, употребляют все малые свои силы к недопущению бунтующих к Макао и Кантону. Они содержат для сего три вооруженных малых суда, которые крейсируют беспрестанно, хотя китайское правительство и худо признает сии услуги. Одно из сих португальских судов взяло недавно большое судно бунтовщиков, на коем находился один из на­чальников, и привело в Макао. Сражение было отчаянное. Бунтовщиков осталось живых только 40 человек, которые казнены публично. Наместник при сем случае обнародовал, что судно взято китайцами, не имевшими, впрочем, в сражении ни малейшего участия, а о португальцах, бывших единственными победителями, не упомянул вовсе. Что бунтующие не сделали еще на Кантон покушения, тем обязано китайское правительство одним европейским кораблям, стоящим на рейде близ сего места. За несколько недель до нашего прихода сделали бунтовщики высадку недалеко от Вампу, напали на малый город и, ограбив оный, преобратили в пепел. До сего времени не отваживались они еще утвердиться на матером берегу Китая, хотя и уверены в приверженности к ним жителей. Таковое предприятие могло бы, без сомнения, быть удачно, если бы имели они храброго и искусного начальника. Впрочем, овладели они великим островом Гапнаиои, большей частью юго-запад­ного берега Формозы' и некоей частью Кохин-Китая. Они поселились было на Тонкине, но король Кохин-Китайский, овладев Тоякином, согнал их с оного, после

* Северо-восточная часть Формозы не покорена китайцами, ее населяют люди особенной породы, которых признают полудикими.

чего берега Китая подвергались более их нападениям и грабежу. Ныне обращают они, как то меня уверяли, опять к Тоякину потому, что жителя завоеванной сей провинции недовольны новым своим правлением. При всех их успехах не имеют бунтовщики еще главного предводителя; однако начальники разных партий со­храняют между собой доброе согласие*.

Мне рассказывали с достоверностью, что во всем Китае, наипаче же в южных и западных провинциях оного, есть секта, или сообщество, составленное из недоволь­ных правительством всех состояний. Сочлены оного называются Тиен-ти-гое, т. е. небо и земля. Они имеют опознавательные знаки. В сие сообщество принимается всякий с платежом небольшой суммы. Бунтовщики подкрепляются оным, сказы­вают, весьма сильно и получают от него нужные известия для своей безопасности. Тай-Ток, говорили, принадлежит также к сей секте, и поступил по обязанностям своим к оной, в то время, когда, имев в руках флот бунтовщиков, попустил оному спастися. Другая подобная сей секта распространилась в северной части Китая. Она называется Пелиу-Каио, т. е., враги иноверия. Приверженники к оной суть также недовольные нынешним правительством и ненавидящие происхождение императорской фамилии, которая, как известно, не есть китайская.

Царствующий император Киа-Кинг, пятнадцатый сын покойного Кия-Лонга, не имеет вовсе дарований отца своего. Без всяких способностей и деятельности, чужд любви к знаниям и наукам, преклонен к жестокостям, к коим неограничен­ная власть его дает ему полную свободу. Оказывали, что он предается и пьянству и противоестественным порокам. Сии свойства, которые, как говорят, сильно втекают в дела правительства, и зависть старших его братьев, помышляющих о реимущественном своем на престол праве, угрожают ему опасностью. За несколь­ко уже лет покушались на жизнь его. В 1803 г. открылся опять заговор, при коем спасся император с великой трудностью. Второе приключение наводило на него особенное беспокойство, поелику при исследовании дела открылось, что в оном участвовали знатнейшие из придворных его. По сей причине почел он благораз­умнейшим прекратить начатые исследования и издать манифест, который как по слоту, так особенно по содержанию своему, весьма любопытен. Хотя и доказываемо было, что в заговоре имели участие знатнейшие государственные особы, однако виновных из сих предать суждению сочтено не безопасным; но не коснуться же их вовсе изъявило бы явную слабость, каковой китайский император в глазах своих подданных показать не может. Итак, Киа-Кинг говорит в своем манифесте: «что показания убийцы должны быть ложные: поелику «мы почитаем невозмож­ным, чтобы признаваемые нами вернейшими государственными служителями, могли участвовать в поноенейшем преступлении. Об убийце судить надобно как о бешеной собаке, которая нападает на всех людей, ей встречающихся. Есть даже в природе птица Чекиан, которая пожирает мать свою, не будучи к тому поощря­ема. Как могут быть участники такого противоестественного дела?» В манифесте упоминается именно и с особенной признательностью о четырех придворных, которые противостояли убийце и спасли жизнь императора, жертвовав своею собственной. Другим, бывшим при том чиновникам сделаны сильные упреки за

* По последним известиям число сих бунтовщиков столь умножилось, что китайское правитель­ство нашлось принужденным просить у англичан помощи против них и в Пуло Пенанге, острове при входе в проли» Малакка, вооружались два судна, назначенные английским правительством для защиты китайских берегов. Сие всеобщее расстройство во всей китайской империи и чрезмерная слабость правительства, конечно, предвещает, что скоро последует ее разрушение.

то, что они при нападении оставались спокойными зрителями, и император изъ­являет чрезмерное удивление, что на 100 человек, его тогда окружающих, оказалось только шесть заботившихся о его жизни. «Как можно надеяться на вас, — говорит он, — в обыкновенных делах, если вы и при величайшей опасности своего государя явились равнодушными? Не кинжал злодея, а ваше равнодушие меня поражает». Император заклю­чает манифест признанием в том, что он, хотя и всемерно печется о благе государственном, однако невзирая на то, подлежит может быть правление его и хулению; почему он и обещается всесильно стараться об усовершении оного и об отвращении всяких поводов к подобным неудовольствиям.

Преступник Чин-те, человек низкого происхож­дения, осужден к медленной мучительной казни*.

Сыновья его Лонг-Ир и Фонг-Ир по причине от­роческого возраста, старший был десяти, а млад­ший девяти лет, удавлены; все же прочие, на коих показываемо было, что участвовали в заговоре, по издании манифеста признаны невинными. О казни Чин-те и его сыновей объявлено всенародно в пе­кинских ведомостях, но о принце императорской фамилии, замученном до смерти за то, что он был якобы главою заговорщиков, не сказано ни слова.

Он был сын Гочун-Тонга, первого министра по­койного императора Кин-Лонга, который имел великое богатство. Для овладения оным приказал Киа-Кинг, тотчас по восшествии своем на престол, казнить его под предлогом преступлений, в которых обвинил его он сам вымышленно**. Сын казненного, долженствовавший по мудрым законам китайско­го правительства, подлежать участи отца своего, пощажен потому, что имел в супружестве сестру царствующего императора. Но теперь принц сей не мог избегнуть своего жребия. Содержащиеся в манифесте обещания императора к исправлению своего правления остались без действия, ибо в бытность нашу в Кантоне получено известие, что долговременный любимец его, служивший орудием к постыднейшим порокам, подпал немилости.

Он имел великую силу над слабым своим монархом. Все важнейшие дела по­средством его только производились. Первейшие должностные и почетные з государстве места продавались без боязни и стыда тем, которые более платили. О причине падения его неизвестно, но оно спасло жизнь бывшего Фу-Ион, или

* Она состояла в содрании с живого кожи и в разрублен его потом на мелкие кусочки.

** Барро упоминает о всех преступлениях, в коих обвинял император ГочунТонга. Одно состояло в том, что он строил в доме своем из кедрового леса, который употребляется только для дворцов императорских. Прочие преступления его не менее ничтожны.

(гражданского губернатора в Кантоне, человека весьма честного, коего хотело погубить хитрое пронырство придворных при помощи любимца.

Приехавший недавно из Пекина купец, которого я видел у Биля, рассказывал также, что император по лишении милости своего любимца, принял твердое

намерение ввести в своем государстве лучший порядок, наипаче же строжайшее исполнение правосудия, на каковой конец издал указ, в коем предоставлена свобода каждому подданному писать прямо к императору и приносить ему свою жалобу письменно и лично. В Китае нет почт, кроме дороги между Пекином и Кантоном, и так прошения из отдаленных провинций редко доходить могут до самого государя. Указ писан уповательно в часы раскаяния, в которые желал император обнаружить перед подданными своими, с каким отеческим попечением вознамерился призи­рать он на их участь. Но из них многие предвидят, что таковая воля государя не может быть постоянна. Лучшее средство к облегчению состояния народа было бы то, если бы возмогли довести наместников и нижних чиновников до того, чтобы они защищали народ с большим старанием и не допускали бы причинять ему всегдашних угнетений. Барро приводит многие ужасные примеры жестоких и даже бесчеловечных поступков, которые народ от своих начальников терпеть должен.

Сколь беспечно и равнодушно смотрят на участь китайцев беднейших состояний, тому видели мы при случившемся пожаре явное доказательство. Оный сделался 13 декабря в Кантоне на западном берегу Тигриса, против европейской фактории, и свирепствовал около семи часов. Если бы Друммонд не послал тотчас пожарных труб своих, то, вероятно, все строения, находившиеся на сем берегу, преобра- тились бы в пепел. Пожары в Кантоне весьма часты, но к прекращению оных не приемлются никакие меры. Китайцы пожарных труб не употребляют. Несколько тысяч народа, собравшись у горящих строений, производят чрезвычайный крик,

не подавая никакой действительной помощи, к чему они и не понуждаются. Пра­вительство содержит только один класс людей, долженствующих быть при том в деятельности. Их называют слугами мандаринов, и они по назначению своему стараются о том, чтобы улицы не наполнялись слишком народом. Не наместник, ни другие знатнейшие чиновники города при пожарах не бывают. Один только мандарин нижнего достоинства является по своей должности, но сила его мало­важна. Правительство столько же беспечно и в рассуждении спасательных мер во время тайфунов, свирепствующих часто в каждом году у берегов Китая. За несколько недель до нашего прибытия в Макао потонуло при жестоком тайфуне в Тигрисе несколько тысяч людей (полагали около 10000). Но сие страшное про­исшествие, коему не минуло еще и месяца, было почти совсем забыто; если же об оном и говорили, то как о приключении весьма обыкновенном.

Столетия уже прошли, как европейские миссионеры стараются о введении хри­стианской веры в Китае, однако кажется, что оная скоро подпадет той же участи, какую имела в Японии. Она недавно подверглась новым гонениям правительства. По сему удивляться надобно менее, нежели напряженному рвению миссионеров

к соделанию китайцев христианами. Безуспешные опыты в продолжении многих столетий* даже и при благоприятствовавших обстоятельствах долженствовали бы, наконец, уверить их в суетности стараний. Число обращенных в христианскую веру ^так маловажно, что оное в отношении к чрезвычайному многолюдству обшир­ного государства за ничто почтено быть может. Но невзирая на то, католическое Духовенство продолжает посылать почти ежегодно туда своих миссионеров, хотя ^ему не может быть безызвестно» что любовь к наукам некоторых китайских импе­раторов, а больше невежество китайцев, есть единственная причина терпимости

* Первые миссионеры прибыли в Китай в 1577 г.

миссионеров. Китайцы почитают их необходимыми для сочинения календари своего, в чем научиться сами имели они уже довольно временя, но теперь по сему одному обстоятельству подверглись бы великим затруднениям, если бы миссио­неры оставили Китай вовсе.

Император давно уже был, недоволен рвением миссионеров к обращению татар, подданных его, в христианскую веру, как изданный по сему поводу манифест то доказывает, но настоящего на христиан гонения виною следующее происшествие. Итальянский миссионер Адьюдати послал с варочным из Пекина в Кантон к приятелю своему сочиненную им карту одной китайской области, в коей находился он долгое время. На пределах провинции, где обыскиваются проезжающие каж­дый раз весьма Строго, обыскали равномерно и сего посланного, который, кроме карты, имел при себе также много писем от разных европейских миссионеров к приятелям их в Макао. Вероятно, что посланному сему вперена была необыкно­венная предосторожность, ибо он объявил сначала не ту провинцию, из которой ехал. Как скоро открыли лживость его показания, то и возымели подозрение. По­сланного взяли под стражу и отправили с картою и письмами в Пекин, где предан пытке, чтобы выведать признание, кем был отправлен. Он показал на итальянца Адьюдати. Сего посадили немедленно в темницу, а дом его, равно как п всех, на­ходившихся в Пекине миссионеров, обыскали наистрожайше. Возымев подозрение на всех миссионеров, отправили письма Адьюдати к российскому епископу для узнания содержания оных. Сей отклонил, однако, от себя неприятное поручение под предлогом, что он не имеет довольных сведений в языках, на коих письма сии нисаны. Таковой отзыв российского епископа послужил много к спасению миссионеров и сии признали сие с должной благодарностью. Поучительные книги христианского вероисповедания, переведенные миссионерами на язык китайский, конфискованы и сожжены; ревность миссионеров к проповеданию христиан­ской веры почтена поступлением. Я имею перевод Стаунтона с императорского манифеста, содержащего в себе меры против миссионеров. Оный написан не без остроумия. Многие помещенные в изданных миссионерами на китайском языке книгах, наставления в христианском законе, осмеяны. Миссионеры обвиняются в обращении татар в христианскую веру, «которая, — говорит император в своем манифесте, — судя по книгам, изданным ими, бессмысленнее даже сект Фое* и Таоссе**. Распространенная миссионерами между татарами повесть о Пейт-Сее, татарском принце, осмеивается наипаче. В оной написано о сем принце, что он частью за худые свои деяния, но более всего за невнимание увещаниям богобо­язливой своей супруги Фо-Тсиен, татарской принцессы, отведен во ад легионом дьяволов, где плавает в вечном пламенном океане. С именами Пейт-Сее и Фо- Тсиен могли познакомиться не иначе как чрез частое обращение свое с татарами. Грубая, несообразная с понятием, выдумка их об участи Пейт-Сее кажется весьма нелепою. В манифесте осмеивается равномерно и повесть миссионеров о святой Урсуле, которую наказал отец ее за непослушание смертию, чрез что Тиен-Чи, господь неба и земли, раздражен был столько, что поразил его громовым ударом. «Сия повесть, — сказано в манифесте, — должна служить наставлением родите­лям, чтобы они не противодействовали намерениям и предприятиям детей своих.

* Секта Фое, происшедшая из Индии, есть в Китае многочисленнейшая.

** Секта Таоссе возникла скоро после Конфуции. Принержешшки оной напыиают сеСш сынами бессмср! пых,

Явная противоположность здравому рассудку и общественному порядку Таковое учение не менее опасно, сколько и необузданная опрометчивость бешеной собаки». Император заключает манифест внушением татарам, подданным его, предосто­рожности от миссионеров и увещанием, чтобы они исповеданию своему законам и обычаям оставались навсегда преданными. Для возможного же предупреждения худых следствий повелевает он составить сословие, долженствующее надзирать за миссионерами бдительным оком. Адьюдати изгнан в Татарию; другой итальянский миссионер Шоизен Сальватти, странствовавший в государстве без позволения правительства, захвачен недалеко от Кантона, в коем, сказывали, содержится в темнице. Мне говорили также и об одном поляке, который пойман «а границе и мучен был жесточайшим образом. По издании манифеста приняты немедленные меры к изысканию обратившихся в христианскую веру. Обличенный в сем должен был отречься от оной клятвенно, в противном случае принять смертную казнь. Два только знатные мандарина, родственники императора, не хотевшие отречься от христианской веры, освобождены от смертной казни, но они сосланы в Елеутскую Татарию. Аббат Менгет, французский миссионер, агент в Кантоне миссионеров своей нация, находящихся в Китае, утверждал, что гонение на христиан теперь не столь жестоко, хотя за миссионерами, коим позволено остаться в Пекине, и надзирают с великою внимательностью, и хотя приезжающих вновь миссионеров строго запрещено впускать во внутренность государства. Во время бытности нашей в Кантоне привезены туда в начале января два французских миссионера, которым предлежал путь в Макао. Они жили прежде в сем месте пять дет, ожидая позволения на прибытие в Пекин. Наконец, оное прислано в они туда отрави­лись, но, находившись в близком расстоянии уже от столицы, получили повеление возвратиться опять в Макао. В бытность их в Кантоне» продолжавшуюся только

два дня, запретили им выходить на берег, но приятелям и знакомым посещать их позволяли. На привезшем их судне написано было большими буквами, что они посланы по повелению императора для отправления их в свое отечество. Впрочем, миссионеры сии хвалили очень обхождение с ними китайцев, ибо их везли и содержали на императорском иждивении и поступали с ними нестрого. Путь их, говорили они, был бы даже приятен, если бы предназначение их через то не разрушилось. Теперь не осталось им более ничего, как возвратиться в Европу. Ибо сомнительно, что бы они когда-либо успели в своих предприятиях.

Кантон, великий торговый город, достоин любопытства иностранцев наипаче потому, что в нем видеть можно народы почти целого света. Кроме всех наций европейских, находятся там природные большей части торгующих стран Азии, как-то: армяне, магометанцы, индостанцы, бенгальцы, персы⁴ и прочие. Они приходят более в Кантон морем да Индии и возвращаются тем же путем обратно. Многие из них, подобно европейцам, имеют в Кантоне своих агентов, живущих там беспрерывно, не так как агенты европейских наций, которые летом должны жить в Макао. Магометанские в Кантоне купцы, хотя и такие же там иностран­цы, как и европейцы, однако имеют позволение приходить в самый город. Один из них весьма умный человек, говоривший не худо по-английски, рассказывал мне (что подтвердили после и многие другие) о двух россиянах, пребывающих в Кантоне не по своей воле. Они находятся там уже 25 лет и, вероятно, останутся до конца жизни. Магометанин звал их обоих очень хорошо и говорил, что один из них красивый, высокого роста человек, имевший, невидимому, отличное вос­питание. Когда он спросил сего однажды, каким жребием захвачен он в Кантон? Тогда ответ его состоял в пролитии обильных слез. И сие доказывает, что он не из простого состояния. Они оба не содержатся в темнице, и имеют позволение прохаживаться свободно в так называемом Татарском городе, но только не смеют преступить назначенных пределов. Одного принудил наместник за четыре года назад даже жениться. Магометанин известил их о нашей к ним близости, но я почитал слишком отважным делом, чтобы с ними увидеться или постараться об освобождении их из неволи, хотя и помышлял о том часто с чувствованием великого любопытства и сожаления.

Познакомившийся со мною довольно сей магометанин сообщил мне также любопытные известия об одном странном и в своем роде достопримечательном человеке, который во время бытности нашей в Кантоне являлся ежедневно на улицах для оказания перед народом дел, приписуемых святости. Он был по проис­хождению своему индостанец, уроженец города Делли, принадлежавший к разряду людей, которых называют индийцы факирами. Сии странствуют там повсюду и обращают на себя своею набожностью и презрением всех благ земных внимание и удивление народа, признавающего их святыми. В продолжение десяти последних лет странствовал сей факир по восточной части Азии, Пегу, Сиаму, Кожин-Китаю и Тонкину,из коего прибыл в сентябре прошедшего года в Макао, где, не хотев отвечать ни на один даже вопрос, был связан и посажен в темницу. По перенесении с вели­чайшим равнодушием всех причиненных ему чрез пять дней огорчений, получил он свободу и отправился в Кантон. Я видел его, или ходящего медленными шагами но улицам, или стоящего у угла какого-либо дома, окруженного толпою зрителей

* Персы суть потомки древних персов, оставившие свое отечество во время введения в оном магометанской веры и поселявшиеся в Бомбее. Они слелуют учению Зороастра.

и шалунами мальчишками» которые беспрестанно над ним издевались, толкали, царапали, щипали и бросали в него апельсинными корками, на что он не только не изъявлял никакой досады, но еще и оделял их плодами и деньгами. Живущие в Кантоне магометане признают его святым действительно, чтут с благоговением и помогают ему деньгами. Знакомый мне магометанин говорил (хотя, впрочем, едва ли тому верить можно), что сей факир имеет довольные сведения, говорит хорошо по-персидски и арабски и разумеет преимущественно так называемый придворный язык дельский. Он посещает только одних магометан, здесь живущих. Если кто просит его садиться, то он вдруг удаляется и никогда уже опять не приходит. За шесть лет назад питался он одними листьями и кореньями. Ныне же ест все, но с величайшей умеренностью. Образ мыслей его состоит в том, чтобы обузданием страстей своих сделать себя ни от кого независимым. Потерять терпение, объявил он, и казаться недовольным, было бы величайшее для него несчастие. Он не только не избегал случаев, но искал даже оных к испытанию своего терпения, и перено­сил все причиняемые ему оскорбления с твердостью стоика. Остановившись на одном месте, представлял он совершенного истукана, не шевеля никаким членам своего тела и не изменял нимало вида в лице, сколько бы его не раздражали. Он обращал только взор свой книзу тогда, когда смотрел кто ему в глаза пристально. Холод и жар переносил так, что нельзя было не удивляться. В месяцах декабре и январе бывает в Кантоне очень холодно, ртуть в термометре опускается нередко ниже точки замерзания*, но он ходил по улицам нагой, без всякого прикрытия. Строение тела его (было статное, рост более среднего, глаза острые, черты лица правильные, цвет тела темный, какой обыкновенен северным индостанцам, волосы весьма курчавые. Он ходил совершенно голый; вся одежда его состояла только из куска толстого серого холста, прикрывающего лядвии его до колен. По словам знакомого магометанина он старается, сколько возможно, избегать, чтобы не обращать на себя особенного внимания людей и для того не остается долго на одном месте, а переходит из одного в другое попеременно. Однако ежедневное его показывание себя на улицах служит явным доказательством, что факир сей, равно как и все вообще сего состояния люди, главным имеют предметом возбуждать к себе внимание других. Знакомый магометанин по сообщении мне известий о сем странном человеке, удивил меня немало, предложив, чтобы я взял его с собою в Россию. Путевые издержки хотел он заплатить мне совокупно со своими, живу­щими в Кантоне единоверцами и казался быть предуверенным, что факир будет представлять в России роль немаловажную. Я отказал ему в том и причинил тем факиру немалое оскорбление.

Состояние европейской торговли в Китае подверглось в продолжении послед­них 20 лет великим переменам. До революционной французской войны, кроме России и Германии, имели все европейские державы участие в знатных выгодах оной, но при всем том англичане по принятии в 1784 г. новых мер" вывозили из

* Декабря 22-го был столь крепкий мороз в Кантоне, что продавали даже лед по улицам. Китайцы покупали оный наперехват, ибо они верят, что растаявший лед есть целительное средство против лихорадки, столь часто приключающейся летом. Сию ледяную воду берегут они в сохранности и употребляют во время сей болезни вместо лекарства.

** Новое постановление парламента, касающееся английской торговли с Китаем, клонилось преимущественно к тому, чтобы уничтожить усилившийся по причине высокой пошлины на чай потаенный торг оным. Государство и компания терпели вред равномерно. Первое, употребляя ве­ликие суммы, не могло отвратить тайной продажи, вторая же продавала в Англии чаю маловажное

Кантона китайских товаров более, нежели все прочие европейцы совокупно. Со- делавшиеся тогда недавно независимыми американцы начали участвовать также в сей торговле* и усилились в оной столько, сколько другие нации, кроме Англии, ослабели. Их соперничество не может однакож угрожать подрывом английской торговле, как то прежде думали, потому что вывозимые англичанами из Кантона китайские товары все расходятся или в самой Англии, где, известно, употребля­ется чрезвычайное количество чая, или в пространных их Ост- и Вест-Индских колониях в Америке и Новой Голландии.

После англичан были первые «голландцы, производившие торг в Кантоне, но они не посылали туда никогда более пяти кораблей ежегодно, хотя близость богатых их колоний на Яве (не говоря о владении на Малакке, Банке, Суматре и Борнео, из коих можно было бы привозить в Китай корицу, перец, свинец, птичьи гнезда и другие вещи) и могла бы много им способствовать к распространению сей торговли. С 1795 года не приходил в Кантон ни один корабль голландский. Впро­чем, они в ожидании лучших времен продолжают содержать там свою факторию

количество. Компания с 1774 до 1784 года не могла продать более чаю как 6358144 фунтов, хотя и известно было, что оного расходилось в Великобритании ежегодно 16 миллионов фунтов, которые доставлялись иностранными Ост-Индскими компаниями потаенным продавцам. Новым постанов­лением, названным там Актом замены, уменьшена много на чай пошлина, но чтобы государственные доходы через то не умалились, наложили на дома подать. Следствием сего мудрого Акта было, что потаенный торг чаем совсем прекратился; торговля Компания с Китаем распространялась особенно и состояние ее столько поправилось, что она могла потом делать казне великие денежные вспоможения. Государственная казна переменою сею много также выиграла; прежняя пошлина на чай доставляла ей ежегодно 720674 фунтов; новая же с обложением домов податью 800000 фунтов стерл. При сем надобно взять в рассуждение и то, что правительство до состояния Акта замены для пресечения по­таенного торга чаем содержала 4235 человек на воде и сухом пути, которые стоили ему каждый год 220 тысяч фунтов стерлингов.

* В 1789 году было в Кантоне 15 кораблей американских.

и шести членам оной доставляют каждый год жалование, кои, хотя и не. имеют никакого дела, но по прежнему обычаю приезжают в Кантон в ноябре месяце, а в феврале возвращаются обратно в Макао. Французы не производили никогда с прилежанием китайской торговли, которая со времени революции совсем пресе­клась. Испанцы могли бы торговать с Китаем поблизости Филиппинских островов своих весьма выгодно, но они посылали в Кантон редко более двух кораблей, а часто и ни одного не приходило. Со времени последней войны их с Англией, сей торг совсем прекратился, выключая несколько малых судов, приходящих и теперь еще из Манилы в Амой на юго-восточном берегу Китая.

Португальцы, владея городом Макао и будучи свободны чрез то от корыстолю­бивых притязаний правительства и таможенных чиновников, равно и от великих издержек, каковые принуждены платить другие нации в Вампу, могли бы привести сию отрасль своей торговли в цветущее состояние, однако они довольствуются тем» что отправляют ежегодно в Европу только два или три малых корабля и от пяти до шести в Бенгал, но привозимые грузы последними принадлежат англичанам* которые посылают из Бенгала в Кантон свои товары под португальским флагом. Торговля шведов с Китаем со времен нового о китайском торге постановления в Англии и войны Швеции с Россией, в которую взял король у Готтенбургекой компании великие суммы денег, сделалась очень слабою. Впрочем, они и прежде того не посылали никогда в Кантон более двух или трех кораблей ежегодно; но потом только по два, а часто и по одному, иногда же и ни одного. В 1805 г. не приходили шведы в Китай вовсе, а теперь, как то я узнал, уничтожилась даже и Готтенбургская компания.

Датчане производят торг свой с Китаем весьма порядочно и хозяйственно, но и они не отправляли никогда в Кантон более двух кораблей. Жребий Австрийской императорской Ост-Индской компании в Остенде известен. Хотя и после сего бывали в Кантоне корабли под австрийским, также под рагузским, генуэзским, тосканским, гамбургским и бременским флагами, однако оные посьлались на счет купцов английских, которые, не принадлежа к Ост-Индской компании, ис­ключительно пользующейся сим единоторжием, не могут иметь в том сами собой участия.

Из всего краткого обозрения настоящего состояния торговли, производимой европейцами с Китаем, явствует, что торг англичан* и американцев довольно немаловажен, и что последние в короткое время чрезвычайно усилились: Амери­канские приходящие в Кантон корабля гораздо менее кораблей других торгующих

там держав, но напротив того оных приходит туда от 40 до 50 ежегодно. Им не препятствует никакое время года и они приходят и отходят всякий месяц. Большая часть оных приходит от северо-западного берега Америки с пушным товаром, «а который в недавнее время цены хотя и очень унизились*, однако, невзирая на то, покупают оный также охотно, как и хлопчатую бумагу, олово и опиум. Американцы приходят также многие прямо из Америки и Европы. Сих грузы состоят в налич­ных деньгах и европейских, американских и вест-индских произведениях, как-то: французской водке, роме, вине; корабельных материалах: смоле, мачтах, железе, такелаже и пр. Некоторые из них заходят в Батавию и к мысу Доброй Надежды и привозят оттуда целые грузы арраку и вина для кораблей, стоящих в Кантоне. Они

берут вместо того китайку, фарфор и шелк, а наипаче чай, в получении которого никогда не бывает затруднения. Магазины китайских купцов наполнены всегда чаем, а потому и продается оный не только для покупающего выгодно, но товар, получаемый вместо оного, ценится всегда выше. Китайка и шелк почитаются в Кантоне, как наличные деньги, на которые купец неохотно покупает. Если нет довольной причины сомневаться в достоверности, то китайские купцы, чтобы сбыть скорее с рук свой чай, дают оного охотно даже в долг целые грузы. Почему американцы и берут сей товар преимущественно; ибо они имеют притом выго­ду, что продают свои товары дороже, скорее оканчивают свои дела, и, не медля, отправляются в обратный путь. Последнее обстоятельство в Кантоне особенно важно, потому что тамошнее пребывание сопряжено с великими издержками, а

* Впрочем, полагать надобно, что цена лучшего морского бобра не упадет никогда ниже 20 или много 18 пиастров.

сверх того и для здоровья вредно. Употребление чая в Америке сделалось столь же всеобщим, как и в Англии, почему и расходится оного там весьма великое количество, но если американские купцы не надеются продать всего взятого в Кантоне чая в своем отечестве, в таком случае отправляют во Францию, Голландию и в порты северной Германии.

Американцы предприимчивостью в торговле едва ли не превосходят все про­чие нации. Они, будучи искусными мореходами, употребляют на кораблях своих меньшее число матросов, нежели другие народы, и, мне кажется, что превзойти их в том невозможно. Корабли их построены с отличным искусством и ходят скорее даже некоторых военных. Я знал в Кантоне корабельщиков, кои плавание свое из Кантона в Америку и оттуда обратно оканчивали в 10 месяцев. При нас пришел в Кантон в исходе декабря американский корабль «Фанни», который совершил плавание свое в один год из Кантона в Филадельфию, оттуда в Лиссабон, а из сего в Кантон обратно. Выгрузка и нагрузка сего корабля долженствовала быть произведена в каждом порту с чрезвычайной поспешностью, ибо он на обратном своем в Китай плавании, по причине противного муссона, должен был плыть восточным проходом, т. е. через северную часть Великого океана около островов Пелевских. При отбытии нашем из Кантона готов был корабль сей опять уже к отплытию в Филадельфию; пребывание его в Кантоне продолжалось только пять недель. Американцы умеют пользоваться всякою выгодою, по торговле им пред­ставляющеюся. Мы видели один из их кораблей, пришедший в Кантон с дорогим грузом, состоявшим в сандальном дереве, привезенным корабельщиком с одного из островов Фиджи, которые не только опасны по своему положению, но и по жестокости людей, оные населяющих. Имеющий менее предприимчивости, нежели американец, не отважился бы пристать у островов сих. У оных вовсе нет надежного якорного места. В декабре 1804 г. разбился у островов один английский корабль, с коего не спаслось ни одного человека. Прибывшие от оных в Кантон американцы находились также в великой опасности сделаться жертвою жестокости тамошних жителей. Они имели на своем корабле несколько человек с близ лежащего острова Тонга-Табу, сопровождавших их к островам Фиджи. Сии, едва только вышли на берег, немедленно были умерщвлены островитянами все, кроме одного мужчины и одной женщины, на корабле остававшихся, которые привезены потом в Кантон. Сандальное дерево в Китае дорого и покупается наперехват. Корабельщик про­дал груз свой, стоивший ему только трудов и времени, употребленных на рубку, весьма выгодно.

Из разных сортов лучшей доброты чая вывозят американцы и англичане весьма мало. Первые берут из разборов зеленого, особенно гайзон, называемый кантонскими купцами молодым гайзоном, которого пикул продается там от 36 до 40 телов, т. е. фунт от 60 до 70 копеек. Англичане и американцы покупают в Кан­тоне более всего сорта чаю конго и боги. Последний есть самый худший, но оного употребляется весьма много в Англии простым народом, для коего сделался чай также нужною потребностью. Конго и боги смешивают в Англии и в таком виде наиболее продают оного. Цена боги в Кантоне маловажна, 10 к 12 тел пикул, т. е.

18 и 20 копеек фунт.

Если бы торг россиян с Кантоном утвердился* чего ожидать, кажется, не не­возможно, в таком случае привоз в Россию дешевого чая мог бы сделаться благо­творением для недостаточных жителей сего государства, которые, привыкнув мало-помалу к сему здоровому напитку, вероятно, начали бы употреблять менее вина горячего. Сей предмет не недостоин, но-видимому, внимания и самого

правительства; поелику преподает средство к отвращению вредных последствий, про­исходящих от неумеренного употребления вина горячего. Почти все российские провинции изобилуют медом, который заменяет весьма удобно употребление при чае сахара. Российский народ может привыкнуть скоро к чаю, который кажется быть по его вкусу, как то я испытал на корабле своем. Служители «Надежды», вы­ключая немногих, отказались охотно все от своей порции французской водки и арраку, чтобы получить только вместо того порцию чая, которого, когда причины не было беречь воду, приказывал я давать в день по два раза. Когда же воду на чай получали они в день однажды, то собирали для того дождевую, хотя она и очень крепко отзывалась смолою. И так не невероятно, что введение употребления чая между простым российским народом может быть удобным и послужит хорошим средством к некоему воздержанию от горячего вина. Тщеславие может возыметь при том также некое содействие. Я полагаю, что простой человек, если не совсем еще испортился, захочет лучше выпить дома чашку чаю, а особливо когда посетит его приятель, нежели итти в кабак за горячим вином. Употребление чая во флоте и в госпиталях должно преимущественно быть одобряемо. Чай есть вообще весьма здоровый напиток и одно из лучших средств противоцынготных. Оный для боль­ных на корабле особенно полезен; для такового употребления дешевейшие сорты, как то боги и конго, суть удобнейшие. При непосредственном торге России с Кан­тоном привоз боги необходим и по другой причине. Чай, как известно, подлежит удобно порче, а потому и нужно грузить его весьма осторожно. Если груз корабля состоять будет из одних лучших сортов, то нижняя часть, лежащая на балласте, должна неминуемо повредиться. Для избежания сего кладут англичане всегда вниз во всю длину корабля чай боги. Испортившиеся несколько ящиков оного составляют потерю маловажную, вознаграждаемую сохранением лучших сортов.

Между худшими и лучшими сортами чая есть много средних, которые могли бы, уповательно, продаваться в России. Купцы, находящие в торге чаем свои вы­годы, следовательно и обдумавшие уже предмет сей, утверждают, что в России расходятся только сорта лучшие, потому что поселяне и ремесленники не пьют чай почти вовсе, а дворяне и купцы употребляют сорта лучшие; но я, не отвергая, впрочем, сего, полагаю, что чай соучонг, коего стоит фунт в Кантоне от 60 до 70 копеек, и конго, продаваемый там не выше полтины, мог бы хорошо расходиться в провинциях, лежащих около Балтийского моря. В сих провинциях роскошь еще не так усилилась, чтобы не пили и другие сорта чая — пагу и императорский, а употребляются дешевые сорта, коих, думаю, расходится там по пропорции более, нежели во внутренних губерниях*. Но если привозимое из Китая все количество дешевого чая не возможет сбываться с рук в России, тогда товар сей не трудно будет продавать в северных портах Германии или даже и в Швеции, где китайский торг едва ли скоро опять восстановится. В последнем случае единственными могут быть соперниками американцы и датчане, но я не сомневаюсь, что торг россиян с Кантоном должен быть успешнее датского, если только производиться будет с таковым же порядком, какой наблюдают последние. Датская Ост-Индская компания похваляется как весьма благоучрежденная: цветущее оной состояние доказывает, что ей приписывают то не несправедливо. Многие годы уже сряду до 1807 г. при­обретают акционеры сего общества по 30 и 40 процентов.

Кроме чаю, китайка и шелк суть такие товары, которые могут продаваться в России всегда надежно и выгодно; фарфор того не обещает. Низкие работы оного весьма худы; высокие же слишком дороги. Одни американцы вывозят из Китая фарфор в довольном количестве, потому что нет большой разности между перевозом из Китая и из Англии в Америку, и он нужен для баласта; впрочем, английский фаянс перед низкими разборами китайской каменной посуды имеет великое преимущество как по своей доброте, так и по лучшему обрабатыванию. Аптекарские припасы, лакированные вещи, куклы, конфеты и тому подобное со­ставляют столь маловажные товары, что оных к грузу корабля никак причислять не можно, для коих не должно терять ни одной минуты времени. Сии мелочные товары могут украсить небольшую лавочку, но в магазинах большого торгового общества они не считаются приличными. Английская Ост-Индская компания не вывозит из Кантона ничего более, кроме чаю и некоторого количества необра­ботанного шелку. Торг упомянутых выше мелочных товаров предоставляет она офицерам и матросам своих кораблей.

Итак, если лучшие и худшие сорта чаю, китайка и шелк могут быть привозимы в Россию ежегодно с надеждою на выгодную оных продажу, то торговля с Кантоном сделалась бы и в сем одном отношении уже важною, но ежели принять в рассуж­дение и нужное при том сообщение с российскими, азиатскими и американскими владениями, продукты коих не могут быть все распроданы в Кяхте, тогда важность оной усугубится; следовательно, предмет сей без особенной политической причины и не должен оставаться без внимания.

Теперь намерен я упомянуть кратко об образе торговли, производимой в Кантоне европейцами. Она предоставлена исключительно сообществу китайских купцов, называемому Когонг или просто Гонг. Как скоро приходит корабль в Вампу, то

* А со времени приобретения всей Финляндии расход дешевых чаев еще должен быть гораздо больше.

первое предлежит начальнику оного попечения найти купца, сочлена сего со­общества, который бы, сообразно с постановлением китайского правительства, принял на себя за корабль поручительство. Обязавшийся тем ответствует за все, до корабля касающееся. Правительство имеет дело только с ним одним, который называется купцом благонадежности. В первую бытность мою в Кантоне в 1798 г. правительство наложило на такового купца благонадежности английского корабля, пришедшего из Индии, великую денежную пеню за то, что свезен был ошибкою на берег один ящик опиума и открыт в таможне*. Корабельщика не подвергли

* Открытие в таможне ящика с опиумом произошло тогда от неосторожности. Китайские тамо­женные чиновники никогда не обнаруживают тайно ввозимого опиума, ибо получают за то высокую плату. Опиум, сделавшийся для знатных китайцев необходимостью, невзирая на постановленную

при том никакой ответственности. Груз корабля продается обыкновенно таково­му купцу благонадежности. Хотя и не запрещается найти и другого купца, если первый будет давать за груз низкую цену, однако сего никогда почти не делают. Некоторые из американцев не захотели было последовать сему правилу, почти за­коном в Кантоне сделавшемуся, но они имели от того худую выгоду. Продающий и покупающий товары посредством другого купца, а не через своего поручителя, теряет весьма много времени. Испытавшие то американцы производят теперь торг свой единственно через купца благонадежности. Гоппо вынуждает у поручителей за каждый приходящий корабль немалую сумму денег, предполагая, что оные от продажи и покупки товаров получают великий прибыток. А посему и не может приходить в Кантон ни один корабль, не имеющий какого-либо груза. Если бы на «Надежде» не было 400 морских бобров, то не позволили бы ей притти в Вампу. Всякий корабль, приходящий от северо-западного берега Америки с мягкою рухлядью, платит сверх пошлины 5000 пиастров, вместо подарка. Покупающий груз китаец объявляет тотчас при заключении торга, что таковая сумма должна быть дана Гоппу. Не соглашающийся на сие, или получает за груз менее, или под­вергается тому, что Гоппо выбирает для себя самую лучшую мягкую рухлядь, а потому и платят охотнее требуемую сумму. За груз «Невы» взял Гоппо 7000 пиа­стров, ибо он узнал, что морские бобры были на ней лучшие, нежели привозимые американскими кораблями, и что между прочим находились и черные лисицы. Товар свозится на берег не прежде, пока купец (благонадежности не разделается с Гоппом. Если продавец будет недоволен условленною ценою и не найдет никого, кто бы дал более, тогда позволяется проданный товар взять опять на корабль, но в сем случае должно платить в другой раз пошлину, как то случилось при взятии назад некоего числа мягкой рухляди, принадлежавшей к грузу «Невы». Форстер утверждает несправедливо, что будто бы свезенный товар на берег ни под каким видом уже не может быть взят обратно. Он, говоря о купцах Гонга и сравнивая их с прочими китайцами, несправедливо уверяет также, будто бы первые, что хотят, то и делают, и что груз корабля не может быть продан никому другому, кроме купцу благонадежности*.

Панкиква, отец нынешнего первого купца Гонга, был тот самый, который представил правительству план к учреждению сей компании, столь вредной для европейцев и чрезвычайно выгодной для ее сочленов, приносящей сверх того многие миллионы доходов таможенному начальнику. Его старанием утверждена в постановлениях для сего сообщества также статья, коей отменено взаимное всех сочленов поручительство в верном всегда платеже капиталов купцов европей­ских, что для него, имевшего великое богатство, было весьма важно. Ныне, если купец Гонга не хочет или не может платить долгов своих, представлено требовать удовлетворения чрез правительство, чем сочлены Гонга и разнятся от прочих кантонских купцов, на которых нельзя жаловаться, когда обманут. Число членов сего товарищества не есть определенное. В прежнюю бытность мою в Кантоне считалось их восемь, ныне же одиннадцать. Гоппо определяет членов по своей воле и получает за то великие деньги. Каждый принимаемый платит ему от 30 До 60 тысяч телов, т. е. от 45 до 90 тыс. пиастров. Лукква, бывший нашим купцом

правительством за ввоз оного великую пеню, привозится почти на всех кораблях без всякой опас­ности.

* Зри в сочинениях Форстера вторую часть, стр. 190-192.

благонадежности, сделавшийся недавно членом Гонга, заплатил 30 тыс. Купцы Гонга подложат сверх того беспрестанным притязаниям главного таможенного чиновника, который ежегодно сменяется, а потому и не упускает времени не только собрать для себя именно, во И приготовить знатные денежные подарки для импе­раторских министров. Итак, их и нельзя по настоящему обвинять за то, что они стараются расходы сии вынудить от европейцев, в чем поступают по введенным уже законам и правилам, в прочих же делах своих столько же честны и совестны, сколько и купцы европейские. Известия о бессовестных обманах китайских купцов не относятся к сочленам Гонга. Сии не иначе могут поддержать свое положение, как особенно честными поступками в торговле. Чрезвычайное множество от­правляемых в короткое время товаров делает невозможным осмотреть все вещи порознь. Привозимые европейские товары, как то английское сукно и камлот, зашитые в тюках, посылаются равномерно без осмотра во внутренность (Китая. Нигде в целом свете не поступают торгующие с большей взаимной доверенностью, как в Кантоне. От сего и происходит необычайная скорость в оборотах. Двадцать и более одних английских кораблей, величиною от 1200 до 1400 тонн, выгружаются и нагружаются в два месяца*.

* Весьма удивлялись и подало повод к большому неудовольствию, что наш приказчик хотел настаивать на том, чтобы осмотреть каждый ящик чаю и каждый кусок китайки. В Кяхте, может быть, сие нужно, а в Кантоне не знают разности

Хотя и оказалось, что с первыми, бывшими в Кантоне, российскими кораблями поступлено не весьма приязненно, но сие было следствием недоразумения, от других причин происшедшего. Как, но моему мнению, торговли Американской компании не может быть в цветущем состоянии без торговли с Кантонам, а но сие время российские суда не имеют от китайского правительства позволения ходить в Кантон, то и надлежит, не упуская времени, выходить сие позволение как можно скорее, дабы при заключении всеобщего мира суда Американской компании могли тотчас с грузом мяг кой рухляди отправиться в Кантон, и небыли принуждены обходить полсвета с каменьями. Нельзя сомневаться, чтобы россиянам не позволено было торговать в Кантоне наравне с прочими нациями. Политическое состояние России и ее сопредельность могут быть столь сильными побудительными причинами для робких китайцев, что они не осмелятся противодействоватьтому настоятельное упорным своенравием. От них нельзя не ожидать позволения к производству торга и другим путем, кроме Кяхты. При настоятельных требованиях не замедлят, отло­жив всякое упорство, согласиться. Сколь мало можно иметь в делах с китайцами успеха посредством кротости и снисходительности, тому представляет голландское, случившееся в 1795 г., посольство неоспоримые доказательства.

Перед отходом нашим из Камчатки в Китай получил я из С.-Петербурга от статского советника Вирста несколько вопросов, касающихся до состояния го­сударственного в Китае хозяйства и торговли в южных оного провинциях с тем, чтобы я во время пребывания своего в Кантоне постарался собрать о том известия и сообщил бы ему оные. Сколько я ни усердствовал об удовлетворении его желания, но не мог иметь в том желаемого успеха. Обращавшись с природными китайцами, находил, что они по малознанию своему в английском языке разумели меня худо, а сами объяснялись и еще хуже, главнейшее же затруднение состояло в том, что они не имели сведений о предметах, о коих я старался изведать. Пребывающим

в Кантоне европейцам обязан я некоторыми на сии вопросы ответами, кои по­местить здесь почитаю небесполезным, хотя нечто из того сделалось известным уже и из прежних описаний Китая. Намерение Вирста клонилось особенно к тому, чтобы получить через меня подтверждения или опровержения и объяснения мно­гих распространенных уже известий о хозяйственных учреждениях Китайского государства.-

ГЛАВА XII

ОТПЛЫТИЕ ИЗ КАНТОНА И ПРОХОД КИТАЙСКИМ МОРЕМ

 

«Надежда» и «Нева» оставляют берега Китая. — Исследования долгот мест Пуло-Вавора, Макао, Великого Ландронского острова и острова Лотов. — Старания многих английских мореходцев о исправлении карт Китайского моря. — Великая разность между поступками их и голландцев в рассуждении сообщения известий о мореплавании. — Откровенность капитана Макинтоша в сообщении мне материалов, касающихся поправления карты вод индийских и китайских. — Проход ночью мимо острова Пуло* Сапата. — Большой камень Андрада и мель Миддельбург. — Усмотрение острова Пуло-Вавора. — Проход проливом Гаспар. — «Надежда» входит в пролив Зондским каналом Цупфтен. — Преимущества сего пути перед каналом Бантам. — «Надежда» останавливается на якорь между островами Крокатоа и Тамарин. — Определение долготы первого и острова Принца. — Опасное положение корабля нашего во время безветрия при южном входе в пролив Зондский. — Неверность карт сего пролива.

Февраля 9-го поутру, в 10 часов, пошли «Надежда» и «Нева» из Вампу. На случай разлучения назначил я для соединения остров Св. Елены с наставлением однакож Лисянскому, чтобы, если придет он к оному прежде, не дожидал «Надежды» долее четырех дней, которое время доста­точно для запасения водой и другими потребностями, и продолжал бы свой путь в Россию. Я предполагал, что политические перемены в Европе, о коих надеялся получить известия или от могущих встретиться с нами европейских кораблей или на острове Св. Елены, потребуют непременно соединенного нашего плавания для

взаимной безопасности и потому считал весьма важным не разлучаться до полу­чения сих известий'.

Февраля 10-го дня прошли мы Бокка Тигрис и остановились на якорь у входа так называемого Ансонова залива. Здесь стояли на якоре английский 74-пушечный корабль Бленгейм и 40-пушечный фрегат Сир-Эдуард-Гюс, долженствовавшие провожать через Китайское море до Пуло-Пинанга 17 английских ост-индийских кораблей, величиною в 1200 и 1400 тонн, находившихся тогда в Вампу.

Февраля 11 - го поутру пошли мы от залива Ансонова при легком NNW ветре и остановились в вечеру на якорь недалеко от острова Линтинга. В следующее утро снялись рано с якоря при свежем восточном ветре. В 9 часов проходили мимо Макао.

В половине 11 часа стали держать на S, потом на St1\2O. Сим курсом надле­жало притти к Макклесфильдовой банке, где я хотел измерить глубину Частые переменные ветры и безветрия побуждали меня держать курс к востоку, сколько позволяли ветры, дабы противоборствовать течению, которое при продолжитель­ном безветрии могло бы удобно приблизить нас к опасным каменьям, лежащим на W и NWot Макклесфильдовой банки. Протяжение сей мели не определено с надлежащей точностью. Весьма желательно, чтобы какая-либо европейская мор­ская держава предприняла изведать основательно Китайское море. Хотя многие искусные английские капитаны, плавающие по оному во всякое время года, и ум­ножают ежегодно сведения о сем столь опасном море; однако осталось еще очень много как сомнительных определений, так и не открытых островов и каменьев, а особливо около Парацельсова рифа, невзирая на то, что пределы сего страхом грозящего места сократились и что плавание между оными и берегом Кохин-Китая сделалось уже обыкновенным”.

Впрочем, точнейшее испытание сего моря должно быть весьма трудно и опасно, ибо в оном, выключая месяцы февраль, март и апрель, чрез весь год свирепствуют жестокие бури, которые, ради сильных течений и множества островов и каменьев, чрезвычайно опасны. От мая до ноября господствуют беспрестанно тайфуны, с коими корабль редко бороться может. За два года назад послал бомбейский губер­натор два корабля для изведывания Китайского моря; но оные погибли, где и как не известно. В новейшее время капитаны Лесток-Вильсон, Макинтош и Горсбург старались особенно об усовершенствовании карт китайских и ост-индийских вод. Точностью своих наблюдений они особенно известны. Изданная капитаном Горс- бургом в 1806 г. карта Китайского моря и Малаккского пролива, составленная из многолетних его наблюдений, есть бесспорно наилучшая. От капитана Макинтоша надобно также ожидать важных исправлений карт сего моря. Теперь удержива­ет его еще в Индии служба, а потому и сообщает он с величайшей готовностью наблюдения свои каждому, о коем думает, что употребит оные в пользу. Мною

* Из последствия окажется, что «Нева» не заходила к острову Св. Елены.

** В 1790 г. во время возвращения моего из Китая в Европу на одном из кораблей английского ост- индского флота, состоявшего более нежели из двадцати кораблей, англичане, по причине соединенной испанской и французской эскадры, бывшей под начальством адмирала Сергея, стерегшего богатый флот сей, почли слишком опасным держать обыкновенным курсом в пролив Малаккский, а решились пройти между Парацельсовым рифом а берегом Кохин-Китая таким путем, коим проходили до того некоторые только корабли поодиночке. Командир английской эскадры назначил путеводителем ис­куснейшего и опытнейшего капитана Макинтоша, командовавшего кораблем Сара, о котором выше мною упомянуто.

получено от него весьма важное собрание астрономических определений мест в морях Индийском и Китайском, которые основываются по большей части на собственных его наблюдениях, хотя, впрочем, и другими английскими морепла­вателями, отличающимися всегда точностью наблюдений, учинены равномерно многие определения. Макинтош сообщил мне охотно все свои исправления карт Китайского моря, берегов Кохин-Китая и Комбодии, а сверх того даже и копию с журнала плавания его в Китай 1805 г. путем необыкновенным, и многие касающиеся до того, любопытства достойные примечания; за то почитаю я долгом изъявить здесь ему свою признательность. Откровенность английских мореплавателей заслуживает вообще всевозможное одобрение. Эгоизм, сия главная пружина человеческих деяний, изменяющая часто и при теснейших связях, кажется быть им несвойственным. Долговременное обхождение мое с английскими морскими офицерами удостоверяло меня в том нередко на самом деле. Поступок капитана Макинтоша, сообщившего наблюдения и примечания свои, заключавшие в себе великую важность и не сделавшиеся еще известными, с величайшим усердием офицеру посторонней державы, противен вовсе поступку голландского капита­на, который по объявлении мною ему в Нагасаки желания видеть их карту, по коей плавают голландские корабли из Батавии в Японию, отвечал, что они имеют хорошие карты, но показать их не могут, и который при спрашивании у него о долготе Нагасаки, объявил оную шестью градусами неверною, когда при первом нашем наблюдении погрешность долготы сего порта не превосходила четырех градусов.

Полуденные наблюдения, учиненные 16 февраля в широте 15°23' и долготе 246°24'30", показали течение 14 миль в сутки прямо к северу, каковое направление совсем противно обыкновенному NO муссону. Я сначала приписывал сие поло- жению Макклесфильдовой банки. Однако в следующий день найдено течение 3 мили к северу и 12 к западу при свежем NO ветре; 18 числа в широте 11°21'10", долготе 249°57'30" оказалось оное к 76°, 21 миля. В 6 часов пополудни того же дня переменили мы курс SSW на StWViW для того, чтобы пройти между Пуло-Сапата и Камнем Андрада, долженствующим лежать по Дальримплевой карте в 60 милях на востоке от первого места. Ветер дул крепкий, почему я, зная, что положение Андрады не определено новейшими наблюдениями, велел убрать все паруса к ночи. К принятию сей предосторожности побуждало меня и то, что мы, в случае сильного течения от SSW, а именно 42 мили в сутки, как то найдено капитаном Кингом, могли бы до рассвета еще попасть на мель Мидлебургову, показанную на Дальримплевой карте в 60 милях к S от Пуло-Сапата, что подтверждают наблю­дения и капитана Бальдвина, учиненные в 1786 г., по коим должна лежать она в широте 9°04' и долготе 109°05' восточной. В 5 часов утра начали мы держать курс SWtW. В полдень найдено течение к SW 18 миль. Пуло-Сапата мы не видели, в сем случае советуют увидеть Пуло-Тимоану. Февраля 23-го дня на рассвете показался нам Пуло-Тимоан на SWtS, однако пик его виден не был,

В четыре часа пополудни лежала от нас северная оконечность Тимоана прямо на W. По корабельному счислению от полудни, принимая течение к S по полуми­ле в час, вышла широта сей оконечности 2°56'30". Принимая прежнее течение, вычислена широта оной 2°48'30". В 8 часов вечера, быв в довольном расстоянии от Пуло-Вавора, стали держать курс SSO к Пуло-Тотти. На рассвете усмотрели опять четыре корабля, виденные нами уже вчерашнего дня. Оные, казалось, шли к проливу Малаккскому. В 8 часов вечера переменили курс на SO, чтобы дальше обойти Доггерс-банк во время ночи.

Февраля 24-го дня в 6 часов перед полуднем перешли мы через экватор в дол­готе 253°50"W. Незадолго перед полуднем усмотрели Пуло-Тотти на SW, а в 2 часа пополудни и Пуло-Докан. От полудня до 3 часов держали курс SWtS, но после того StS, дабы до наступления вечерней темноты еще усмотреть северную оконечность острова Банки, которую в 5 часов и увидели на S. Мы переменили курс свой на SO. Ветер был весьма слаб. Цвет воды казался в некоторых местах желтым, в других же была вода светлая, по коей носилась длинными прямыми полосами рыбья икра, что приметил также и капитан Лесток-Вильсон. Однако мы не нашли в глубине почти никакой перемены. По пеленгам примечено нами сильное течение к югу, почему мы во время ночи и продолжали держать курс SO под малыми парусами, но в следующее утро нашли, к удивлению своему, что оным не увлекло нас ни мало. Сие приписать, вероятно, следует перемене прилива и отлива. В 6 утра ле­жала от нас выдавшаяся оконечность острова Банки на W, в то же время другая на SW 20°. Уверясь, что находились в довольном отдалении от камня, виденного французскими кораблями «Ле-Маскарином» 1773, а «Ле-Солидов» 1792 годов, начали мы держать курс к восточной оконечности Банки и плыли до тех пор, пока остров Гаспар не пришел от нас на ост. Сим образом удалиться можно от опасных мест, лежащих к N и NW от Гаспара и пройти между восточной оконечностью острова Банки и каменным островом, который на английских картах назван ради приметных особенно на нем дерев (Tree Island) Древесным островом*. В 6 часов вечера лежала от нас восточная оконечность Банки на W. Мы пошли к S, и в 8 часов стали на якорь на глубине 18 саженей; грунт — песок мелкий. Во время прохода нашего между Банкою и каменным островом, курсом SO1\2O, не показывал лот ни однажды качества грунта; но как скоро переменили курс к S, то стали находить песок, сначала крупный, а потом мелкий. Сему причиною полагаю я течение, направлявшееся на SSO и SO в час от полутора до трёх миль, которое сильнейшим своим в глубине стремлением или омывало лот, или очистило дно моря до того, что не находилось уже ни песчаных, ни каменных частиц, которые могли бы прилипать к лоту. На рассвете снялись мы с якоря и пошли проливом Гаспаром, между юго- восточною оконечностью Банки и Средним, или Прохладным, островом. Риф юго-восточной оконечности должен простираться в море на три с половиной мили; но мы не могли его приметить; оный покрывался, вероятно, по причине прилива, водою. Мы держались от Проходного острова в расстоянии от полутора до двух миль. Глубина была 27 и 35 саженей. Оная столь великою не показана ни на одной мне известной карте. При слабом ветре не советую я подходить близко к Проходному острову, ради сильного к нему течения, но при свежем ветре можно приблизиться без опасности. В полдень мы совершенно вышли из пролива; погода была пасмурная и сопровождалась то порывами ветра, то безветрием. Мы не могли во весь день взять высоты солнца. В 4 часа сделался свежий ветер от NW, и мы пошли курсом SW, чтобы приблизиться к берегам Суматры.

* Флерье не приемлет сего названия потому, что немногие деревья, по коим наименован остров, удобно могут истребиться, следовательно, и название сделается неприличным. Он предлагает, чтобы называть сей остров КосЬег Ыадаге (Каменным кораблем), по сходству вида его с кораблем под парусами, что никогда не изменится. Зри Маршандово путешествие около света в подлиннике, том 2-й, стр. 189. Мнение Флерье весьма основательно. Прежде назвали остров, лежащий на пути в Чузан у северного берега Китая Tree и Тор, т. е. на вершине дерево: теперь нет более на нем дерева. Мореплаватель на­прасно будет стараться искать остров с деревом, думая но нем направить свой курс.

Ночью нашла туча с громом, бурею и сильным дождем. На рассвете усмотре­ли мы четыре корабля, уповательно, те самые, кои видели у Пуло-Вавора и кои долженствовали пройти проливом Банка. Я избрал пролив Гаспар потому, что он, кажется, имеет многие перед первым преимущества, хотя им и редко плавают. Плавание проливом Гаспар сопряжено гораздо с меньшими затруднениями, нежели проливом Банка. В нем не нужно останавливаться на якорь более одного раза, как то мы испытали, а можно пройти оным, и ни однажды не бросив якоря.

Напротив того, на проход проливом Банка редко употребить можно менее трех или четырех дней; при всякой перемене прилива и отлива должно или становиться на якорь, или сниматься с оного, что в жарком климате для здоровья людей весьма вредно; большие корабли попадают часто на мель в близости северной и южной сто­рон острова Лузипара; течение в нем также сильно и очень неправильно; атмосфера, по причине наводняемых берегов Суматры, крайне вредоносна; в проливе Банка обыкновенно начинаются болезни, которые потом в Зондском проливе делаются часто смертельными. При отбытии из Кантона было у нас больных шестнадцать человек, что составляло третью долю всех служителей, но оные, к счастью наше­му, во время плавания через Китайское море мало-помалу выздоровляли, и в тот день, когда мы при входе в пролив Зондский бросили якорь, ни одного больного не осталось. Я не думаю, чтобы мы были столько счастливы, если бы предпочли пролив Банка проливу Гаспару.

В 10 часов усмотрели мы низменный берег Суматры, простиравшийся от NW 69° до SW 86°. Мы шли курсом SSO глубину находили 10 и 12 саженей, но оная неожиданно уменьшилась до 6 саженей. Сие заставляло нас опасаться неизвест­ной здесь мели, но восточный курс вывел нас скоро на большую глубину. Через час после оказалась глубина опять семь и шесть с тремя четвертями саженей, что принудило нас вторично держать курс к востоку. Из сего, кажется, заключить следует, что если берег Су­матры усмотрен будет даже при яснейшей погоде с салинга, то и тогда, проходя между Двумя Братьями* и берегом Суматры, не должно держать курса западнее S. Я полагал здесь сильное течение к востоку, а потому во время ночи и велел держать курс западнее, что и приблизило нас к берегу; полуденные наблюдения показали, однако, после течение прямо к югу в сутки 28 миль. В час пополудни увидели мы с салинга Двух Братьев на SSW. В 6 часов, когда мы находились в середине узкого прохода между сими островами и рифом Шабундер у берега Суматры, небо пом­рачилось и громовая туча пролила сильный дождь. В 7 часов лежали от нас Братья на ост в расстоянии на полторы мили. В самое сие мгновение нашел жестокий шквал, за коим последовало безветрие, казавшееся быть продолжительным. Посему я сделал сигнал лечь на якорь, что и учинено было в половине 10-го часа на глубине 10 саженей, грунт — ил.

При свежем ветре от WNW и пасмурной погоде снялись мы с якоря на рассвете следующего дня и пошли на SSW и SWtS, дабы сколько возможно держаться берега Суматры и пройти между островами Цупфен и Камнем течения (Strom Rock), что казалось мне быть удобнейшим, нежели проход между берегом Явы и островом Поперечным.

В полдень находились мы в широте 5°38'34" южной. В час пополудни сделался ветер слабым. В то же время прилив, действовавший до сего к югу, переменился

* Сии острова называют англичане Братьями, а французы Сестрами.

и увлекал корабль сильно к северу, что принудило нас в 2 часа лечь на якорь на глубине 24 саженей.

В следующий день дул ветер слабый от S, погода была чрезвычайно жаркая, почему мы и простояли во весь день на якоре. Марта 3-го поутру сделался свежий ветер от NW, я решился сняться с якоря, но едва оба корабля вступили под пару­са, как перешел ветер к югу и дул слабо то от SO, то от SW. Течение действовало сильно к югу, однако, я почитал невозможным вылавировать и не хотел решиться бросить якорь на глубине 30 саженей. Около 10 часов настал ветер свежий от SVV. При помощи сильного к югу прилива лавировали мы между островами Цупфтен и Камнем течения, лежащим точно на середине прохода между Суматрою и Попереч­ным островом. Пролив помог нам много, и мы скоро пополудни прошли Камень течения. Мне кажется, что сей проход имеет большие преимущества перед про­ходом вдоль берега Явы, где угрожают: весьма опасная мель Брауэрс-Занд, многие рифы и отмели между островами Буттоном (французы называют его Гран-Ток) и Поперечным островом. Хотя в известиях о плавании проливом Зондским о сих опасных местах и упоминается и о действительном существовании их сомневаться не можно, однако оные не показаны ни на какой карте. Канал Цупфтен доставляет еще и ту выгоду, что проход оным гораздо западнее, что для плавания проливом Зондским весьма не маловажно, потому что ветер вместо постоянного NW* ка­ковой от ноября до апреля быть должен, бывает часто от SW и даже иногда от S. Некоторые капитаны английской Ост-Индийской компании советуют проходить сим каналом в случае благополучного ветра, но я предпочитаю его Бантамскому проливу и при противном ветре, если будет благоприятствовать только течение. В нем предстоит одна только опасность от Камня течения, возвышенного над водою;

напротив того, в Бантамском канале по причине рифов, коих положение не точно известно, лавирование может быть весьма опасным. Бесспорно, что корабль, нахо­дящийся на середине канала, во время безветрия ради большей глубины подлежит неприятным положениям, но проход вдоль берега Явы, где глубина 50 саженей и грунт каменистый, не менее опасен. Для кораблей, идущих от севера, западный канал выгоднее восточного; для проходящих же от юга, может быть, последний преимущественнее ради муссона, но я и в сем случае предпочел бы первый.

Течение к SW продолжалось до 4 часов, потом обратилось к NO. Признавая обязанностью дождаться «Невы», которая осталась на якоре у Северного острова, принужденным нашелся я искать для ночи якорного места. В половине 8-го часа бросили мы якорь на 32 саженях, грунт песчаный, между островами Кракатоа и Тамарином. Течение оказалось во время ночи к NNO, NO и ONO половину и три четверти узла в час. В 10 часов следующего утра сделался ветер слабый от М\У при коем снялись мы тотчас с якоря, в несомненной надежде, что «Нева» воспользуется сим ветром, но она, уповательно, имела другой ветер и не показывалась, почему мы должны были и другую ночь простоять на якоре, который и бросили в 7 часов на восточной стороне Кракатоа на 21-й сажени, грунт — жидкий ил. Прилив оказался ночью весьма слабый к NNO, в час едва полмили. Марта 4-го, в 4 часа пополуночи, подул ветер свежий от NNW. В пять с половиной часов снялись мы с якоря. Свежий ветер, казавшийся быть продолжительным, побудил меня решиться итти в пролив между островами Кракатоа и Принцевым, который при северном ветре преимущественнее пролива между Явой и последним. На рассвете усмотрели мы «Неву» весьма далеко под ветром. Видя, что она не может следовать за нами и что мы разлучиться с нею можем, если я пойду Кракатоа и Принцем, взяли мы курс между сим последним островом и берегом Явы. В 3 часа пополудни сделался ветер тише, а в 5 часов настало совершенное безветрие и привело корабль наш в крайне опасное положение, ибо мы находились тогда между каменьями, лежащими перед южной оконечностью Принцева острова и Камнем на другой стороне у берега Явы, который Монахом (Fliar) называется. От сего лежит к югу и еще множество великих камней, в близости коих нигде нет якорного места, и к сим-то камням корабль наш несло приливом. Мы спустили два гребных судна, чтобы, сколько возможно, буксиром удалиться от опасности, от которой находились уже не далее одной мили. В 9 часов вечера сделалась зыбь столь сильною, что буксирование совсем не помогало, и корабль приметно несло к каменьям. Мы начали уже страшиться предстоявшего бедствия, но в 10 Уг часов подул слабый ветер от севера и отвратил оное.

Здесь я имел случай собственным моим опытом узнать, сколь неверны карты сего пролива, содержащиеся в так называемом (East India Pilot), изданном в 1803 г. весьма обширном, но очень худом и беспорядочном собрании карт китайских и ост-индских вод, между множеством коих, яко копий со старых неверных карт, теряются, впрочем, некоторые и весьма хорошие новейшие карты. Так, например, на одной из оных показана северная оконечность острова Принца в широте 6° 18'; следовательно, по крайней мере, 10 минутами севернее, но южная оконечность напротив того в 6°33', хотя капитан Кинг и означает широту якорного своего места, находящегося несколькими милями далее к северу от сей оконечности 6°36'15" Несходственность всех сих карт между собою есть самое лучшее доказательство их неточности.

ГЛАВА XIII

ПЛАВАНИЕ ОТ ПРОЛИВА ЗОНДСКОГО ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ «НАДЕЖДЫ» В КРОНШТАДТ

 

«Надежда» и «Нева» оставляют берега Явы. —

Усмотрение острова Рождества. — Переход через южный тропик. — Разлучение с «Невою». — «Надежда» обходит мыс Доброй Надежды. — Прибытие к острову Св. Елены. — Мы не находим здесь «Невы». — Примечания о сем острове, как лучшем месте для приставания и взятия свежих припасов кораблям, возвращающимся в Европу из Индии. Преимущества оного по сему обстоятельству перед мысом Доброй Надежды. — Воспрещение иностранцам входить во внутренность сего острова. — Повод, поданный к строжайшему подтверждению такого запрещения. — Печальное приключение на «Надежде» в бытность ее у острова Св. Елены. — Отплытие «Надежды» от сего острова. — О преимуществах переходить экватор на обратном пути из Индии или вблизи Америки, или гораздо восточнее. — Мнения о том Дапре и капитана Кука, — Никольсоново правило о проходе через экватор. — Достижение N0 пассатного ветра. — Переход через северный тропик. — Скорая потеря потом пассатного ветра. Плавание к северной оконечности Шотландии. — Положение острова Роккаль. — Усмотрение Оркадских и Шотландских островов. — Проход между оными. — Положение островов Фуле, Фер и мыса Ранклифа. — Встреча в Северном море с английским фрегатом и корветтою. — Известия, полученные от первого, что «Нева» за конвоем английского брига отправилась в Кронштадт. — Усмотрение норвежского берега. — Приход в Копенгаген. — Посещение датского принца Фердинанда. — Отплытие из Копенгагена. —

Прибытие в Кронштадт 19-го августа.

На рассвете соединились мы с «Не­вою», которой удалось выйти из пролива до наступления безветрия. В полдень широта 7° 14', долгота 254°43'55". Мы могли только видеть южнейший и восточнейший берега Явы; последний почел я мысом Явы. От первой оконечности Явы, именуемой по великому отделенному, особенно приметному камню, Монахом называемому, находятся еще три другие мыса. Мы прошли мимо сего берега ночью, а потому и не могли ничего более приметить, кроме сих трех оконечностей. Под вечер берег Явы скрылся. Мы держали курс сколько возможно было к югу, при ветре от W и WSW, сопровождавшемся сильным дождем. Ночью шел также дождь и часто находили шквалы. Я надеялся, что после сей бурной ночи переменится западный муссон в пассат SO, но ветер оставался на WSW. В 4 часа пополуночи в широте 10°10'30" и долготе 254°З' сделала «Нева» сигнал, что видит берег на SOtO. Мы видели оный в то же время на SO 40°. Это был остров Рождества Хрис­това, который казался в отдалении от нас на 30 или 35 миль. Мне очень хотелось осмотреть сей остров в близости, почему и переменил курс на StO, но остров в 6 часов скрылся. В первом часу пополуночи усмотрели мы его опять при ясном лунном свете прямо на ост, а поутру на NO 45°, но он был от нас так далеко, что мы не можем сказать о положении его ничего основательного. Величина его и возвышение берегов казались немалыми.

Марта 11, 12 и 13-го стояло по большей части безветрие, при весьма жаркой погоде. Мы воспользовались спокойною ясною атмосферою и брали в каждый

из сих трех дней лунные расстояния. Безветрие, при знойной, весьма тягостной погоде, продолжалось до 15-го числа со слабым иногда ветерком от S. Зыбь про­исходила беспрестанно от SO к NWc такою силою, что я полагал действие оной от SO до 12 миль в сутки. Наконец, 15-го дня поутру сделался свежий ветер от SO. Наблюдения показали в полдень широту 12°26'45", долготу 258°34'48". В вечеру были жестокие порывы ветра, и дождь шел сильный. При сей переменившейся погоде могли мы надеяться, что настанет настоящий пассат, который и в самом деле во все время дул так крепко, что долженствовали взять два рифа у марселей. Волнение действовало притом в одном направлении с ветром столько, что раз­ность между наблюдениями и корабельными счислениями выходила ежедневно от 8 до 12 миль к северу и от 12 до 30 к западу. Марта 27-го перешли через южный тропик в долготе 206°55'. Марта 30-го, в широте 25°52' и долготе 304°04', казалось, что выходили мы из пассата. Он уклонялся в сей день малопомалу к NO и NW и дул при пасмурной, дождливой погоде около трех дней. Апреля 3-го перешел ветер

к югу, а потом к востоку и сделался продолжительным, сопровождаясь хорошею ясною погодою.

От 6 до 11 апреля могли мы производить каждый день лунные наблюдения.

Апреля 15-го поутру дул ветер крепкий от OSO, при пасмурной с дождем погоде. Ход корабля под зарифленными марселями был девять с половиной узлов. Но, невзирая на сей свежий благополучный ветер, разлучились мы с «Невою». В 10 часов утра видели мы «Неву» прямо за кормою в небольшом расстоянии под одними марселями* Пасмурность закрыла ее потом скоро. В 4 часа пополудни погода прояснилась, однако, мы не усматривали «Невы» и с салинга. Хотя «Надежда» в ходу гораздо хуже была, но не можно думать, чтобы «Нева» в продолжение шести часов могла пройти мимо нас вперед и скрыться потом вовсе из виду. Итак, разлучение «Невы» с нами могло не иначе последовать, как что она взяла другой курс, весьма разли­

чествующий от WtN, которым мы плыли в 10 часов утра. Я не переменял его до 7 часов вечера и в сие время делал многократно сигналы пушечными выстрелами, а в продолжение ночи жгли мы фальшфеер через каждые два часа, но не полу­чили на то никакого ответа, и мы отчаялись соединиться с «Невою» до прибытия нашего к острову Св. Елены как месту, назначенному для соединения. В полдень при разлуке находились мы в широте 34°55', долготе 331°. В сии сутки перешли мы через меридиан Санктпетербургский, следовательно, и совершили обход во­круг земного шара.

Апреля 17-го поутру в 8 часов приметили мы перемену в цвете воды» почему бросили лот и нашли глубину 80 саженей, грунт — мелкий серый песок. Сия глубина показывала, что течение действовало сильно к западу. Полуденные наблюдения, в широте 36°00' и долготе 338°20' то подтвердили, и сила оного была в последние сутки 17 миль к 5 и 1°20' к W. Мне кажется, что Реннель один только советует не держаться к берегу, а по направлению течения, означенному на его карте. Следуя его совету, плыли мы от 332 до 340° долготы в параллели 32,5 и 36 и нашли мнение его весьма основательным, ибо сила течения к W составляла в час три с четвертью мили. В 6 часов найдена глубина 75 саженей, грунт — мелкий серый песок; в полночь 90, в 4 часа 105 саженей, грунт — ил жидкий. Последняя глубина показала, что мы перешли уже меридиан мыса Лагуллас.

Апреля 19-го в 9 часов утра усмотрели мы берег на NNO (по компасу). Оный имел вид острова; скоро потом показался гористый берег на NOtO. В полдень ши­рота 35°05'3, долгота 340°31'24"W. Находившись точно на меридиане самого мыса Доброй Надежды, лежащего по лучшим известным определением в долготе 18°29' восточной, или 341°31' западной, удостоверились мы, что погрешность наших хронометров составляла один градус, которая и принята до прибытия нашего к острову Св. Елены. В сем месте встретились мы с американским кораблем, шед­шим из Иль-де-Франса; но от оного не получили известия о французской эскадре, крейсировавшей в тамошних водах под начальством адмирала Линоа. Скоро пока­зался и еще другой корабль, который поднял также флаг американский. Ветер дул свежий от 530; мы держали курс от 4 часов NW, а потом переменили оный на NNW к острову Св. Елены. В широте 29° почувствовали мы холодноватость в воздухе; ртуть в термометре не поднималась и среди дня выше 12°, даже под 27° не пока­зывала она выше 14°; мы приметили, что под 36° широты было теплее. В широте 26°30' сделался ветер сначала от W, а потом от WSW, и продолжался два дня. Едва перешли мы через южный тропик, то настал настоящий пассат SSO и SO.

Апреля 26-го увидели мы два корабля, один на NW, а другой на N0. Первый признали мы «Невою», но как «Надежда» ходила хуже, то скоро «Нева» ушла опять из виду, и мы ее уже не видели до нашего прибытия в Кронштадт.

Апреля 29-го перешли мы через меридиан Гринвича, совершив от оного к западу

360°; почему я, ради потерянного нами дня, и назвал следующий день вместо 30 апреля 1 мая. В 6 часов вечера 3 мая увидели мы остров Св. Елены на WNW в 40 ^милях. В продолжение ночи лежали в дрейфе; на рассвете находились от берега в 20 милях. В 9 часов утра послал я лейтенанта Левенштерна на берег для извещения губернатора о приходе нашем; до 11 часов лавировали, а потом пошли на рейд, где ^{в По}ловине 1 -го часа бросили якорь на глубине 13 саженей, совершив плавание от Зондского пролива в 58, а от Макао в 79 дней.

В заливе стоял только один английский, купеческий корабль на якоре. Здешний рейд редко бывает так пуст, как при нас случилось. Мы узнали тут, что англий­ского флота капитан Попгам отправился отсюда одними сутками прежде нашего прихода со знатными силами для овладения Буэнос-Эреса. Предприятие, коего ни губернатор, ни жители не одобряли. Мы получили здесь также известие и о недавно начавшейся войне между Россией и Францией.

Губернатор, полковник Паттон, оказал себя весьма учтивым и услужливым. Он принял нас с величайшей приветливостью и готов был доставить нам все, что состояло в его силах. Он приказал отпускать каждый день для служителей наших свежее мясо; а сверх того предлагал и некое количество муки, в которой имели мы великую надобность, потому что запас сухарей наших очень уменьшился, а охотские столько испортились, что я не смел давать оных людям. Но недостаток в муке на острове сделался так велик, что не продавали оной даже и самим жителям. Недавнее овладение мысом Доброй Надежды и отправленная экспедиция к Рио-де- ла-Плата опорожнила все магазины. Принимая сие обстоятельство в рассуждение и надеясь, что, при скором плавании и некоей бережливости, продовольствуемся своим остаточным запасом до Копенгагена, отказался я от предлагаемого.

Кроме острова Св. Елены, неизвестно мне ни одно лучшее место для получения свежих потребностей по долговременном плавании. Рейд совершенно безопасен и удобнее, нежели в заливе Симона и Столовом у мыса Доброй Надежды. Вход, если с осторожностью держаться к берегу, весьма легок, а при отходе нужно только поднять якорь и поставить паруса, чтобы выйти в море. Здесь довольно всякого рода жизненных потребностей, а особливо наилучшего овоща. В два или три дня можно запастись всем достаточно. Портеру, вин, а наипаче мадеры получить можно было в изобилии, равномерно и корабельной провизии, как то: солонины, гороху и коровьего масла; в такелаже нет также недостатка. Наливаться водою весьма удобно. В одни сутки можно взять все оной количество без малейшего

затруднения, а через двое приготовиться совсем к отходу. Остров Св. Елены для кораблей, идущих в Европу, гораздо преимущественнее мыса Доброй Надежды, где приставанье опасно и сопряжено с великою потерею времени. Впрочем, цены жизненным потребностям нигде столько не высоки, как на сем острове. Мы платили за барана в 18 и 20 фунтов по три гинеи, за мешок картофеля в два с половиной пуда гинею, за курицу и утку по полугинеи, за двадцати яиц по пиастру, за прочее в таковом же содержании.

Военные корабли и корабли английской Ост-Индской компании не платят ничего за приставание и наливание водою*, но с английских частных купеческих кораблей берут по 5 гиней; с иностранных же вдвое. Иностранцам не позволено

* Меня уверяли, что иностранные военные корабли должны платить налог сей, потому что остров принадлежит не правительству, но Ост-Индской компании, однако с нас ничего не потребовали.

ходить вне города, но как он состоит только из одной улицы, то и проход по оной Для них крайне ограничен. Прежде не наблюдали постановления сего со строгос­тью и исключали многих иностранцев, наипаче же естествоиспытателей; ныне же случай возобновил строгость сего запрещения. Один иностранец, быв в самом деле инженером, объявил себя ботаником и жил на острове. Он под разными предло­гами продолжал свое пребывание несколько месяцев и понравился губернатору и ^его семейству столько, что получил, наконец, разрешение осмотреть внутренность острова. Вместо ботанических изысканий снял он планы со всех укреплений.

Корабль, на коем отправился сей иностранец потом в Европу, взят англичанами, которые открыли бесчестный обман его. После сего происшествия наблюдает гу­бернатор возобновленное компанией запрещение, с великою строгостью иногда и против своего желания. По крайней мере, казалось, сожалел он, что не мог поз­волить нашему Тилезиусу осмотреть растения сего острова. Естествоиспытатель Лихтенштерн воспользовался недавно один исключением, но он, находившись на мысе Доброй Надежды со времени овладения оным англичанами, получил от генерала Берда, тамошнего губернатора, одобрительное письмо, доставившее ему позволение осмотреть весь остров.

Четырехдневное пребывание наше у острова Св. Елены, во всяком отношении весьма приятное, нарушилось печальным и совсем неожиданным происшествием. Второй лейтенант корабля моего, Головачев, благовоспитанный 26-летний чело­век и отличный морской офицер, лишил сам себя жизни. За час прежде того, при отъезде моем с корабля на берег, казался он спокойным, но едва только приехал я на берег, то уведомили меня, что он застрелился. Я поспешил на корабль и нашел его уже мертвым. Со времени отхода нашего из Камчатки в Японию приметил я в нем перемену. Недоразумения и неприятные объяснения, случившиеся на корабле нашем в начале путешествия, о коих упоминать здесь не нужно, были начальным к тому поводом. Видев более и более усилившуюся в нем задумчивость, тщетно старался я восстановить спокойство душевного его состояния; однако никто не помышлял из нас, что последствием оной могло быть самоубийство, а особливо перед окончанием путешествия. Я надеялся, что он, по возвращении своем к родителям, родным и друзьям, скоро излечится от болезни, состоявшей в одной расстроенности душевной. На корабле не предвиделось к тому никакой надежды, ибо ни я, при всем моем участии и сожалении о его состоянии, ни сотоварищи не могли приобресть его доверенности. Все покушения наши к освобождению его от смущенных мыслей оказались тщетными. Губернатор дал повеление похоронить' тело его со всеми военными почестями, принадлежавшими его чину. Английский священник Вилькинсом совершил обряды погребения без всякого затруднения.

По получении мною здесь достоверного известия о начавшейся войне между Россией и Францией, много сожалел я, что Лисянский, не уважив назначения моего, не зашел к острову Св. Елены. Взаимная безопасность требовала непременно на­ходиться теперь нам вместе. Правда, данные нам от французского правительства паспорты обнадеживали безопасностью от неприятельских с нами поступков военных кораблей, однако от каперов могли мы ожидать противное. Сии неред­ко не уважают даже повелений своего правительства. В продолжение нынешней войны было много примеров, доказывающих разнообразие их мыслей от началь­ников кораблей военных. Мы оставили несколько из своих пушек в Камчатке, итак, предосторожность требовала заменить число оных, сколько возможно, в здешнем месте. Я просил о сем губернатора, который, изъявив к тому, свою готов­ность, осмотрел сам со мною магазины и казавшиеся пушки годными предложил нам немедленно со всеми к ним принадлежностями; однако, по точнейшему осмотрению открылось, что оные не годились, почему мы и принуждены были отправиться в путь со своими 12-ю только пушками. В таковых обстоятельствах не почел я надежным проходить Английским каналом, около коего по большей части крейсируют французские катера. Итак, обошед острова Азорские, направили курс свой к северной оконечности Шотландии для того, чтобы, проплыв между оною и Оркадскими островами, войти в Северное море. Сей путь долженствовал

быть продолжительнее, как то подтвердилось и на самом деле: но я признал его надежнейшим по обстоятельствам.

Мая 8-го, поутру, снялись мы с фертоинга, но приглашение губернатора к обе­ду своему меня с офицерами, в чем мне отказывать ему не хотелось, остановило нас, и мы пошли от острова Св. Елены не прежде, как в полночь, при свежем SSO ветре, который сделался скоро слабым и был причиною, что мы видели остров и в следующее утро, однако, пасмурная погода закрыла скоро его. На пути нашем к экватору не случилось ничего достопримечательного.

Мая 19-го в половине шестого часа пополудни, в широте 23°43’ южной и дол­готе 23°35' западной, на NNW расстоянии от 12 до 15 миль представилось нам странное явление, которого, однако, по причине наступившего вечера не могли, к сожалению, наблюдать с точностью, дабы с некоторой основательностью за­ключить о причинах оного. Поднимавшийся вверх дым, по виденному до высоты мачт корабля, пропадал в короткое время и показывался скоро опять снова, пока совсем не уничтожился. Сие явление не происходило ни от водяного столба, ни от горящего корабля, как то некоторые и из нас полагали. По великой высоте, до каковой дым поднимался, буруном признавать его также было не можно. Горнер думал, что, если не происходило явление сие от преломления лучей солнечных, то оное уподоблялось вулканическому извержению, приуготовляющему, может быть, происхождение нового острова.

Мая 21-го (т. е. 9-го по старому времясчислению), в который праздновали мы день св. Николая, покровителя российских мореходцев, в 3 часа пополудни пере­шли через экватор под 22°18'30" долготы западной. Переход через экватор в сей Долготе, или еще западнее, на обратном пути в Европу, не сопряжен с великою потерею времени, хотя чрез то и удаляемся к западу больше надлежащего, но в обширных плаваниях, простирающихся между великими широтами, несколько градусов в долготе не сделают большей разности. Сверх того, опыт удостоверяет,

что далее к западу дуют ветры свежее, восточнее же случается часто безветрие, а посему, плывя далее к западу, имеем ту выгоду, что скорее выходим из нездоровых стран жаркого пояса. Уважаемый каждым из мореплавателей достойный Дапре, в противность сего моего мнения, не одобряет переходить через экватор на обратном пути из Индии в Европу в такой западной долготе, но он обращал, может быть, внимание более на прямой курс, нежели на сохранение здоровья служителей. Сильно действующее, как известно, восточное течение близ африканского берега, хотя и могло бы поспешествовать на пути в Европу, однако излишняя близость к африканскому берегу, где торнадо* и безветрия господствуют попеременно, должна наносить явный вред здоровью. Простирается ли сие восточное течение к западу до обыкновенного пути от острова Св. Елены к экватору, о том известен мне, кроме собственного нашего опыта, только один пример**. Но я, невзирая на то, полагаю, что восточнее сие течение действует хотя не сильно, но, по крайней мере, между мысом Доброй Надежды и 15° долготы западной. Капитан Кук объ­являет в третьем своем путешествии сими словами: «что если какой-либо корабль будет переходить через экватор восточнее 15 или 20° от Санкт-Яго, т. е. под 3 или S градусом западной долготы, то он найдет к востоку течение столько же силь­ным, сколько бы он нашел оное к западу на меридиане Санкт-Яго, ибо чем более приближаешься к африканскому берегу, тем сильнее оказывается и действие вос­точного течения. Итак, корабли, долженствующие переходить через линию между пределами восточного и западного течения, т. е. под 8 и 12 градусами западной долготы, прежде достижения своего 10° южной широты, не находят в корабельном счислении никакой значущей погрешности, которая противодействием восточного и западного течения уничтожается, как то испытал Кук во время второго своего путешествия***.

Мая 22-го, под 2° северной широты и 23° западной долготы, при свежем южном ветре светилась поверхность моря во всю ночь чрезвычайно. Столь сильного блес­ка не примечали мы никогда во время нашего путешествия. Оный освещал даже паруса наши весьма ясно, море все казалось пламенным. Точно в сих же местах приметил подобное сему явлению и капитан Гарнольт в 1792 г.

Мая 29-го в 6°36' широты вошли мы в полосу NO пассата. До того стояла обыкно­венная, неприятная погода, каковую, наипаче же в 1803 г., в странах около экватора между пределами NO и SO пассатов переносить долженствовали. По входе нашем в полосу N0 пассата происходило течение до выхода из оной правильно к югу и западу. В сие время оказался такелаж корабля нашего столько поврежденным, что требовал почти каждый день починки. Даже нижние ванты и стеньги начали часто рваться. Если бы не благоприятствовало нам особенно время года, то худое состояние корабля причинило бы нам немало заботы. Грота-рей, починенный нами в Камчатке, оказался снова поврежденным. Искусный наш тиммерман исправил несколько оный; но при всем том мы должны были нести паруса с осторожнос­тью. Впрочем, сие плавание наше не разнствовало ничем от прежнего. Свежий пассатный ветер дул постоянно от ONO и OtN.

* Торнадо — слово португальское, употребляемое на полуденных берегах Африки для означения весьма сильных вихрей, которые бывали чрезвычайно опасны для мореплавателей.

** Зри в третьей части мое сочинение о течениях.

*** Зри подлинник Кукова 3 путешествия, в. 4,1 части, стр. 48.

Мы держали курс NtW и NtWViW. Июня 9-го перешли через северный тропик под 30° долготы. Небо покрылось облаками, атмосфера сделалась холодновата. Солнце находилось почти в зените, но мы не могли на жар жаловаться. Ртуть в термометре поднималась редко до 20°.

Июня 10-го вышли мы из полосы N0 пассата в широте 25°30', долготе 37°26'. Переход в страну переменных ветров сопровождался в сей раз чрезмерными труд­ностями. Десять дней сряду продолжалось безветрие со слабыми иногда ветерками от разных мест и с сильною зыбью от севера. Наконец, 20 июня в 11 часов вечера, настал слабый ветер от SW, которому предшествовало трехдневное, совершенное безветрие, во время коего, к великому нашему огорчению, не показывалось ни одно облачко, ртуть в барометре стояла постоянно на 30 дюймах 15; гигрометр показывал высокую степень сухости, а именно 35 и 36 градусов.

Июля 1-го, в 46°35' широты и 29°46' долготы, увидели мы на рассвете трехмач­товое судно прямо перед носом. Оно почти три часа беспрестанно имело разные движения и лежало то к востоку, то к западу, то в дрейфе. В 10 часов перед по­луднем, приметив, что мы продолжаем плыть под всеми парусами, не переменяя курса, начало оно держаться к ветру и в 2 часа пополудни скрылось из виду Это, вероятно, был французский капер, который недоумевал, каковыми признать нас и почел лучшим удалиться.

Июля 12-го в широте 50°40' и долготе 9°21 сошлись мы с английским капером, вышедшим за 9 дней назад из Лондона. Начальник оного приезжал к нам на корабль и сообщил известие о последовавшей недавно войне между Англией и Пруссией, подавшей ему повод к выходу в море.

Июля 16-го увидели мы английский фрегат «Бланш», под командою капитана Яави. От него узнали мы, что в сей стране крейсировали три французские фрега­та несколько недель и взяли многие английские суда, плавающие в Гренландию,

и поелику один из сих фрегатов продолжал крейсировать в близости островов Оркадских, то и послан он найти его*.

Июля 17-го поутру усмотрели мы острова Оркадские. В поддень находились от нас мыс Моульд острова Папа-Вестра на SO 43°, мыс Нуп острова Вестра на SO 15°. В полдень широта была 59°43'46"N. долгота 3°26'30" W. В 2 часа пополуночи увидели мы остров Фуло на NO 68°, а в 4 часа и остров Фер на SO 60° по компасу, склонение коего найдено в сей день 27°8'30" W. Ветер дул слабый повременно от SW и SSW, почему я решился пройти каналом между островом Фер и островами Шетландскими.

В скорости пополудни настало безветрие, продолжавшееся до вечера. Жители острова Фер оным воспользовались и привезли к нам для продажи на нескольких лодках кур, яиц, баранов и рыбы. Сии люди должны жить в великой бедности, как то доказывали их рубища. Фер есть остров возвышенный с неровными каменис­тыми берегами. К нему приближаться можно на полкабельтова. Я узнал, к удив­лению моему, что на сем малом, каменистом, по-видимому бесплодном, острове, обитают 250 человек. Приезжавшие к нам казались все здоровыми. Наружный вид доказывал их бедность, но в хорошей пище не должны они иметь недостатка, как то свидетельствовал и запас нам ими проданный. Рыбаки объявили, что полные воды бывают в 11 часов с одной четвертой частью. Прилив идет от NW. Отлив продолжается одним часом далее и, кажется, действует сильнее прилива. Точное сведение о перемене прилива и отлива в сем канале немаловажно, ибо, если неблаговременно приняты будут меры против наступающего прилива, то при безветрии или слабом ветре удобно может корабль привлечен быть к берегу. Канал не шире 20 миль, а прилив действует при новолунии и полнолунии по 6 и 7 узлов.

* На другой день после свидания нашего с фрегатом «Бланш», удалось ему найти фрегат фран­цузский и по жестком сражении овладеть оным.

Нам не благоприятствовало безветрие через всю ночь и следующий потом день, почему мы и не потеряли из виду острова Фер и Шетландских.

Июля 23-го, в 9 часов пополудни, увиделись мы с английским корветом «Линке», под начальством капитана Маршала; а 23-го числа и с фрегатом «Квебек». Капитан последнего, лорд Фалкланд, прислал к нам офицера и приказал предложить нам наиучтивейшим образом всякое пособие, в каковом по долговременном плавании могли бы мы иметь надобность. От сего фрегата получили мы первые о «Неве» известия. Она отправилась около недели назад из Портсмута в Кронштадт за конвоем английского капера.

Б 6 часов пополудни увидели мы берега Норвегии в расстоянии около 18 миль. Ночью и в следующее утро продолжалось безветрие. Б полдень находился от нас Дернеуо на NW 17°, а остров Мало, отличающийся белою башней, на NO 58°. Определенная наблюдениями широта нашего места была 57°42'40", ближайшее расстояние от берега в 9 миль. В 11 часов следующего утра лежал от нас мыс Де- риеус на NW14°.

Противные ветры и безветрия, продолжавшиеся во время плавания через Ска­геррак и Каттегат, истощили наше терпение, которое, при ежечасно возраставшем желании ступить на европейский берег близ своего отечества, было чрезмерно. Благополучный ветер совсем нас оставил, и мы не прежде могли притти и стать на якорь на Копенгагенском рейде, как 2 августа в 10 часов утра. У Гельсингера задержал нас также двое суток противный ветер, бывший причиною, что я отпра­вился в Копенгаген одним днем прежде, для исправления нужнейших дел, дабы сколько возможно приготовиться поспешнее к отплытию в Кронштадт. Плавание наше из Китая до Копенгагена продолжалось 5 месяцев и 24 дня. Во все сие время провели мы только четверо суток у острова Св. Елены, да и там была на берегу малейшая часть наших служителей, но, невзирая на все сие, были оные во все время совершенно здоровы, и мы прибыли в Копенгаген, не имея на корабле ни одного больного.

В бытность нашу в сей раз на Копенгагенском рейде, имели мы счастие удос­тоиться посещения принца Фердинанда Фридриха. Он прибыл к нам на корабль, сопровождаемый наставником своего флота, лейтенантом Барденфлет, и камер­гером Билов, при крепком ветре, на гребном судне. Я принял принца со всеми почестями, принадлежавшими высокому его сану, и не мог не пленяться как его любезностью, так и благородным, свободным обхождением с ним его наставника. Принц посвящает себя морской службе, а потому и избран для него наставником Барденфлет, весьма искусный морской офицер, могущий, конечно, подать ему хорошие сведения в мореходстве.

Августа 6-го, поутру в 7 часов, отправились мы с Копенгагенского рейда и по

13-дневном, необыкновенно продолжительном плавании прибыли на Кронштадт­ский рейд 19, т. е. 7 августа по старому времясчислению, находясь в отсутствии З года 12 дней.

Мы не лишились ни одного человека из своих служителей* через все сие дол­говременное путешествие, которое по таковому обстоятельству должно, конечно, быть весьма достопримечательно. Сохранение здоровья людей, конечно, составляло

* На «Надежде» умер один только повар посланника в начале нашего путешествия. Его смерть была неизбежной, ибо он болел чахоткою в высочайшей степени. Я крайне жалел о принятии его на корабль в гаком болезненном состоянии.

предмет, о коем заботился я неупустительно, с величайшим попечением. Радость удачного успеха в достижении сего предмета могла быть превышена только тем, что по долговременном и опасном путешествии мог привесть обратно корабль, порученный мне, и людей, которые вверялись моему начальству, благополучно. Я должен упомянуть при сем с чувствованием особенного удовольствия и ис­креннейшей признательности и еще об одном обстоятельстве, доказывающем сколь искусных, предусмотрительных и ревностных имел я под начальством моим офицеров. На «Надежде» во все время нашего плавания не потеряно не только мачты, ни стеньги, ни рея, ни якоря, ни каната. Весь урон состоял в одном верпе и двух кабельтовых у Нукагивы, двух гребных судах, раздробленных тайфуном на водах японских, сверх того в одном грот-брам-рее и некоего количества такелажа, повредившегося от долговременного употребления.

Приложения

Приложение 1

ПИСЬМО МИНИСТРА КОММЕРЦИИ, ГРАФА НИКОЛАЯ ПЕТРОВИЧА РУМЯНЦЕВА К КАПИТАНУ КРУЗЕНШТЕРНУ

Милостивый государь мой Иван Федорович.

Когда вы, милостивый государь мой, достигнете высоты островов Санд­вичевых, где предположено двум нашим судам разделиться, чтобы одному итти в Нагасаки, а другому в Кадьяк: я хочу на сей черте соединить взор мой с вашим, и иметь удовольствие обозреть вместе с вами параллели северного тропика на карте, не совсем еще доконченной.

Вам известно, что на Тихом океане открыто европейцами множество безвестных островов и народов наипаче же за экватором, а россиянами с 1646 г. только в бореальной части сего океана. Отсюда вышло, что параллели от тропика до 48° северной широты, начиная с 148 до 210° долготы, еще остают­ся мало изведанными. Сия площадь только одним капитаном Клерке, в 1779 г.

из Камчатки в Сандвичевы острова шедшим, была рассечена под 166° долготы (считая по меридиану Гринвичскому), между 38 и 37° широты. Кроме того, одни испанцы мимоходом из Акапулько в Манилу посещают сию поверхность. И так вы видите перед собою цельное поле для вашего искусства и просвещения.

Вам известно также, что испанцы древние около 1610 г. на данной по­верхности нашли остров, который, по их словам, стоит на 37 1/2° широты, и около 400 миль испанских, то-есть на 28° долготы к востоку от Японии. Они описывали, что этот остров высок и огромен, населен жителями белыми, взрач- ными, кроткими, в градожительстве просвещенными и чрезвычайно богатыми золотом и серебром. Сие известие получено с испанским судном, из Манилы в Новую Испанию ходившим, для чего король испанский и посылал тогда из Акапуль­ко корабль, чтобы завладеть островом; но сие предприятие, худо исполненное, осталось без успеха. С тех пор домогательство об открытии сего острова вышло из счету, и мореплаватели после некоторых легких попыток приняли предание испанское за басню — собственно говоря потому, что испанцы по недостаточ­ному знанию астрономии обыкновенно обсчитывались в определении градусов широты и долготы. Как бы то ни было, но тем доказывается только то, что терпеливому духу предприимчивости осталось еще много делать в истории открытий на Тихом море. Я призываю вас к сему подвигу именем славы России и вашей собственной.

Должно тем начать, что бытие сего острова в последние времена выходит из теней сомнения. Два покушения, какие в 1639 и 1643 гг. голландцы делали на восток от Японии, доказывают то, сколько они были уверены в существовании земли, испанцами открытой. В подобном уверении, король французский Людвиг XVI, снаряжая известного мореплавателя Лаперуза, между прочим, поставлял в его виду сей географический феномен; да и сам Лаперуз, несомненные к тому при­знаки нашедший, называл это препоручение одним из самых важных. Я не приму на себя доказывать несомненность найденной испанцами земли, которой бытие оправдывают и самые японцы, скрывая ее от всех других и зная под именем двух островов, одного серебряного (Жансима) и другого золотого (Кенсима). В под­крепление сего местного сведения примечательно то, что в бытность Лессепса в Охотске найдена им была рукописная карта, в которой на одной параллели с 18-м Курильским островом назначена подобная земля, золотом и серебром изобилующая. Судя по необразованности Охотского края, должно наверное полагать, что эта карта не есть выдумка, но истинный слепок, сохранившийся после какого-нибудь неизвестного мореходца. Впрочем, миновав все сии доводы, частью в сочинениях известного историографа Бюаша почерпнутые, которым, не говоря о других в сем деле знатоках, дает вес просвещенный морских французских сил экс-министр Флерие, я прошу только дозволить мне припомнить те следы, по которым гол­ландцы и Лаперуз доискивались земли. Пойдем порядком хронологическим.

Достойный всякого вероятия писатель Витцен говоригп, что капитан, Кваст Ост-Индскою голландскою компанией в 1639 г. отправленный в восточную часть сего моря, проходил от 32 до 41⁰ северной широты. Он в 200 милях от Япо­нии встретил птиц и бабочек, хотя и не нашел берега. Между тем издали видел под 371/2 широты землю, к которой не подходил. Держась на сей высоте, в 400,

500 и 8600 миль к востоку от Японии, встречал многие признаки земли. Равным образом голландцы в другой раз пускались по тем же следам, более держась 37и хотя ничего не открыли, но всегда видели приметы, впредь обещающие неложный успех. Вообще же о тогдашних голландских мореходцах ныне примечают, что они не довольно далеко подвигались к востоку и что в исчислении своего пути легко могли ошибаться. Кажется, что надобно более полагаться на Лаперуза, который, будучи точнее их, не испровергает однакож дошедших от них преданий.

Он, отправляясь из Петропавловской гавани, поднимался под 165° долго­ты, доколе не вступил в 37°30' широты — в тот самый градус, на котором испанцы назначили сей остров и по которому прежде еще голландский корабль

«Кастрикум» проходил бесполезно. Ему встретились в первых сутках птицы, род коноплянок (espece bes linots), и бакланы (cirmorans). Он переменял ход, сперва на юг, а потом на восток. На завтра, очищая одну и ту же параллель и держась к востоку, он опять видел птиц. В сем направлении шесть суток показывались ему признаки приближающейся земли, которые исчезли, коль скоро дошел до 175° долготы (по парижскому меридиану). Он заключает по тем признакам, что же­лаемый остров, несомненно, лежит около сделанного пути, научая впредь, что если б возможно было снова начать дело, он бы взял уже параллель 35°, начиная со 160 до 170° долготы потому, что на сей только длине видел он признаки земли.

К соображению вашему должен я прибавить, что прежде того, проходя от американских берегов к островам Сандвичевым, Лаперуз шел из Монтерея через 28° широты. На тот же счет должен я сказать, что путь испанцев, когда ходили из Акапулько в Манилу, ограничивается между 13 и 14° широты; а на обратном проходе держатся они 40° при помощи западных ветров.

Также должны, вы заметить путь корабля «Ифигении», с капитаном Мерсом в одной кампании бывшего, которому, между 30 и 40° широты, на долготе от 200 до 210°, встречались в разных местах стада птиц и тростник. Прочие же

пути других мореходцев, которые местами впадали в данную площадь, довольно замечены на морских картах.

Таким образом, совокупляя все пути, около тропика проложенные, вы представляете себе таблицу, на которой сами по себе означатся места неиз­вестные, от счастливого пришельца ожидающие имени и бытия политического. Таким образом> отходя в Нагасаки с островов Сандвичевых, вы возьмете такую параллель, которой еще не касались ваши предшественники и которую по бла­горазумнейшим расчетам вы предпочтете другим.. Равным образом другое судно, в Кадьяк следующее, должно предназначать себе черту, не впадая в известные пути капитанов Беринга, Чирикова, Кука, Ванкувера и других, к Алеутской гряде подходивших. Одним словом, вообще надобно принять за правило, чтоб стараться изведывать поверхность моря неизвестную, хотя бы и случилось не иметь вам той чести, чтобы воскресить бытие желаемого острова.

Но статься может, что гений открытий предоставил эту славу рос­сийскому флагу, под управлением вашим. Дай бог, чтобы успехи ваши были столь же благословенны, сколь искренни мои желания. Мысль, что для отечественной торговли откроется новое поле, сделается тем совершеннее, что вместе с сим Россия под вашим руководством принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний. Я заранее утешаюсь за вас тем, что после такого славного дела имя ваше пойдет на ряду с именами отличных мореплавателей.

Примите, наконец, мое истинное почтение, с которым навсегда пребуду,

№ 1653 Июня 13 дня 1803 года

покорным слугою, граф Николай Румянцев.

Приложение 2 СОДЕРЖАНИЕ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Глава I

Таблицы суточных счислений корабля «Надежды», с показанием астрономических, метеорологических и морских наблюдений, сочинение капитана Крузенштерна.

Глава II

Объяснение истинной долготы, сочинение капитана Крузенштерна.

Глава III

О наблюдениях, учиненных во время путешествия над течением, сочинение капитана Крузенштерна.

Глава IV

Наблюдения и рассуждения о приливах и отливах в Нагасакском порту 1805 года, сочинение капитана Крузенштерна. Подробные таблицы суточных наблю­дений, учиненных над приливами и отливами в Нагасакском порту с 19 января по 16 апреля 1805 года, сочинение капитана Крузенштерна.

Глава V

О колебании барометра между тропиками; сочинение астронома Горнера. Наблюдения над барометром, термометром и гигрометром, сделанные между тропиками в Великом океане, также ветры и погоды с 14 апреля по 25 июня 1804 года, сочинены астрономом Горнером.

Глава VI

Замечания. Степень теплоты морской воды в разных глубинах, сочинение астронома Горнера.

Глава VII

Замечания по врачебной части, учиненные во время путешествия Эспенбергом, доктором корабля «Надежды».

Глава VIII

Удельная тяжесть морской воды, сочинение астронома Горнера.

Глава IX

Словарь наречий народов, обитающих на южной оконечности полуострова Сахалина, собранный на месте покойным лейтенантом Гаврилою Давыдовым.

Глава X

Словарь наречий сидячих чукчей, живущих на Чукотском носу, собранный на месте покойным поручиком Дмитрием Ивановичем Кошелевым.

Глава XI

О музыке, сочинения Тилезиуса?

а) Бахия или Камчадальская медвежья пляска

б) Народная песнь жителей острова Нукагива

Глава XII

Таблица, показывающая широты и долготы мест, определенные астрономичес­кими наблюдениями на корабле «Надежде» во время его плавания вокруг света, сочинение капитана Крузенштерна.

Глава XIII

Письмо министра коммерции, графа Николая Петровича Румянцева к капитану Крузенштерну

Приложение 3

О МУЗЫКЕ, СОЧИНЕНИЯ ТИЛЕЗИУСА

БАХИЯ

ИЛИ КАМЧАДАЛЬСКАЯ МЕДВЕЖЬЯ ПЛЯСКА

Вскоре по прибытии нашем в Петропавловскую гавань в Камчатке, в 1804 г., дано было о том знать через нарочную эстафету губернатору, генералу Кошелеву, и его просили приехать в оный порт.

По прибытии его, пригласил он нас однажды ввечеру на берег в довольно осве­щенную палатку а в угодность нам велел показать камчадальскую пляску, на которую созваны были все женщины сего местечка, и тут я написал вышеприложенные ноты. Солдат, который уже десять лет здесь живет и сделался почти природным жителем, открыл бал; он считался искуснейшим плясуном и дал мне случай заме­тить о свойстве сих народных плясок. По моему мнению, все пляски происходят от любви и выражаются более или менее телодвижениями, показывающими желание удовлетворить оной. Образ, каковым сия цель и намерение обнаруживаются, весь­ма многоразличен, и все сие точно соразмерно степени образования народа, силе страстей оного и тому, как привычки и различные другие побуждения переменяют понятие и вкус народов. Например, камчадал беспрестанно видит сообщающихся медведей, птиц, я оттого изъявление плотских его побуждений принимает на себя нечто медвежье, и он в пляске своей подражает движениям сего зверя. Камчадал ревет по медвежьи прерывающимся и как бы ворчащим голосом, только в такт; а его медведица таковым же образом в такт ему отвечает. Подражание сообщению птиц можно заметить у легких плясунов в одних только движениях; но оные ори медвежьей пляске гораздо разительнее и яснее видны, причем бывает сильное топание ногами, производимое в надлежащий такт. Как плясуны, так и плясуньи, начинают свое действие тихим, слабым, но довольно многое выражающим кива­нием головы. Потом сие движение переходит в плечи, наконец в чресла, где оное уже бывает несколько сильнее и притом сопровождается стоном. У меня означены здесь выражением «ах» те места, где сии вздыхательные тоны следуют, что почти и сходно и с издаваемым при оном голосом.

НАРОДНАЯ ПЕСНЬ ЖИТЕЛЕЙ ОСТРОВА НУКАГИВА

Острова Св. Христины (называемые наречием островитян Таугаута Мантанно) суть наиближайшие к островам Вашингтона, и в хорошую погоду видны с высоких гор Нукагивы. Жители Св. Христины воюют иногда с жителями сего острова, и сия песнь есть, конечно, военная. Ее можно назвать драматическою, и, по моему мнению, она содержит в себе следующие представления. Народ возвращается с битвы ночью. Один из жителей видит издали на неприятельском острове возни­кающий огонек я вопрошает: где этот огонек? Хор отвечает: у наших неприятелей, видно жарят наших пленников и побиенных. — Сие побуждает и их убивать своих пленников. Приказывают достать огня для жарения убитого неприятеля, назначен­ного к торжествованию победы. Разводят огонь, радуются, что оный разгорелся и могут удовлетворить своему мщению. Воспоминают о храбрости неприятеля, о его пленении, о предпринятом им бегстве (см. прим 1) и о его убиении; но притом показывают и сострадание, помышляя о его желе, детях и родителях, плачущих о нем в сие время. Наконец, исчисляют дни, от единицы до десятки, сколь могут долго отправлять победоносное торжество сими трупами убиенных. Из сего изъ­яснения видно, что песнь сия содержит в себе много хараиеряого и ясно излагает начальные основания понятии сих народов. При таковых пиршествах бывает и пляска. Толпа молодых мущин, от 200 до 600, бьют ладонью по впадине между груди и другой согнутой руки, и сим образом издают сильный звук, похожий на колокольный звон. Сии удары следуют вместе с рифмою песни и в надлежащий такт, по большей части таковым образом:

между тем другие, почти около ста человек, бьют просто в ладоши; и когда пи­рушка и пляска, по значительной победе или великой добыче, должна быть ве­ликолепна, то приносят из морая четыре барабана, и бьют по оным руками в тот же такт при сей музыке они пляшут и поют сию толико унылую, хорную песню (на молях), о музыкальных свойствах коей я сделаю еще некоторые примечания. Хотя уже известно и многократно повторяемо было, что почти все песни диких

народов и даже некоторых менее просвещенных жителей Европы, состоят в бе­мольных тонах, но при всем том сие замечание кажется несколько странным, и я не мог получить на оное удовлетворительного объяснения (см. прим. 2). Самое же странное и наиболее всего выражающее свойство жителей островов Вашингтона и Мендозы есть то, что сия народная их песня состоит не в полутонах, как то я принужден был показать, потому что наши нотные знаки далее не простираются, но четверть тонами возвышается и упадает, или лучше сказать восходит; и тогда только возвышается от е до g в малой терции, когда нисходит, хотя и весьма редко до диса. Оная поется тенором, или октавами юношами, коих голос еще не достиг сей степени (весьма же редко женщинами). Перебор оной весьма протяжен, глух, единозвучен и жалостен; изменяется так, как наше хорное пение, и весьма похож на служебное Кириелейсон, отправляемое в некоторых церквях Германии, или на столповое пение монахов. Несмотря на сие однообразное ведение голоса, слышны все начала четверть-тонов, и столько же должно удивляться тонкому слуху диких народов, сколько доселе удивлялись их острому зрению, хотя до сих пор путеше­ственники сего и не замечали. При каждом отделении, здесь паузою

означенном, останавливаются певцы на несколько секунд, и нисходят особен­ным образом, коему можно подражать на балалайке, постепенно понижающим­ся тоном из последнего выдержанного тона до е: что я выразил здесь чертою:

Даже и сие свойство, что сему грубому и дикому человеку, в коем верно нет и ни малейшего признака просвещения, нравится маленькая терция. Разве сии тоны суть наилегчайшие и способнейшие для гортани. Я сего не думаю, и не знаю, от­куда происходит сие явление.

Я заметил, что все песни русских матросов выходят из бемолей и склоняются к кварте так, как здесь к терции. Но оные имеют иногда переход и в дур, однако не более, как чрез два или три такта опять возвращаются к бемолю. А как сии русские песни имеют разные напевы (гармонию) и даже скорый перебор, вообще же показывают более музыкального духа и сведения, то бемольный голос оных и не делает печального и унылого впечатления. А в песнях людоедов сие-то и находится в высочайшей степени, особливо же когда они сопровождаются зву­ками барабанов а биением в ладоши, и слушаешь оные издали. Есть также в них что-то ужасное, могущее довести дух до отчаянии. Кажется, что слышишь свое надгробное пение, причем сии сильные глухо-звучные удары, продолжающиеся целыми тактами, выражают наипечальнейший звон колокола при погребениях. Целую ночь, которую сии, невидимому, добросердечные люди, во угождение мне проплясали, провел я в неописанном мучении, единственно для того, чтоб узнать нечто о состоянии их музыки. Но сии дикие бывают при всем том весьма веселы и забавляются пляскою, состоящею в грубых, неловких и неправильных прыжках, причем они с распростертыми руками делают попеременно довольно скорые и медленные движения. — Я срисовал сих островитян. Они рослы, стройны и очень добросердечны, хотя и пожирают с жадностию своих неприятелей. Голова у них вся обрита, исключая виски. Сии два клочка из волос связываются снопиками. Цветом

они немного темнее европейцев. На всю кожу наводят они пятна (тутавуют) раз­ными правильными изображениями, похожими на арабские и этрусские фигуры. Таковые же изображения видны и на их лодках, ходулях, дубинах и надгробных.

Цвет пятен голубоват. Кажется, я довольно точно изобразил народную физионо­мию и их приемы. Таким точно образом сидели сии дикие и зевали на нас, когда мы в первый раз к ним прибыли. Ходят они совершенно нагие, а сии наведенные на кожу знаки служат им как бы одеждою. Они удивительным образом ловки во всяких телесных движениях, как то: в бегании, бросании из праща, носке тяжес­тей и во всяких телесных испытаниях силы. Целые дни проводят они на море и плавают без наималейшей усталости.

Примечание 1: Бегство изображено словом Тя-ма-а, что значит летающая рыба (Exocetus volitans L.), которая, как известно, подымается из волн великими стадами, для избежания своего неприятеля, бонита (Samber clamys), который однако ж выскакивает за оною более, чем на аршин из воды и часто ловит ее, так сказать, на лету.

Примечание 2: Один из приятелей моих думает о сем так. — Страсти, кажет­ся, можно почесть основанием музыки, поколику она есть точное изображение природы. Дикий человек при всех радостных движениях обыкновенно употреб­ляет по большей части сильнейшие средства, нежели музыку; напротив того, все J

печальные ощущения стесняют его и почти не оставляют ему других способов,

кроме музыки. Тогда-то, будучи удручен печалью, обращается он к ее помощи, а

посему песни его должны быть заунывны и единозвучны. То, что говорит Тилезиус

о влечении и склонности сих народов к терции, а российских матросов к кварте, - весьма сходно со сделанным мною замечанием в простонародных российских пес- '

нях, с тою токмо разностью, что сии таковым же образом склоняются и к квинте.

Я часто заставлял простых русских мужиков, кои с купцами приезжали на наши ярмарки, петь песни. Оные была следующего напева:

Но тоны g и d везде занимали главное место, а находящиеся между оными были, как говорят музыканты, вскользь перебегаемы, как, например: в единообразной, выразительной, прощальной песни любовника со своей любовницей, коей напев и мелодия, поколику то можно изобразить знаками, есть следующее:

Абордаж — сближение кораблей борт к борту для рукопашного боя.

Бакштаг — снасть стоячего такелажа (см.)» служащая для крепления рангоуза (см.); так же называется курс парусного судна, когда направление ветра составляет с этим курсом угол от 90 до 180°.

Бейдевинд — курс парусного судна, когда оно идет почти против ветра (угол между направлением ветра и курсам судна меньше 90°).

Бизань — парус на бизань-мачте (см.).

Бизань-мачта — задняя (ближайшая к корме) мачта на корабле.

Брамсель — прямой парус, поднимаемый над марселем (см.).

Брасы — снасти, при помощи которых ворочают реи в горизонтальной плос­кости.

Брашпиль — приспособление (лебедка, ворот) для выбирания якорной цепи и поднятия якоря.

Бриг — двухмачтовое судно с прямыми парусами на обоих мачтах.

Бугшприт, или бушприт — сильно наклоненная или совсем горизонтальная мачта, выступающая далеко вперед с носа корабля.

Ванты — снасти (тросы, канаты), которыми крепятся мачты на корабле.

Верп — небольшой якорь, употребляемый как вспомогательный.

Верповаться — перетягивать корабль при помощи завозов верпа и подтяги­вания.

Верфь — место постройки кораблей, судостроительный завод.

Галс — курс корабля относительно ветра; если ветер дует в правый борт, то говорят, что корабль идет правым галсом, если в левый — левым галсом; лечь на другой галс — изменить курс так, что ветер оказывается с другого борта; сделать галс — пройти одним курсом, не поворачивая.

Галсом называется также снасть, удерживающая нижний наветренный (со стороны дующего ветра) угол паруса.

Галиот—парусное судно каботажного плавания; грот и бизань-мачта с косым парусом.

Грот — самый большой парус на грот-мачте (см.).

Грот-мачта — самая большая мачта корабля, обычно вторая от носа.

Дрейф — отклонение движущегося корабля от намеченного пути под действием ветра или течения; измеряется в морских милях в час (в узлах) или углом между курсом корабля и истинным направлением его двяжения. Лечь в дрейф — оста­новить судно, не ставя его на якорь.

Кабельтов — расстояние в 0,1 морской мили, а также особый толстый трос.

Капер — частное судно, которое во время войны с разрешения своего прави­тельства имеет право захватывать неприятельские суда или нейтральные, везущие военную контрабанду.

Киль — главная, основная, продольная, самая нижняя балка в корпусе кораб­ля.

Килевание — операция, состоящая в том, что корабль искусственно кренят на адин борт до того, как оголится киль.

Кливер — косой треугольный парус впереди фок-мачты (см.).

Клюз — отверстие в борту корабля (чаще — в носовой).

Купор — матрос, который упаковывает продукты и товары, части для троса или якорного каната.

Курс — путь, по которому идет корабль относительно стран света.

Лавировать — итти к цели переменными курсами (галсами).

Лотлинь — специальная веревка (линь), на которой подвешивается груз (лот) для «змерения глубины.

Марс — площадка на мачте, сквозь которую нижним концом проходит стеньга (см.); марсом называется также площадка для наблюдателей, прожекторов, раз­личных приборов и т, п.

Марсель — второй снизу парус на мачте.

Мористее — дальше от берега в маре.

Муссоны — периодические устойчивые ветры, дующие зимой с материка на океан, летом — с океана на материк; особенно сильные муссоны наблюдаются в северной части Индийского и в западной части Тихого океанов.

Пеленг — направление по компасу от наблюдателя на предмет.

Рангоут — совокупность деревянных и металлических приспособлений для постановки и несения парусов (мачты, реи, бушприт и т. п.).

Рандеву — условленное место встречи кораблей в море или в порту.

Рей (рея)— горизонтальное рангоутное дерево, подвешиваемое поперек мачты» на котором крепится своей верхней кромкой прямой парус.

Риф — коса или отмель с твердым грунтом; так же называют завязки на парусе, которыми можно, подвязав его, уменьшить его площадь — зарифить его.

Румб — направление от наблюдателя к точкам видимого горизонта; также называют угол в 1/32 окружности (11°15’).

Салинг — рама, надеваемая на верхушку стеньги (см.), служащая для отвода бакштагов (см.).

Секстант — прибор (угломер) для определения высот светил над горизонтом или каких-либо других углов.

Стаксели — треугольные паруса между мачтами и перед фок-мачтой.

Стеньга — рангоутное дерево, надставляемое на манте (от марса — см.) для увеличения ее высоты.

Такелаж — наименование всех снастей, служащих для крепления рангоута (см.) — стоячий такелаж, и для управления рангоутом и парусами, закрепленный лишь на одном конце (бегучий такелаж).

Тент — парусиновые полотна, растягиваемые на стойках над палубой для за­щиты от солнца или дождя.

Тиммерман — плотник.

Трап — так называют на корабле лестницу.

Трос — канаты, применяемые на кораблях; тросы бывают пеньковые, травяные и проволочные (стальные, бронзовые и т. д.).

Узел — мера скорости в море, равная одной миле в час.

Фальконет — легкое чугунное орудие малого калибра.

Фертоинг — остановка — способ стоянки на двух якорях, при котором ко­рабль

при любом ветре и течении находится между обоими якорями.

Фок — парус на передней мачте.

Фок-мачта — передняя мачта корабля.

Фрегат — боевой корабль парусного флота, по назначению соответствующий современному крейсеру; фрегат обычно бывал первым по размерам и вооружению после линейного корабля, но более быстроходным, чем последний.

Шканцы — часть палубы военного корабля, от грот-мачты (см.) до бизань- мачты (см.).

Шкот — снасть, которой оттягиваются нижние, свободные углы парусов.

Шпиль — вертикальный ворот для подъема якорей, выбирания тяжелых тросов и т. о. (см. Брашпиль).

Шквал — стремительный порыв ветра.

Штиль — отсутствие ветра.

Шторм — ветер скорости больше 18 м/сек. (больше 9 баллов).

Эфемериды — таблицы, в которых дается положение планет на небесной сфере на каждый день на много лет вперед.

Приложение 6

СПИСОК ИНСТРУМЕНТОВ, ВЗЯТЫХ КРУЗЕНШТЕРНОМ В ПУТЕШЕСТВИЕ

При сем выписал я шесть хронометров, также полное собрание астрономически и нужных физических инструментов. Четыре хронометра были работы Арноль­довой, а два Пеннингтоновой. По получении оных, отвел я их немедленно в С. Петербург, и вручил Академику Шцберту, принявшему с охотою на себя труд оные поверишь; за сие обязан я ему этим большой благодарностью, что он должен был пожертвовать для сего немалым временем, уделяя оное от ученых своих упражне­ний, сделавшихся необходимыми для все европейский математиков. Инструменты были все работу Траугоноаой. Оные, состояли для каждого корабля из одного окружного инструмента, 12-ти дюймов в поперечнике, с подвижным иониусом и подножием к оному, изобретения Мендозова; из двух десятидюймовых секс­тантов с подножиями, из одного пяти-дюймового секстанта, двух искусственных горизонтов, годного теодолита, двух пель-компасов, одного барометра, одного гигрометра, нескольких термометров, и одного искусственного магнита. Стрелка наклонения и трех-футовый ахроматический телескоп для наблюдения на берегу закриший звезд и затмений Юпитеровых спутников, хотя также выписываемы были мною» но Траутон оных не доставил. Недостаток сей вознагражден после в бытность нашу в Англии. Инструменты, привезенные Астрономом Горнером из Гамбурга и другие купленные им потом в Англии, были следующие:

1-й. Инструмент прохождений, подвижный с кругом для измерения высот, показывающий до 10 секунд.

2-й. Десяти-дюймовый секстант Траутонов.

3-й. Секундник.

4-й. Прибор для определения длины секундного отвеса г-на Цаха с сереб­ряными двойными конусами и микрометрическим циркулем.

5-й. Прибор с непременным отвесом или маятником.

6-й. Трех-футовый инструмент прохождений, Г-на Траутона.

8-й. Часы с деревянным отвесом Брукбенкса.

9-й. Термометр Сиксова изобретения, показующий степень преждебывшей теплоты и холода, служащий дополнением к измерению холода воды в глубине моря, полученный мною от Г-на Адмирала Чичагова, и сделанный Российским художником Шиториным.

10-й. Дорожный барометр Траутонов.

11-й. Елметрометр Соссюров.

12-й. Гигрометр Траутонов.

13-й. Гигрометр Г-на де Люк.

14-й. Два карманные секстанта.

Сверх сего знатное собрание морских карт и отборных книг удовлетво­ряло с сей стороны совершенно моему желанию; но драгоценная вещь, которую мы имели, и коею одолжены достохвальному рвению в общей пользе Барона Цаха, состояла в прекрасной копии новых Бирговых лунных Таблиц, удостоенных Французским Национальным Институтом награждения, которое после первым Консулом удвоено. Нам предоставлено было сделать первое употребление слав­ных таблиц сих, направленных даже до Апреля сего года. Удивительная верность делает их для мореплавания чрезвычайно полезными. Посредством оных опреде­ляется географическая долгота на море с такою точностью, которая превосходит все изобретенные до сего к тому способы. Они показывают место луны даже до трех секунд; Мейеровых же, исправленных Мазоном, погрешность простирается иногда до 30 секунд.

СОДЕРЖАНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Всеобщие примечания о российской торговле в течение последнего столетия. — Известия о мореплавателях и открытиях россиян в северной части Великого океана. — Плавание Беринга, Чирикова, Шпанберга, Вальтона, Шельтинга, Синда, Креницына, Левашева, Лаксмана, Беллингса и Сарычева. — Начало торга россиян пушным товаром. — Краткое об оном известие. — Происхождение Российско-американской компании. — Совершенное ее установление, подтвержденное правительством. — Начальный повод к предприятию сего путешествия................................................................... 13

ЧАСТЬ I

 

Глава I

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

 

Определение начальника экспедиции. — Покупка кораблей в Англии. —

Назначение посольства в Японию. — Прибытие кораблей в Кронштадт. — Вооружение их. — Посещение его и. в. — Выход кораблей на рейд. — Роспись астрономических и физических инструментов. — Имена офицеров. —

Посещение министром торговли и товарищем министра морских сил перед самым отходом кораблей. — Последовавшие перемены. —

Именной список всех служителей......... 27

Глава II

ПЛАВАНИЕ ИЗ РОССИИ В АНГЛИЮ

«Надежда» и «Нева» отходят из Кронштадта. — Прибытие оных на Копенгагенский рейд. — Продолжительное пребывание в Копенгагене. — Копенгагенская обсерватория. — Датский архив карт. — Командор Левенорн. — Устройство новых маяков на берегах датских. — Копенгагенское адмиралтейство. — Выход «Надежды» и «Невы» из Копенс «Невою». — Возвращение посланника из Лондона. — Отход из Фальмута................................................... 38

Глава III

ПЛАВАНИЕ ИЗ АНГЛИИ К ОСТРОВАМ КАНАРСКИМ,

А ОТТУДА В БРАЗИЛИЮ

Выход кораблей из Фальмута. — Наблюдение чрезвычайного воздушного явления. — Приход к Тенерифу и тамошнее пребывание. —

Примечания о Санта-Крусе. — Инквизиция. — Неограниченная власть генералгубернатора на островах Канарских. — Астрономические и морские наблюдения в Санта-Крусе. — Отход «Надежды» и «Невы» в Броным и берегом Бразилии. .............. 49

Прием на острове Св. Екатерины. — Установление обсерватории на острове Атомирисе. — Усмотрение повреждения мачт на корабле «Неве». — Непредвидимое промедление у сего острова. — Примечание об укреплении рейда, о городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, о военнослПлоды и произрастания, нужные для мореплавателей и цена оным. — Английский капер. — Морские и астрономические наблюдения...................................................................... 60

Глава V

ПЛАВАНИЕ ОТ БРАЗИЛИИ ДО ВХОДА В ВЕЛИКИЙ ОКЕАН

«Надежда» и «Нева» оставляют остров Св. Екатерины. — Новые предписания, данные командовавшему «Невою». — Свойства японцев, бывших на корабле. — Сильное течение при Рио-де-ла-Плата. — Усмотрение берега штатов. —

Обход мыса Сан-Жуана и долгота оного. — Приход на меридиан мыса Горна......................................................... 68

Глава VI

ПЛАВАНИЕ ОТ МЕРИДИАНА МЫСА ГОРНА

ДО ПРИБЫТИЯ К ОСТРОВУ НУКАГИВЕ

«Надежда» и «Нева» обходят Огненную Землю. — Продолжительное низкое стояние ртути в барометре. — Разлучение кораблей во время шторма. — Продолжение плавания к островам Вашингтоновым. — Переход через южный тропик. — Нарочитая неверность наших хронометров. — Усмотрение некоторых островов Мендозовых. — Плавание вдоль берегов острова Уагуга. — Прибытие к острову Нукагива. — Остановление на якорь

в порте Анны-Марии................................ 77

Глава VII

ПРЕБЫВАНИЕ У НУКАГИВЫ

Мена вещей с островитянами. — Совершенный недостаток животных, в пищу употребляемых. — Посещение короля. — Приход «Невы». —

Недоразумение островитян. — Вооружение их на нас. — Вторичное короля посещение. — Восстановление согласия. — Осмотр морая. — Открытие новой гавани, названной портом Чичаговым. — Описание долины Шегуа. —

«Надежда» и «Нева» отходят из порта Анны-Марии

к островам Сандвичевым....................... 86

Глава VIII

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ОСТРОВОВ ВАШИНГТОНОВЫХ Повествование об открытии островов Вашингтоновых. —

Причины, по коим название сие удержать должно. — Описание островов Нукагивы, Уапоа, Уагуга, Моттуаити, Гиау и Фаттуугу. — Недостаток в свежих съестных припасах как на сих, так и на Мендозовых островах. — Описание южного нукагивского берега и порта Анны-Марии. — Примечание о погоде и климате.......... 100

Стройное мужчин телосложение. — Крепость их здоровья. — Описание женщин. — Украшение узорчатою насечкою тела. — Одеяние и уборы обоего пола. —

Жилища. — Отдельные сообщества. — Орудия, употребляемые в работах, и домашние. — Пища и поваренное искусство. — Рыбная ловля. — Лодки. — Землепашество. — Упражнения мужчин и женщин. —

Образ правления и Управа. — Семейственные соотношения. —

Военное искусство. — Перемирие и повод к оному. — Вера. —

Обряды при погребении. — Табу. — Волшепримечания

об островитянах сей купы...................... Ю6

Глава X

ПЛАВАНИЕ ОТ НУКАГИВЫ К ОСТРОВАМ САНДВИЧЕВЫМ,

А ОТТУДА В КАМЧАТКУ

«Надежда» и «Нева» оставляют Нукагиву. — Путь к островам Сандвичевым. — Тщетное искание острова Огива-Потто. — Сильное течение к NW. — Прибытие к острову Оваги. — Нарочитая погрешность хронометров на обоих кораблях. — Совершенный недостаток в жизненных потребностях. —

Гора Мауна-Ро. — Описание Сандвичевых островитян. —

Разлучение «Надежды» с «Невою» и отплытие «Надежды» в Камчатку. —

Опыты над теплотою морской воды. — Тщетное искание земли, открытой испанцами на востоке от Японии. — Прибытие к берегам Камчатки. — Положение Шипунского носа. — Вход «Надежды»

в порт Св. Петра и Павла....................... 129

Глава XI

ПЛАВАНИЕ ИЗ КАМЧАТКИ В ЯПОНИЮ Работы на корабле в Петропавловском порте. —

Неизвестность в рассуждении продолжения нашего плавания. —

Прибытие губернатора из Нижнекамчатска. — Утверждение отбытия нашего в Японию. — Перемена некоторых лиц, находившихся при посольстве. — Отплытие из Камчатки, по снабжении нас от губернатора всем возможным достаточно. — Шторм на параллели островов Курильских. —

Сильная в корабле течь. — Удостоверение в несуществовании некоторых островов, означенных на многих картах к востоку от Японии. —

Капитан Кольнет. — Пролив Ван-Димена. — Усмотрение берегов и сделавшийся потом тайфун. — Вторичное усмотрение японских берегов и плавание проливом Ван-Лишена. — Неверное показание положения острова Меак-Сима. — Остановление на якорь при входе в гавань Нагасакскую............................................ 144

Глава XII

ПРЕБЫВАНИЕ В ЯПОНИИ

Принятие нас в Нагасаки. — Неудача в ожиданиях. —

Меры предосторожности японского правительства. — Съезд с корабля посланника, для житья, на берег. — Описание Мегасаки, местопребывания

посланника. — Переход «Надежды» во внутреннюю Нагасакскую гавань. — Отплытие китайского флота. — Отход двух голландских кораблей. —

Некоторые известия о китайской торговле с Японией. — Наблюдение лунного затмения. — Примечания об астрономических познаниях японцев. —

Покушение на жизнь свою привезенного нами из России японца. —

Предполагаемые причины, побудившие его к сему намерению. —

Прибытие дамио или вельможи, присланного из Иеддо. —

Аудиенция посланника у сего вельможи уполномоченного. —

Совершенное окончание посольственных дел. — Позволение к отплытию в Камчатку. — Отбытие «Надежды» из Нагасаки 165

Глава XIII ОПИСАНИЕ НАГАСАКСКОЙ ПРИСТАНИ

Первоначальное открытие Японии европейцами. — Покушение разных наций ко вступлению в торговую связь с японцами. — Соображения до ныне известных определений географического положения Нагасаки. — Затруднения в сочинении точной карты Нагасакского залива. — Наставление ко входу и выходу из оного. — Нужные предосторожности................................................................... 196

ЧАСТЬ II

Глава I

ВЫХОД ИЗ НАГАСАКИ И ПЛАВАНИЕ ПО ЯПОНСКОМУ МОРЮ «Надежда» оставляет Нагасаки. — Предосторожности

японского правительства в рассуждении плавания нашего в Камчатку. — Расположение плаваний для настоящего лета. — Плавание около островов Гото в бурное время. — Описание островов Кольнет и Тсус-Сима. — Замечания о долготе последнего острова. — Открытие важной погрешности, допущенной при составлении карты Лаперузова плавания между Манилою и Камчаткою. —

У смотрение берегов Японии. — Заключение, что виденный берег долженствовал быть островом Оки. — Примечание о склонении магнитной стрелки, о течениях и состоянии барометра в Японском море. — Исследование северо-западных берегов Японии. — Открытие пролива Сангар. — Астрономическое определение двух мысов, лежащих на островах Нипон и Иессо, составляющих западный вход пролива Сангар. — Проход между островами Осима и Косима. — Рассмотрение западного берега острова Иессо или Матсумай. — Изведание залива Строгонова. —

Тщетное надеяние обретения прохода, разделяющего острова Иессо и Карафуто. — Напрасное искание последнего острова. — Открытие, что Лаперузов Пик де Дангль и мыс Гибер лежат не на Иессо, но на двух разных островах. — Плавание между оными и северо-западным берегом острова Иессо. — Бытность в проливе Лаперузовом. — Лежание на якоре у северной оконечности Иессо в заливе, названном именем графа Румянцева........................................................ 203

Глава II ПРЕБЫВАНИЕ У СЕВЕРНОЙ ОКОНЕЧНОСТИ ОСТРОВА ИЕССО И В ЗАЛИВЕАНИВЕ

Поздняя весна на северной оконечности Иессо. — Пребывание на оной японского офицера с несколькими купцами. — Известия

о землеописании сей страны. — О названиях Иессо, Ока-Иессо, Инзу, Матсумай и Сахалин. — Описание залива Румянцева. — Пик де Лангль. — Плавание в залив Аниву. — Стояние на якоре в заливе Лососей. — Японские фактории в Аниве. — Мнение об удобном заведении здесь селения купечествующими европейцами. — Выгоды, могущие произойти от того для торговли. — Овладение Анивою не может быть сопряжено с опасностью. — Оправдание всех мер, кажущихся насильственными. — Описание айнов. Физическое их состояние и душевные свойства. — Нравственность женщин. — Одеяние, украшения> жилища, домашние вещи. — Образ правления. — Число народа. — Примечание о мохнатости айнов................................................................. 223

Глава III

ОТХОД ИЗ ЗАЛИВА АНИВЫ, ПЛАВАНИЕ И ПРИБЫТИЕ В КАМЧАТКУ «Надежда» оставляет залив Лососей. —

Описание мыса Анивы.«— Географическое оного положение. — Плавание в заливе Терпения. — Исследование залива Мордвинова. — Описание живущих у оного айнов. — Продолжение рассматривания залива Терпения. —

Гора Спенберг и пик Бернизет. — Приход к крайней оконечности залива Терпения. — Стояние у оной на якоре. — Съезд на берег. — Примечания о сей части Сахалина. — Неверность означенного положения ее на старых голландских картах. — Отход «Надежды» из залива Терпения. — Усмотрение рифа, окружающего Тюлений остров. — Неверность показанного его положения. — Великие льды у восточного берега Сахалина, понудившие нас оставить дальнейшее изведывание сего острова. — Отход в Камчатку. — Новый проход между Курильскими островами. — Открытие опасных больших надводных камней. — Опасное корабля положение. — Возвращение против желания в Охотское море. — Усмотрение мыса Лопатки. — Прибытие в порт Св. Петра и Павла. — Предохранительные меры к прекращению распространения оспы 247

Глава IV

ПРЕБЫВАНИЕ В ПОРТЕ СВ. ПЕТРА И ПАВЛА

Известия о судах Американской компании. — Бедное положение находящихся на оных матросов. — Описание судна «Марии» и промышленников на оном. — Получение известия о скором прибытии в губернатора. — Отбытие камергера Резанова к острову Кадьяку. — Прибытие губернатора. — Опасность, коей подвергался он на реке Аване. — Краткие известия о поездке губернатора в Ижигинск. — Свидание его с начальником чукчей. — «Надежда» уходит из Камчатки к Сахалину для окончательного описания сего острова 258

Глава V

ИССЛЕДОВАНИЕ ВОСТОЧНОГО БЕРЕГА ОСТРОВА САХАЛИНА

«Надежда» выходит из Авачинской губы. — Усмотрение Курильских островов. — Проход проливом «Надежды». — Буря близ мыса Терпения. — Приход к берегу Сахалина. — Вид оного. — Описание мыса Терпения. — Продолжение исследования Сахалина KNom мыса Терпения. — Гора Тиара. — Низменность здешнего берега. — Опасные мели в некоем от берега расстоянии. — Продолжительные туманы, —

Достижение северной оконечности Сахалина. — Описание мысов Елизаветы и Марии, — Обретение татарского селения у залива между сими мысами, названного мною Северным заливом. — Описание сего залива. — Исследовании северо-западного берега Сахалина. — Низменность оного. — Усмотрение противоположного берега Татарии. — Приход к каналу; разделяющему остров Сахалин от Татарии 265

Глава VI

ОБРАТНОЕ ПЛАВАНИЕ В КАМЧАТКУ

Пребывание в заливе Надежды. — Удостоверение,

что обитающие у оного люди суть татары. — Оказанная сими островитянами к нам недоверчивость. — Краткое описание их нравов, обычаев и жилищ. — Уповательное число живущих у северной оконечности Сахалина. — Определение положения залива Надежды. — Вторичное плавание к противоположному берегу Татарии и неудача в усмотрении оного. — Имоверная догадка о его направлении. — Невозможность исследования берега Татарии от устья Амура до российских пределов. — План мною к тому сделанный в Нагасаки. — Нужное предприятие к изведанию страны сей из Удинского порта. — Доказательства, что Сахалин и Татария не разделяются проливом. — Подтверждение сего предположения капитаном Бротоном. — Продолжение плавания нашего от Сахалина к Камчатке. — Остров Св. Ионы. — Неверность в определении его положения. — Опыты над температурою воды в Охотском море. Продолжительный туман и бурная погода. — Плавание мимо островов Курильских. — Остановление на якорь в губе Авачинской.............................. 289

Глава VII

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕБЫВАНИЕ «НАДЕЖДЫ» В ПЕТРОПАВЛОВСКОМ ПОРТЕ Приближение «Надежды» к Аваче наводит немалый страх на жителей

Петропавловской гавани. — Прибытие казенного транспортного судна из Охотска. — Большая часть привезенной на нем провизии найдена поврежденною и негодною. — Обыкновенный в Охотске способ солить мясо и укладывать сухари для перевоза. — Приход судна Американской компании из Уналашки. — Получение известий о «Неве». — Приезд поручика Кошелева из Нижнекамчатска с уполномочием от губернатора снабдить нас всем нужным достаточно. — Постановление офицерами «Надежды» памятника капитану Клерку и астроному Делиль-де-ла-Кроэру. — Побег из Камчатки японцев. — Известия об Ивашкине и его ссылке. — Братья Верещагины. — Отбытие «Надежды» из Камчатки. — Астрономические и морские наблюдения в Петропавловском порте 312

Глава VIII

О НЫНЕШНЕМ СОСТОЯНИИ КАМЧАТКИ

Введение. — Описание Петропавловского порта и окружности оного. — Плодоносная почва земли внутренней Камчатки. — Причины, почему терпели доныне недостаток в естественных произведениях. — Образ жизни россиян в Камчатке. — Они терпят нужду во всех жизненных потребностях, даже в соли и хлебе. — «Надежда» снабдила Камчатку солью на несколько лет. —

Необходимость отправления искусных врачей в Камчатку. — Благонамеренные перемены, в рассуждениях камчатских офицеров. —

Недостаток строевого леса в окружности Петропавловска. —

Переселенные в Камчатку земледельцы упражняются мало в хлебопашестве; от чего сие происходит? — Малочисленность женского пола и вредные от того последствия. — Описание камчадалов, их жилищ и судопроизводства; обязанности тойонов и есаулов. Поголовный ясак; отменение оного по последней ревизии. — Существовавший до сего образ торговли; новое в производстве оной распоряжение в пользу камчадалов. —

Необходимость попечения о возможном благосостоянии камчадалов. —

Важность выгод, доставляемых ими. — Добрые их свойства 324

Глава IX

ПЛАВАНИЕ ИЗ КАМЧАТКИ В МАКАО

План предстоящего в Китай плавания. — Невозможность, причиненная

продолжительною неблагоприятною погодою, к дальнейшему исканию острова, виденного испанцами в 1634 г. — Сильные бури в широтах от 31° до 38". — Многие признаки близости берега. — Тщетное искание островов Гваделупы, Малабригос и Сан-Жуана. — УсПроход в бурную ночь проливом между Формозою и островами Ваши. — Усмотрение камня Педробланко и китайского берега. — Виденная нами великая флотилия китайских морских разбойников. — Некоторые об оных известия. — Приход на рейд Макао............................. 349

Глава X

ПРЕБЫВАНИЕ В КИТАЕ

Переход «Надежды» в Типу. — Приезд на оную китайского компрадора. — Получение известий, что «Нева» в Китай еще не приходила. —

Приключившиеся от того неприятности. Объяснение с китайским начальством о нашем приходе и пребывании в Макао. — Стесненное в Макао состояние португальцев. — Обхождение с ними китайцев. — Ненадежное положение макаоских губернаторов. — Вероятность приближающейся потери владения Макао. — Величайшее различие в образе жизни англичан и португальцев. — Прибытие «Невы» с богатым грузом, состоявшим в мехах звериных. — Воспрещение китайцев в приходе «Надежды» в Вампу. — Отбытие мое на «Неве» в Кантон для испрошения позволения на приход туда «Надежды». — Прибытие «Надежды» в Вампу. — Оказавшиеся затруднения в производстве торга в Кантоне. — Продажа груза «Невы» ходатайством одного английского дома. — Приготовление к отплытию из Кантона. — Неожиданное повеление кантонского наместника к задероканию «Невы» и «Надежды». — Учиненные по сему . обстоятельству представления. — Последовавшее, наконец, повеление к отходу кораблей наших 361

Глава XI

ИЗВЕСТИЯ О КИТАЕ

Введение. — Общие замечания о свойствах китайцев. — Возмущение в южных и западных провинциях Китая. — Меры, принятые правительством к

прекращению оного. — Зависть некоторых придворных полагает адмиралу Ванта-Джину в том препятствие. — Знатные силы бунтовщиков. — Многие сообщества, составившиеся во внутренности Китая из недовольных настоящим правительством и династиею Мату. — Киа-Кинг. — Ныне царствующий император не имеет свойств отца своего Кин-Лонга. — Заговор на жизнь его. — Содержание изданного им на сей случай манифеста. — Участь заговорщиков. — Недавно случившиеся перемены при дворе Пекинском. — Новые императорские постановления. — Беспечность китайских чиновников, оказываемая наипаче при пожарах. — Состояние христианской веры в Китае. — Императорские постановления в рассуждении миссионеров и христианской религии. — Гонение на миссионеров. Повод к оному. — Отправление двух французских миссионеров по повелению правительства из внутри государства в Макао. — Невольное пребывание в Кантоне двух россиян. — Индостанский факир. — Известия об оном. — Желание его отправиться на «Надежде» в Россию. — Настоящее состояние европейской торговли в Кантоне. — Распространение торговых предприятий американцев. — Товары, кои из Кантона в Россию привозимы быть могут с выгодою. — Учреждение в Кантоне Гонга. — Злоупотребления Гоппо или таможенного директора. — Начертание к заведению в Кантоне российской торговли. — Цены лучших товаров и жизненных потребностей в сем месте. — Ответы на вопросы статского советника Вирста, касающиеся китайского государственного хозяйства...................................................................... 374

Глава XII

ОТПЛЫТИЕ ИЗ КАНТОНА И ПРОХОД КИТАЙСКИМ МОРЕМ «Надежда» и «Нева» оставляют берега Китая. — Исследования долгот

мест Пуло-Вавора, Макао, Великого Ландронского острова и острова Лотов. — Старания многих английских мореходцев о исправлении карт Китайского моря. — Великая разность между поступками их и голландцев в рассуждении сообщения известий о мореплавании. — Откровенность капитана Макинтоша в сообщении мне материалов, касающихся поправления карты вод индийских и китайских. — Проход ночью мимо острова Пуло-Сапата. — Большой камень Андрада и мель Миддельбург. — Усмотрение острова Пуло-Вавора. — Проход проливом Гаспар. — «Надежда» входит в пролив Зондским каналом Цупфтен. — Преимущества сего пути перед каналом Бантам. — «Надежда» останавливается на якорь между островами Крокатоа и Тамарин. — Определение долготы первого и острова Принца. — Опасное положение корабля нашего во время безветрия при южном входе в пролив Зондский. — Неверность карт сего пролива............... 409

Глава XIII

ПЛАВАНИЕ ОТ ПРОЛИВА ЗОНДСКОГО

ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ «НАДЕЖДЫ» В КРОНШТАДТ

«Надежда» и «Нева» оставляют берега Явы. — Усмотрение острова Рождества. — Переход через южный тропик. — Разлучение с «Невою». — «Надежда» обходит мыс Доброй Надежды. — Прибытие к острову Св. Елены. — Мы не находим здесь «Невы». — Примечания о сем острове, как лучшем месте для приставания и взятия свежих припасов кораблям, возвращающимся в Европу из Индии. Преимущества оного по сему обстоятельству перед мысом Доброй Надежды. —

Воспрещение иностранцам входить во внутренность сего острова. — Повод, поданный к строжайшему подтверждению такого запрещения. — Печальное приключение на «Надежде» в бытность ее у острова Св. Елены. — Отплытие «Надежды» от сего острова. — О преимуществах переходить экватор на обратном пути из Индии или вблизи Америки, или гораздо восточнее. —

Мнения о томДапре и капитана Кука. — Никольсоново правило о проходе через экватор. —Достижение NО пассатного ветра. — Переход через северный тропик. — Скорая потеря потом пассатного ветра. Плавание к северной оконечности Шотландии. — Положение острова Роккаль. — Усмотрение Оркадских и Шотландских островов. — Проход между оными. — Положение островов Фуло, Фер и мыса Ранклифа. — Встреча в Северном море с английским фрегатом и корветтою. — Известия, полученные от первого, что «Нева» за конвоем английского брига отправилась в Кронштадт. — Усмотрение норвежского берега. — Приход в Копенгаген. — Посещение датского принца Фердинанда. — Отплытие из Копенгагена. —

Прибытие в Кронштадт 19-го августа...... 420

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

ПИСЬМО МИНИСТРА КОММЕРЦИИ,

ГРАФА НИКОЛАЯ ПЕТРОВИЧА РУМЯНЦЕВА К КАПИТАНУ КРУЗЕНШТЕРНУ

Приложение 2

СОДЕРЖАНИЕ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Приложение 3

О МУЗЫКЕ, СОЧИНЕНИЯ ТИЛЕЗИУСА

Приложение 4 ТАБЛИЦА МЕР

Приложение 5

ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ

Приложение 6

СПИСОК ИНСТРУМЕНТОВ, ВЗЯТЫХ КРУЗЕНШТЕРНОМ В ПУТЕШЕСТВИЕ